Цель данной серии, выходящей под общим заголовком «Я верю, состоит в том, чтобы по-новому, с истинно библейской точки зрения взглянуть на некоторые важные аспекты христианской веры и жизни, - те аспекты, которые в наше время либо вовсе не замечают, либо умаляют их значение. И, пожалуй, больше всего в этом новом взгляде нуждается проповедь.
В современном мире уровень проповедования оставляет желать лучшего. Больших проповедников немного. Многие представители духовенства, по-видимому, уже не верят в проповедь, как эффективный способ благовестия, могущий изменить жизнь. Наступило время игрушечных проповедей, рождающих игрушечных христиан. Неопределенность, царящая сегодня вокруг благовествования и миссии Церкви, во многом обусловлена поколением проповедников, утративших веру в Слово Божие и более не стремящихся к его глубокому изучению и нелицеприятному возвещению. Джон Стот - один из немногих больших проповедников современной Англии. Он пишет, много путешествует, и потому особенно приятно, что он счел нужным написать эту книгу, которая внесет весомый вклад в трактовку данной проблемы. Проповедник, убедительно пишущий о проповеди, - таков ее замысел и содержание.
Достаточно взглянуть на оглавление, чтобы по достоинству оценить глубину и размах этой замечательной книги. Свидетельствуя о славном наследии проповеднического служения и благотворном воздействии проповеди на протяжении веков, автор поражает широтой и глубиной своего собственного прочтения данной проблемы. Он смело встречает возможные возражения, обоснованно вдохновляет на проповедь, доказывая, что в своем служении проповедник всегда должен опираться на Библию и современную ему действительность. Главы, посвященные изучению Писания и эффективной подготовке к проповеди, полны мудрости и полезных советов; они вдохновляют проповедников и одновременно как бы бросают вызов их мастерству. Однако одной эрудиции мало.
Проповедник должен жить своим благовестием, смиренно и трепетно давая Святому Духу возможность действовать в нем и уповая на то, что силою Духа его проповедь сможет изменить жизнь тех, кто ему внимает.
«Для христианства проповедь необходима», таковы вступительные слова этой книги, адекватно резюмирующие ее основную тему. Да, с этим нельзя не согласиться. Зная и глубоко чувствуя истину, ощутив ее силу во время своих многочисленных путешествий, Джон Стот создал книгу, которая, как хорошая проповедь, обращена к уму и сердцу человека, а через них - к его воле. Она вдохновляет проповедников и зовет их всем сердцем отдаться своему призванию, указывая заблудшему миру Божий путь спасения. Нет призвания более высокого, чем это.
Сегодня мы являемся свидетелями того, как во многих странах мира в жизни христианской Церкви происходит значительное духовное возрастание. И как раз сегодня необходимо возрождение доверительной, умной актуальной библейской проповеди, которая способствовала бы этому возрастанию, Созидая духовно зрелых учеников Иисуса Христа. И если есть книга, способная содействовать такому возрождению, - то она перед вами.
Майкл Грин
1981 год
Проповедовать другим проповедникам о проповеди - дело опрометчивое и безрассудное для каждого проповедника, и посему я не претендую на какие-либо особые познания в этой области. Напротив, должен признаться, что нередко, находясь на кафедре, я переживаю «коммуникативный крах»: чувствуя, как благовестие пылает во мне, я, тем не менее, не могу передать другим свои мысли, не говоря уже о чувствах. Почти всегда я покидаю кафедру с ощущением частичного провала и покаяния; я молю Бога о прощении и о том, чтобы в будущем Он помог мне лучше совершить мое служение.
В то же время должен сознаться, что по причинам, которые выявятся в последующих главах, я глубоко убежден в крайней необходимости проповеднического служения, совершаемого как в миссионерских целях, так и в целях здорового духовного возрастания Церкви. Современная ситуация в большей степени препятствует такому служению, однако от этого оно не становится менее необходимым.
О проповеди написано бесчисленное множество книг; я сам прочел около сотни изданий, посвященных гомилетике, искусству общения и другим родственным темам. Оправдано ли в таком случае появление еще одной книги? Мне кажется, что ее отличительная черта состоит в том, что в процессе написания я пытался собрать воедино несколько дополнительных аспектов по данной теме, на которые нередко не обращают внимания. Надеюсь, что ознакомившись со вступительным историческим обзором проповеднического служения, читатель проникнется его духовной красотой, которая поможет ему смело и честно рассмотреть сегодняшние проблемы проповедования, изложенные во второй главе. В пятой и шестой главах я даю практические советы, касающиеся изучения Библии и современного мира, а также непосредственной подготовки к проповеди, однако в них я почти ничего не говорю о подаче материала, красноречии и жестикуляции.
Отчасти это объясняется тем, что с моей точки зрения такие вещи лучше всего постигать на практике, находясь в «ученичестве» у опытного проповедника, а также методом проб и ошибок и посредством дружеской критики. Однако в большей степени это обусловлено желанием сохранить первозначность определенных моментов проповеднического служения, а также верой в то, что наиболее важные тайны проповедования в значительной степени сокрыты не во внешней технической стороне, а в личности проповедника и уровне его богословия. Поэтому третья глава посвящена богословским основаниям проповеди, а седьмая и восьмая - искренности, серьезности, мужеству и смирению, тоесть тем чертам характера, которые необходимы проповеднику. Кроме того, исходя из собственного немалого опыта и убеждений, я говорю о проповеди, как о наведении моста между Библией и современностью (четвертая глава). Истинная проповедь преодолевает пропасть между миром Библии и современным миром и посему она в равной мере должна корениться в них обоих.
Каждому проповеднику знакомо мучительное чувство несоответствия между исповедуемым идеалом и реальностью. Кому-то броситься в глаза не только обилие цитат, но и тот факт, что большинство из них принадлежит авторам прошлого века, весьма далекого от нашей сегодняшней ситуации. Что касается цитат в целом, то здесь я просто хотел поделиться с коллегами результатами всего, прочитанного мною по этой теме. Несмотря на то, что я писал искренне и свободно, основываясь на своем собственном опыте, ограничиваться собой в данном случае было бы слишком самонадеянно. Проповедническое служение имеет цельную церковную традицию, охватывающую около двенадцати столетий. Мы можем очень многому научиться у великих проповедников прошлого, чье служение несет на себе несомненную печать божественного благословения. Мне кажется, что отличие нашей жизни от их времени не является основанием для того, чтобы не разделять их идеалов.
Кто-то, вероятно, решит, что я, так или иначе, но придерживаюсь слишком возвышенного слога, почти не учитывая тех проблем, с которыми большинству духовенства сегодняприходится сталкиваться в его работе. Работы хватает, а заработок невелик. К тому же сказывается интеллектуальное, социальное, нравственное и духовное давление, о котором наши предки и не подозревали. Моральное состояние духовенства на невысоком уровне. Многие страдают от одиночества и уныния. У одних на попечении по несколько деревенских общин (я вспоминаю одного пресвитера из Южной Индии, у которого их целых тридцать и лишь один велосипед, не котором он совершает объезды), другие совершают свое нелегкое служение в запущенных и заброшенных городских кварталах, где в общине почти никого, а среди тех немногих нет лидера. Быть может, говоря об изучении культурного наследия и подготовке к проповеди, я задал слишком высокие нормы, которые, скорее, подходят к давно существующей городской или пригородной церкви и вовсе не годятся там, где церковь только зарождается? Не спорю, мой опыт в значительной мере ограничен служением в лондонской церкви Всех святых и в других таких же церквах; работая над этой книгой, я прежде всего имел в виду их. Однако это вовсе не значит, что я не учитывал других ситуаций.
Я верю, что духовные нормы, о которых я писал, повсюду обладают непререкаемой истиной, однако, несомненно и то, что их надо сообразовывать с каждой конкретной ситуацией. Обращается ли проповедник к многочисленному собранию современной городской церкви, всходит ли он на старую кафедру какой-нибудь заброшенной церкви где-то в Европе, ютится ли он с горстью единоверцев в заброшенном, полуразвалившемся здании, давно ни на что не годном, говорит ли толпе крестьян, собравшихся в лачуге где-то в Латинской Америке или в лесу Африки, или же просто сидит в доме, окруженный небольшой группой слушателей, - несмотря на все разнообразие перечисленных ситуаций очень многое остается неизменным. Неизменно Слово Божие, неизменны по своей природе люди, неизменен проповедник, который может ошибаться, но который призван все тем же живым Богом к изучению Слова и мира, дабы честно, убедительно, мужественно и кротко связать одно с другим.
Сегодня самым разным людям все больше открывается возможность проповедования. Работая над этой книгой, я прежде всего имел в виду штатных, т. е. профессиональных пасторов, однако я нисколько не сомневаюсь в правомочности и полезности совместного служения нескольких пасторов, их помощников и непрофессиональных проповедников, которые могут входить в одну группу. Кроме того, обращаясь к проповедникам, я не забыл о тех, кто им внимает. Почти в каждой церкви можно только приветствовать более тесные и сердечные отношения между пасторами и собранием, проповедниками и слушателями.
Необходимо глубокое сотрудничество в подготовке проповедей и большая степень искренности в их оценке. Ожидая более современных, библейских проповедей, освобождая своих пасторов от управления общинными делами ( дабы они имели больше времени для самообразования и подготовки), выражая им одобрение и поддержку, обычная христианская община может в гораздо большей степени влиять на уровень проповедования, нежели принято думать.
И в завершение я хочу поблагодарить тех, кто помог мне в работе над этой книгой. Прежде всего это относиться к преподобному Э. Нэшу, который указал мне путь ко Христу в пору моего семнадцатилетия, духовно вскормил меня, всегда обо мне молился, развил во мне тягу к Слову Божию и пробудил первую радость от толкования этого Слова.
Я благодарю также многотерпеливую общину церкви Всех святых: она служила как бы наковальней, на которой я выковал свое проповедническое мастерство; я благодарю общинное братство, окружившее меня любовью, поддержкой и молитвами. Вместе с ними я благодарю Майкла Бафина, который в 1970 году стал викарием нашей церкви, в 1975 сменил меня на моем посту, но дал мне возможность оставаться в пасторской группе и продолжать проповедническое служение.
Я выражаю особую благодарность Френсис Уайтхед; в этом месяце исполнилось двадцать пять лет, как она работает моим секретарем; ее трудолюбие и знание дела общеизвестны: она старательно расшифровывала те каракули, в которые превращалсямой почерк, когда на меня нисходило небесное вдохновение. К настоящему времени она одна ( или с кем-либо еще) отпечатала около двадцати книг.
Я благодарю Тэда Шредера, родившегося в Новой Зеландии и ныне совершающего свое служение в Соединенных Штатах. Своим четырехлетним служением в нашей церкви он призывал меня нести Евангелие современному миру. Я благодарю пасторов всех шести континентов, с которыми мне довелось встречаться на конференциях, семинарах и кружках. посвященных анализу проповеднического служения; я благодарю студентов Евангелической богословской школы, семинара Гордона-Конуэлла, богословской семинарии Фуллера и Богословского студенческого общества, - всех тех, кто слушал мои лекции по этой теме и вдохновлял меня к работе своими вопросами.
Я благодарен Рою Макклафри, Тому Куперу и Марку Лэббертону, которые помогали мне в свободное от основных занятий время; особенно я благодарен Марку, который помимо всего прочего трижды прочел рукопись этой книги и сделал полезные замечания не только с точки зрения студента-богослова. Я благодарю моих друзей Дика и Розмари Берд, которые в течение многих лет вместе со мной ездили на мою летнюю дачу и там самоотверженно создавали все условия для того, чтобы я мог спокойно и сосредоточенно работать. Я благодарен всем тем, кто в процессе моей работы над книгой ответил на мои вопросы: прежде всего это касается епископа Лесли Ньюбигина, профессора Джеймса Стюарта, Малькольма Маггериджа, Иэна Мюррея, Ли Сэмьюэля, Оливера Беркли, а также епископов Джона Рэйда и Тимоти Дадли-Смита.
Кроме того , хочу особо поблагодарить Оза Гиннеса. Эндрю Кирка, Майкла Бафина и Роба Уорнера за то, что она нашли время прочесть книгу в рукописи и сделать свои замечания. Несмотря на приступ бронхита, ее прочел и Майкл Грин, издатель серии «Я верю»; ему, помимо всего прочего, я благодарен за его великодушное предисловие, написанное к этой книге.
Джон Стотт Пасха, 1981 год
Для христианства проповедь необходима. Без проповеди христианство в значительной степени утратило бы свою исконную сущность, ибо в самой своей основе христианство - это религия Слова Божия. Мы никогда не сможем его понять, если будем замалчивать или отрицать истину о том, что живой Бог по своему божественному произволению решил открыть себя падшему человечеству, дабы спасти его; мы не поймем христианства, если не признаем, что Бог открыл Себя в самой непосредственной форме общения, которая нам известна, то есть в слове, и что Он призывает всех. услышавших Его Слово, нести его другим.
Первоначально Бог говорил через пророков, объясняя им значение Своих деяний в истории Израиля и одновременно поручая посредством изустного слова, писаний или того и другого вместе нести Его весть Его народу. Затем в наивысшей фазе Своего откровения Он говорил в Сыне, Своем Слове, которое «стало плотью», а также в словах Св. Писания, сказанных прямо или через апостолов. Ныне же Он говорит Духом, который сам свидетельствует о Христе и Писаниях, животворя их в сердцах Его народа. Это троичное утверждение об откровении, исходящем непосредственно от Отца, а также от Сына и Святого Духа (и, следовательно, утверждение о Слове Божием как Слове Писания, Слове воплощенном и Слове, ныне исходящем от Духа), является основой христианской религии. Мы должны говорить потому, что говорил Бог, и говорить то, что говорил Он. Именно отсюда и проистекает неотъемлемый долг проповедования.
Кроме того, надо отметить, что акцент на необходимости проповедования является самобытной чертой христианской религии. Конечно, в каждой религии есть свои авторитетные духовные учителя: у индусов гуру, у евреев раввины, у мусульман муллы. Однако обучая основам религии и нравственности и даже обладая внешним авторитетом и внутренней одухотворенностью, все они в первую очередь толковали древнюю традицию. Только христианские проповедники верят в свое призвание провозвестников божественной истины и по вере своей почитают себя посланцами Бога, реально произносящими «слова Божии» (1 Петр. 4:11). «Проповедование - неотъемлемая часть и отличительная черта христианства, - пишет Е. Даргэн в своей двухтомной «Истории проповеди». - Проповедование - сугубо христианская норма», - добавляет он далее.
С самого начала долгой и яркой истории Церкви и на всем ее протяжении проповеди, считавшейся отличительной особенностью христианства, отводилось центральное место. Поэтому прежде чем проанализировать возражения на этот счет и подумать о том, каким будет наш ответ на эти возражения, логично и полезно было бы рассмотреть современную аргументацию в контексте истории Церкви. Конечно, ни мнения прошлого, освященные веками, ни современные авторитетные высказывания не могут быть абсолютно непогрешимыми, и тем не менее, поразительное единодушие в том, что касается приоритета и силы проповеди, а я не торопясь буду рассматривать богатое церковное предание, послужит для нас хорошей отправной точкой, с которой мы во всеоружии сможем рассматривать противоположную позицию.
ИИСУС, АПОСТОЛЫ И ОТЦЫ ЦЕРКВИ
Уместнее всего начать с самого Иисуса. «Основатель христианства Сам был первым его проповедником; Ему предшествовал Его предтеча, за Ним последовали апостолы; они благовествовали и учили Слову Божию посредством публичных проповедей, и это стало основной и неизменной чертой христианской религии». Евангелисты свидетельствуют об Иисусе, как о первом и главном проповеднике. «Пришел Иисус... проповедуя», - возвещает Марк, начиная повествование о земном служении Иисуса (Марк. 1:14, ср. Матф.4:17). Джордж Баттрик, бывший капеллан Гарвардского колледжа, вполне обоснованно вынес эти слова в заголовок своих лекций, читанных в 1931 году в Йельском университете. В синоптических Евангелиях галилейское служение Иисуса характеризуется следующим образом: «И ходил Иисус по всем городам и селениям, уча в синагогах их, проповедуя Евангелие Царствия...»
(Матф. 9:35, ср. 4:23 и Марк. 1:39). Сам Иисус именно в этом видел цель Своего служения в тот период. В назаретской синагоге Он возвестил о том, что во исполнение пророчества Исайи (Ис. 61) Дух Господень помазал Его благовествовать об освобождении. Он «должен» был делать это: «на то» Он был «послан» (Лук. 4:18,43, ср. Марк.1:38: «Ибо Я для того пришел»). Иоанн тоже свидетельствует о том, что Иисус сознавал возложенное на Него служение проповедника и учителя. Он не противился, когда Его называли Учителем, утверждал, что всегда «явно говорил миру» и «тайно не говорил ничего»; Пилату Он сказал, что пришел в мир, чтобы «свидетельствовать об истине» (Иоан.13:13; 18:20,37).
После Пятидесятницы апостолы продавали проповедническому служению первостепенное значение; об этом особо говорится в шестой главе Деяний. Они сознательно избегали иных форм служения, дабы посвятить себя «молитве и служению слова» (Деян.6:4), ибо именно к этому и призвал их Иисус в первую очередь. Во время Своей земной жизни Он послал их на проповедь (Марк.3:14), правда с тем временным условием, что они пойдут только к «погибшим овцам дома Израилева» (Матф.10:5-7), однако после воскресения Он торжественно заповедал им нести Евангелие всем народам (см., напр., Матф.28:19; Лук.24:47). Марк добавляет, что «они пошли и проповедовали везде» (Марк.16:20). Силою Святого Духа они благовествовали о смерти и воскресении, о страданиях и славе, о Самом Христе (1 Петр.1:12). Мы читаем об этом в деяниях; мы видим, что сначала так поступал Петр и другие иерусалимские апостолы, говорившие «Слово Божие с дерзновением» (Деян.4:31), а затем и Павел, совершивший три миссионерских путешествия, и даже в Риме, находясь, так сказать, под домашним арестом, продолжавший проповедовать Царствие Божие и учить «о Господе Иисусе Христе со всяким дерзновением невозбранно» (Деян.28:31). Повествуя об этом, Лука верно передает взгляд Павла на свое служение - он сам писал, что Христос послал его не крестить, а благовествовать, и посему он чувствовал необходимость делать именно это. Кроме того, проповедническое служение - это путь, заповеданный Богом, ибо только благодаря проповеди грешники могут услышать Спасителя и воззвать к Нему о спасении. «Как слышать без проповедующего?» - спрашивает Павел (1 Кор.1:17; 9; 16; Рим.10:14,15). Затем на закате дней, чувствуя, что он совершил свое поприще и служение, Павел завещает своему юному помощнику Тимофею продолжать начатое им. Заклиная его перед Богом и предвосхищая Второе пришествие Христа, Его суд и царство, Павел говорит Тимофею: «Проповедуй слово, настой во время и не во время, обличай, запрещай, увещевай со всяким долготерпением и назиданием» (2 Тим. 4:1,2).
Итак, в своем служении Иисус и апостолы отводили весьма важную роль проповеди и наставлению, и потому нет ничего удивительного в том, что и ранние отцы Церкви придавали этому такое же значение.
«Дидахэ», или «Апостольские наставления», написанные приблизительно в начале второго столетия, представляют собой церковное руководство, касающееся вопросов нравственности, таинств и Второго пришествия Христа. В нем речь идет о многообразии форм служения словом, о «епископах и дьяконах, с одной стороны, и о странствующих «учителях, апостолах и пророках», с другой. Странствующим учителям надо оказывать гостеприимство, однако в то же время необходимо использовать тут же приведенные практические советы, дабы проверить истинность их слов. Если они противоречат апостольской вере, если учитель остается среди учеников более двух дней и (или) просит денег, если он не живет сообразно тому, о чем проповедует, следовательно, это ложный пророк (11:1-2 и 12:1-5). Если же его учение истинно, его надо слушать со смирением. «Будьте долготерпеливы и сострадательны, простодушны, кротки и добры, и всегда трепещите при словах, которые услышали». И далее: «Дитя мое, всякого, говорящего тебе Слово Божие, помни день и ночь и почитай его как Господа» (3:8; 4:1)1.
Примерно в середине второго столетия вышла в свет «Первая апология» Иустина-мученика. Обращаясь к императору, в ней он защищал христианство от искажений и утверждал, что оно истинно, потому что Христос, который умер и воскрес, был воплощением истины и Спасителем человечества. В завершение он рассказывает о «еженедельных богослужениях христиан». Этот рассказ примечателен тем, что в нем большое внимание уделяется чтению и проповедованию Писаний, а также своеобразным сочетанием Слова и таинства. «В день, называемый воскресением, все живущие в городах или селениях собираются в одном месте и там. доколе позволяет время, читают деяния апостолов или писания пророков; затем, когда чтец умолкает, старейшина наставляет словом и призывает к доброделанию. После этого все мы встаем и молимся и, как было сказано прежде, по окончании молитвы приносят хлеб, вино и воду. и старейшина также возносит молитвы и благодарения, сообразно своему дарованию, а собравшиеся выражают свое согласие, говоря «аминь»2.
В конце второго столетия, стремясь очистить христиан от ложных обвинений и показать несправедливость претерпеваемых ими гонений, написал свою «Апологию» и Тертулиан, видный представитель латинской апологетики и отец Церкви. Говоря об «особенностях христианской общины», он подчеркивал, что христиан единит любовь и согласие, и далее описывал, как проходят христианские собрания. «Мы собираемся, дабы читать наши святые писания... Святыми словами мы питаем нашу веру, оживляем надежду, крепим наше упование и в не меньшей мере внушением божественных наставлений утверждаем благонравие. Тут же совершаем увещевания, выносим порицания и святое осуждение...»3
Современник Тертулиана грекоязычный апологет и отец Церкви Ириней, епископ Лионский, тоже призывал пресвитеров твердо держаться апостольского учения. «Так же и те сохраняют веру нашу в единого Бога, кто совершил ради нас эти чудесные деяния; они дерзновенно изъясняют нам Писания, не богохульствуя, не бесчестя патриархов и не презирая пророков»4.
Характеризуя первые два века христианской эры, Евсевий, который в начале четвертого века был епископом Кесарийским и кроме того заложил основы церковной истории, представил этот период как время благодатного служения христианских проповедников и учителей. Они оставляли свой дом и отправлялись в путешествие, совершая служение евангелистов и почитая своей целью проповедовать тем. кто вообще не слышал слова веры, и нести им книгу божественных Евангелий. Однако они довольствовались только заложением основ Веры в чужих землях, назначая других пастырями, которым они препоручали заботу обо всех, обращенных позднее; затем, по благодати и содействию Божию, они отправлялись в другие земли и к другим народам»5.
Касаясь более позднего периода развития патристики, я возьму один весьма примечательный пример, а именно Иоанна Хризостома, который до своего назначения епископом Константинопольским в 398 году в течение двенадцати лет проповедовал в Антиохийском кафедральном соборе. Толкуя 13-й стих из 16-й главы Послания к Ефесянам («Для сего примите всеоружие Божие...»), он подчеркивал принципиальную важность проповедования. Подобно нашему телу, говорил он, Тело Христово тоже подвержено многим болезням. Лекарства, правильное питание. соответствующий климат, достаточный сон, 9 все это способствует восстановлению нашего физического здоровья. Однако каким образом возможно исцелить Христово Тело? «Только одно средство и один способ исцеления дарован нам... это учение Слова. Оно - самое лучшее орудие, лучшее питание и климат; оно служит вместо лекарства, вместо прижигания и ножа; там, где надобно что-то прижечь или отсечь, должно прибегать лишь к нему и без него ничто не поможет»6.
Более века спустя после смерти Иоанна он был признан великим проповедником и назван Хризостомом, то есть Златоустом. «Он повсюду и справедливо считается величайшим проповедником греческой церкви. Среди латиноязычных отцов Церкви никто не может превзойти его или стать вровень. До сего дня он остается образцом для всех, кто проповедует в больших городах», - пишет Шафф7.
В его проповедовании можно выделить четыре основных особенности. Во-первых, его проповеди были всецело основаны на Библии. Он не только систематически проповедовал по отдельным книгам, но все его проповеди насыщены цитатами из Библии и ссылками на нее. Во-вторых, его толкование Писаний было простым и недвусмысленным. В противовес причудливым аллегориям Александрийской школы он следовал методу «буквального» толкования, присущего Антиохийской школе. В-третьих, нравственная сущность его проповедей открывалась в простых примерах и образах, близких каждому человеку. Читая его проповеди сегодня, можно легко представить великолепие императорского двора, роскошную жизнь аристократии, безумные скачки на ипподромах, - одним словом, вся жизнь восточного города конца четвертого столетия. В-четвертых, он был бесстрашен в своих обличениях, был «мучеником кафедры, ибо его истинно библейское проповедническое служение в значительной степени явилось причиной его изгнания»8.
МОНАХИ И РЕФОРМАТОРЫ
А теперь, продолжая наш краткий исторический обзор, мы перешагнем более чем через пять столетий ко времени основания средневековых нищенствующих орденов, ибо, по словам Чарльза Смита, «с образования монашества начинается век проповеди... История проповедования, как известно, берет свое начало в проповедях монахов. Они удовлетворяли и углубляли постоянно растущую потребность народа в духовном слове. Они коренным образом изменили методы проповедования и возвеличили проповедническое служение»9. Средневековый монах Франциск Асизский (1182-1226) был склонен не только учить, сколько оказывать непосредственную помощь ближнему; он утверждал, что «наши дела и слова должны шагать рука об руку» и, тем не менее, в равной мере был предан проповедованию и не стяжанию. «Если вы не проповедуете повсюду, - говорил Франциск, - вам незачем идти куда-то проповедовать». С самого начала его служения эти слова были его девизом»10. Еще большее значение проповеди придавал современник Франциска Доминик (1170-1221). Сочетая личный аскетизм с проповедническим рвением, он много путешествовал с целью благовествования (особенной в Италии, Франции и Испании) и организовывал своих «черных братьев» в Орден проповедников. Спустя столетие Гумберт Романский, один из блестящих генералов доминиканского ордена(ум. в 1277 г.), сказал: «Христос только раз присутствовал на богослужении... однако Он большое внимание уделял молитве и проповеди, особенно проповеди»11. Спустя еще одно столетие знаменитый францисканский проповедник св.Бернардино Сиенский (1380-1444) неожиданно заявил: «Если вы можете присутствовать только на чем-то одном - на литургии или на проповеди - лучше вам пропустить литургию, а не проповедь... Для вашей души менее опасно пропустить первое, нежели не слушать второго»12.
Принимая во внимание этот необычный акцент на первозначности Слова, присущий францисканцам и доминиканцам, нам легче перейти к Джону Виклифу, великому предтече и «утренней звезде» Реформации (1329-1384). Плодовитый писатель, всю свою жизнь связанный с Оксфордским университетом, он постепенно отходил от средневековой схоластики, провозглашая Священное Писание высшим авторитетом веры и жизни. Будучи инициатором первого полного издания Английской Библии (переведенной с Вульгаты) и, по-видимому, в какой-то степени принимая участие в переводе, он до конца оставался усердным проповедником в библейском смысле слова и, основываясь на Св. Писании, порицал папство, индульгенции, учение и пресуществлении и неоправданное богатство Церкви. Он не сомневался, что призвание служителя Церкви в первую очередь состоит в том, чтобы проповедовать. «Наивысшее служение, возможное для человека на земле, - проповедование Слова Божия. Это служение особым образом возложено на духовенство, и посему Бог призывает его к нему в первую очередь... Посему Иисус Христос, оставив прочие дела, предался проповедованию; так же делали и апостолы, и потому Бог возлюбил их... Достоинство Церкви в первую очередь заключено в ее проповеди Слова Божия, и посему проповедь является наилучшим служением, которого Бог ждет от духовенства... Таким образом, если наши епископы сами не проповедуют и мешают это делать истинным служителям Церкви, они пребывают во грехах епископов, предавших смерти Господа Иисуса Христа»13.
Ренессанс не просто предшествовал Реформации, он подготовил почву для нее. Начавшись в четырнадцатом веке деятельностью таких выдающихся ученых, как Петрарка, гуманистическая ориентация которых проявилась в изучении греческих и латинских текстов классического периода, это движение, распространившись в следующем столетии на Северную Европу, приобрело большую христианскую направленность. Основным занятием «христианских гуманистов» (таких как Эразм и Томас Мор) было изучение христианской классики (Библии и патристики). Следствием этих занятий явилось критическое отношение к нравам, царящим в Церкви, призыв к реформе церковной жизни сообразно Слову Божию и признание ключевой роли проповедников в деле обеспечения этой реформы. «Самое важное дело священника, - писал Эразм, - состоит в том. чтобы нести учение, которым н может наставлять, предостерегать, порицать и утешать. Мирянин может крестить. Все могут молиться. Священник не всегда крестит, не всегда отпускает грехи, но всегда должен учить. Ибо какой смысл принимать крещение, не пройдя катехизации, и хорошо ли присутствовать на Вечере Господней, не зная что она означает?»14
Таким образом, старинная поговорка о том, что «Эразм снес яйцо, которое высидел Лютер», кажется справеливой. Нет сомнения в том, что Лютер обосновал и расширил утверждение Эразма о превосходстве Слова над таинством, поскольку сила таинств зависит от их истолкования Словом. «Реформация сделала проповедь средоточием духовной жизни. Кафедра стала выше алтаря, ибо Лютер утверждал, что спасение совершается Словом и без Слова хлеб и вино теряют силу таинства, однако и Слово бесплодно, если не возвещено»15. Во всех своих трудах Лютер всегда прославлял освобождающую и укрепляющую силу Слова Божия, ибо «всей своей жизнью Церковь обязана Слову обетования; Слово питает и хранит ее: обетования Божии творят Церковь, а не наоборот»16. Кроме того, существуют только два подлинных таинства - «крещение и причастие», ибо «только в этих двух мы усматриваем знак их божественного установления и обетование прощения грехов»17. Таким образом, Слово Божие - неотъемлемая часть нашей духовной жизни. «Душа может обойтись безвсего, кроме Слова Божия... если же у нее есть Слово, она преизобилует и ни в чем не нуждается, ибо это Слово есть Слово жизни, истины, света, мира, праведности, спасения, радости и свободы». Это так, потому что Слово имеет своим средоточием Христа и отсюда возникает необходимость проповедовать Его Словом, «ибо проповедовать Христа значит оформлять душу, делать ее праведной освобождать и спасать, если она верит проповеди»18.
Поскольку духовное здоровье христианина и Церкви зависит от Слова, благовествование и наставление является «самой важной частью богослужения»19 и «наивысшим единственным долгом и обязанностью» каждого епископа, пастора и проповедника20. Ответственность крайне серьезна и требования неизмеримо высоки. Лютер выделяет «девять свойств и добродетелей» хорошего проповедника. Прежде всего проповедник должен «постоянно учить... быть сообразительным... красноречивым... иметь хороший голос и... хорошую память». «Он должен знать, когда закончить» и, добавим от себя, должен знать как начать, ибо ему «надлежит быть уверенным в своем учении». Восьмой добродетелью является его готовность «дерзать и во имя Слова жертвовать плотью и кровью, богатством и честью», а девятая состоит в том, что «он должен терпеливо сносить любые насмешки и глумление»21. Возможность оказаться осмеянным, потерять жизнь, благосостояние и доброе имя, - все это согласно Лютеру является наивысшим мерилом «хорошего проповедника».
Такая установка не была всего лишь отвлеченной теорией - Лютер жил ею, особенно в период глубочайшего кризиса всей его жизни. В январе 1521 года папской буллой он был отлучен от Церкви, а в апреле вызван в Вормс, где предстал перед императором Карлом V. От своих убеждений он был готов отречься только в том случае, если писания и здравый смысл покажут ему его заблуждение, поскольку, по его словам, он следовал совести и твердо держался Слова Божия. В течение следующих дней он был удостоен внимания ученых судей, хотя в действительности решение было вынесено еще до начала судебного разбирательства. Оно закончилось решительными словами Лютера: «Если ради этого мне пришлось бы потерять тело мое и жизнь, я все равно не отрекся бы от истинного Слова Божия». Именно проповедование божественного Слова, а не политическая интрига и власть меча, утвердило Реформацию в Германии. Позднее Лютер говорил: «Я просто учил, проповедовал, писал Слово Божие и более ничего не делал. И пока я спал или пил виттенбергское пиво с моим Филиппом и Амсдорфом, Слово нанесло папству такой урон, какого никогда ни один князь или император не мог нанести. Я ничего не делал. Все это сделало Слово»22.
Работая над своими «Наставлениями» в сравнительной спокойной атмосфере Женевы, Кальвин тоже прославлял силу и величие Слова Божия. Он, в частности подчеркивал, что первым и основным признаком истинной Церкви является подлинно библейское проповедование этого Слова. «Нет сомнения, что повсюду, где Слово Божие проповедуют в чистоте и в чистоте Ему внимают, а таинства совершаются согласно Христову установлению, нет сомнения, что там - Церковь Божия... Служение Слова и таинств, зримое и слышимое возвещение Евангелия должно быть признано... вечным мерилом, определяющим Церковь»23.
Сильное влияние Кальвина испытали английские реформаторы. Они широко восприняли его учение о том, что сила таинств зависит от Слова, что Слово и таинства - неотъемлемые признаки Церкви и что священство - это прежде всего служение Слова. В Девятнадцати догматах англиканского вероисповедания говорится, что «зримая Церковь Христова - это собрание верных, в котором проповедуется чистое Слово Божие и таинства совершаются должным образом согласно Христову установлению» Епископ же, рукополагая в духовный сан, не только вручает рукополагаемому Библию как символ его служения, но и призывает «усердно читать и изучать Писания» и силою Святого Духа дает власть «проповедовать Слово Божие и совершать святые таинства в собрании».
Пожалуй ни один из реформаторов не воспринял этот святой долг так серьезно, как это сделал Хью Латимер, известный проповедник английской Реформации. Он родился в 1485 году в семье лестерширского фермера, в 1535 был посвящен в сан епископа Вустерширского графства, однако не превратился в недоступного церковного иерарха и не утратил простоты и скромности. Напротив, «он говорил от сердца и его слова... достигали сердец»24. Он очень тяготился тем, что народ Англии все еще блуждал в духовной тьме и что виновно в этом духовенство, пренебрегавшее служением Слова. Особого порицания заслуживали епископы. Он говорил, что они так занаты «исчислением своих доходов, танцами в своих имениях... едой в своих кормушках и суетой, царящей в их шумных поместьях и усадьбах», что им нет времени для проповеди25. Наиболее известным и, пожалуй, самым сильным выступлением Латимера является его «Проповедь плуга», которую он прочитал в соборе Св.Павла 18-го января 1548 года, вскоре после того, как был освобожден из лондонского тауэра. Тема проповеди заключалась в той мысли, что «Слово Божие - это семя, которым надо засеять божественное поле... а... проповедник - сеятель». Развивая эту мысль, он обращался к своему личному опыту сельского труженика, который он приобрел в лестерширском имении своего отца. Он утверждал, что проповедник должен быть подобен пахарю, ибо ему надлежит «трудиться всякое время года». В то же время он скорбел о том, что духовенство тратит время на удовольствия и торговые дела. В Результате его «заносчивости и праздности труд проповедника совершенно забыт». Далее оп приковывает внимание слушателей следующим знаменитым отрывком: «А теперь я задам вам странный вопрос: Кто самый усердный епископ и прелат во всей Англии, превзошедший всех остальных в своем служении? Я могу сказать вам, ибо я знаю его и знаю хорошо. Мне кажется вы с почтением ждете, когда я назову его имя. Да, он превосходит всех прочих, во всей Англии он самый усердный прелат и проповедник. Итак, вы хотите услышать его имя. Хорошо, я скажу: это дьявол. Он усерднее всех других проповедников, никогда не покидает своей епархии, постоянно заботится о пастве. всегда занят, всегда на своем приходе, всегда там, где ему надо быть, всегда кстати; позовите его, когда вам надо, - он всегда дома. Он самый усердный проповедник во всей королевстве, всегда за плугом, не знает высокомерия и праздности, постоянно занят и, ручаюсь, что вы никогда не застанете его без дела... Где поселяется дьявол и проходит его плуг, там выбрасывают книги и возносят свечи, откладывают Библию и берут четки, бегут от света Евангелия и ищут света свечей, даже в полдень... превозносят людские обычаи и законы и отвергают предания Божии и Его всесвятое Слово... О, если бы наши прелаты сеяли зерно доброго учения так усердно, как сатана сеет сорняки и плевелы!.. В Англии никогда не было такого проповедника».
Проповедь завершается следующими словами: «Прелаты... господа, а не работники, дьявол же усердный пахарь. Он не похож на прелата, забывшего проповедь, он не погряз в высокомерном безделье, позабыв свою паству, - нет, он трудолюбивый пахарь... И посему вы, онемевшие прелаты, учитесь у дьявола усердно совершать свое служение... Если вы не учитесь этому у Бога и добрых людей, то учитесь хотя бы у дьявола»26.
Итак, мы упомянули о Лютере и Кальвине, возглавивших Реформацию на европейском континенте, а также о Латимере - выдающемся реформаторе Англии. Они были проповедниками и верили в проповедь, однако это всего лишь яркие примеры широко распространившихся убеждений и образа жизни. Е.Даргэн пишет по этому поводу следующее: «Великие события и достижения этой мощной революции в значительной степени были делом проповедников и их проповедей; именно благодаря Слову Божию и через служение убежденных людей, веривших в Него, любивших Его и поучавших Ему, свершилось прекрасное и бессмертное дело Реформации. И, наоборот, события и идеи движения властно влияли на саму проповедь, заново ее одухотворяя и наделяя новой силой и новыми формами, так что связь между Реформацией и проповедованием можно кратко охарактеризовать как состояние взаимозависимости, взаимопомощи и взаимоводительства»27.
ПУРИТАНЕ И ПРОТЕСТАНТЫ
Вслед за представителями рацеей Реформации, придававшими проповеди первостепенное значение, в конце шестнадцатого и в семнадцатом веках эту точку зрения разделяли пуритане. О них отзывались по-разному: иногда довольно резко, иногда сдержанно. Морган, однако, пишет, что, «назвав их благочестивыми проповедниками», мы наилучшим образом раскроем суть их деятельности». Далее он объясняет, почему это именно так: «Для того, чтобы понять пуритан, надо прежде всего помнить, что они были именно проповедниками и причем такими, что каждый, слушавший их, мог сразу их узнать и отличить от других проповедников... Их связывало, ободряло и крепило сознание того, что они призваны проповедовать Евангелие. «Горе мне, если я не проповедую евангелие» - такова была фраза, служившая для них вдохновением и оправданием. Деятельность пуритан от начала до конца надо рассматривать в контексте проповедования, а их девизом могут служить слова бывшего доминиканского монаха Томаса Сэмпсона, который одним из первых возглавил пуританское движение и первым пострадал за него. «Пусть другие будут епископами, - говорил он, - я же буду проповедников или никем»28.
Среди пуритан семнадцатого века Ричард Бакстер (автор «Преображенного пастора», написанного им в 1656 году) являлся живым примером упорного следования тем идеалам, которые развивались пуританской традицией и его собственной книгой. Его угнетало невежество, лень и распущенность духовенства, о котором парламентская комиссия 1643 года говорила в своем докладе под заголовком «Первый век вреда и позора», содержащем около ста скандальных историй из жизни священников. Бакстер адресовал «Преображенного пастора» своим собратьям - духовенству и в первую очередь Вустерширскому пастырскому сообществу, разделяя с ними те принципы, которыми он руководствовался в своем пастырском служении на приходе в Кидденминстере. «Одним словом, - писал он, - нам по мере сил надлежит учить их слову и делам Божиим. О, как неисчерпаему эти темы для проповедника! Как велики они, как великолепны, чудесны и таинственны! Все христиане - ученики и последователи Христа, Церковь - Его школа, мы - учителя, Библия - грамматика, и об этом мы должны говорить им каждый день»29.
Метод духовного наставничества у Бакстера имел два направления. Прежде всего надо отметить, что он впервые начал проводить катехизацию семей. Поскольку в его приходе их было около восьмисот (а он желал хотя бы раз в год расспросить каждого о его духовном возрастании), приходилось вместе со своим коллегой приглашать к себе домой около пятнадцати-шестнадцати семей в неделю. Каждая семья приходила в специально отведенное для нее время и находилась в гостях около часа. Она излагала катехизис, Бакстер помогал лучшему его осмыслению и расспрашивал у каждого члена семьи о личном опыте переживания изложенных в нем истин. На катехизацию у Бакстера уходило два дня в неделю, и он считал ее неотъемлемой частью своего служения. Однако другой частью, «самой прекрасной, поскольку она ориентирована сразу на многих», было «публичное проповедование Слова». Он утверждал что это служение требует больше мастерства, жизни и рвения, которыми мы не располагаем в должной мере». «Это вовсе не пустяк - встать перед собранием и во имя Искупителя нашего нести благовестие как от живого Бога»30.
Однако было бы явной ошибкой считать, что в семнадцатом веке только пуритане признавали важность проповеди. Ровно за четыре года до того, как Бакстер написал «Преображение пастора», Джорж Герберт закончил работу над книгой «Священник и храм», известной также под другим названием «Сельский проповедник: сан и святость», которая, правда двадцать лет оставалась в рукописи. Известно, что оба писателя знали и уважали друг друга. Бакстер с одобрением относился к поэзии и благочестивому образу жизни Герберта, несмотря на то, что его считали одним из первых англокатоликов. Так или иначе, но акцент на необходимости проповедования у него был принципиально «пуританским». Седьмая глава книги Герберта, озаглавленная «Священник и проповедь», начинается следующими словами: «Сельский священник проповедует всегда: кафедра - его радость и престол». Свое благовестие он черпает из «Книги книг, кладезя жизни и утешения, из святых Писаний», ибо «здесь он живет и впитывает духовное молоко». Основной чертой его характера является не «остроумие, ученость или красноречие, но святость»; он столь ревностен в своем желании донести истину, что иногда прерывает свою проповедь «многочисленными обращениями к Богу наподобие следующего: «О Господи, благослови народ мой и научи его тому, о чем я сказал «31.
Несколько лет спустя на другой стороне Атлантического океана в городе Бостоне совершал служение американский пуританин Кототтон Матер, имя которого стало известно и в Европе. Выпускник Гарвардского колледжа, ученый-богослов м плодовитый писатель, он, в частности, насписал книгу «Ученый и проповедник», где дал «основные правила для будущего служителя Церкви». Он очень высоко оценивал служение христианского священника вообще и проповедника в частности. «Дело христианского соужения, правильно понятое, - писал он в предисловии, - является самым благородным и самым важным из всех, когда-либо совершавшихся человеком на этой земле; один из чудесных моментов вечной жизни будет состоять в том, чтобы узнать, почему мудрость и блвгость Божия определила к этому служению несовершенного и грешного человека!.. Великий смясл и цель проповеднического служения состоит в том, чтобы воздвигнуть престол и власть Божию в душах человеческих, чтобы в самых ярких и живых образах и на самом простом языке возвестить о чудесных совершенствах, делах и милосердии Сына Божия, чтобы соединить эти души узами вечной дружбы с Ним... Такого служения пожелал бы и ангел, почитая его за честь для себя; любой ангел небесный пожелал бы такого служения в грядущие тысячу лет. Оно столь благородно, столь важно и благотворно, что всякий, призванный к нему Богом и всею своею жизнью верно и успешно его совершающий, может в презрением смотреть на царскую корону, проливая слезы сострадания над самым великолепным земным монархом»32. Коттон Матер умер в 1728 году, а ровно десять лет спустя Джон весли, только что вернувшийся из Джиржии, где он провел два года, и отчаявшийся, как ему казалось, когда-либо пережить обращение, неожиданно пережил «волнующий» опыт, в котором он, по его словам, «доверился Христу, одному Христу в надежде на спасение» и обрел уверенность в том, что его грехи прощены и что Христос спас его от закона греха и смерти. Он тотчас начал проповедовать о благодатном даре спасения, который только что обрел. Под влиянием Ричарда Бакстера он призывал идти из дома в дом, проводи катехизацию среди обращенных, однако его собственным призванием была проповедь. В церквах и на церковных кладбищах, на лугах, полях и в естественных амфитеатрах он возвещал Евангелие и «нес Христа» толпам народа, пришедшим его послушать. «Я живу проповедью», - писал он в своем дневнике 28-го авгеста 1757 года. Во всякое время его учебником была Библия, ибо он знал, что ее первостепенное назначение - вести ко Христу и просвещать ко спасению. В предисловии к своим «Нормативным проповедям» он писал: «Я дух, исходящий от Бога и возвращающийся к Нему: я парю над бездной, еще мгновенье и меня не видно, я растворяюсь в вечности! Я хочу знать только одно - путь в небеса... Бог Сам снизошел на землю, чтобы научить этому пути; только ради этого он спустился с небес. Он запечатлел это в Книге. Дайте же мне эту Книгу! Во что бы то ни сьало дайте мне Книгу Божию! Вот она и вот знание, которого мне достаточно. Пусть я буду homo unius libri (человеком одной Книги). Итак, я здесь в далеле от суетных путей человеческих. Я сажусь читать и со мной никого, кроме Бога. Сместе с Ним я открываю и читаю эту книгу ради одной цели - отыскать путь в небо»33.
Джон Весли строил свои проповеди на таких мудитативных размышлениях, делясь с другими своими духовными открвтиями и указывая на путь, ведущий к небу и святости. Несмотря на то, что Джон Весли был более популярен, чем его юный современник Джордж Уайлтфилд (и это, вероятно, объясняется тем, что имя Весли носила всемирно известная христианская деноминация), почти с уверенностью можно сказать, что последний был бодее сильным проповедником. В течение тридцати четырех лет, проповедуя в молитвенных домах и под открытым небом Англии и Америки, которую он посетил семь раз, Уайтфилд в среднем проищносил около двадцати проповедей в неделю. Будучи красноречивым, ревностным, строгим и страстным проповедником, он оживлял свои проповеди яркими образами, знакомыми примерами и жраматической жестикуляцией. Собравшиеся завороженно слушали его, а он прямо обращался к ним с вопросами и умолял примириться с Богом. Он твердо верил в божественный авторитет своего благовествования и считал, что внимать ему надо в тем почтением, которого достойно Слово Божие. Джон Поллок, один из его биографов, пишет, что однажды, проповедую в Нью-Джерси, он «заметил, что какой-то старик привычно устраивается на своем месте, готовясь как всегда подремать во время проповеди». Уайтхед спокойно начал проповедь, не тревожа мирный сон старого джентельмена, однако потом «размеренно и веско» произнес: «Если бы я пришел к вам от своего имени, вы могли бы спокойно спасть, поудобнее устроившись!.. Однако я пришел к вам от имени Господа сил и поэтому (тут он хлопнул в ладоши и топнул ногой) вы долждны меня слушать и вы меня услышите!» Старик, вздрогнув, проснулся»34.
ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ ВЕК
Чарльз Симьен родился в 1759 году, одновременно сВильямом Вилберфорсом, который стал его другом на всю жизнь. Хронологически его служение на десять лет совпало со служением Уайтфилда и на тридцать два года - со служением Весли. Обратившись к Богу во время учебы в Кембридже, он страстно желал проповедовать Евангелие именно там. Прогуливаясь мимо церкви Св.Троицы, которая находилась в самом центре студенческого городка, он обычно говорил себе: «О, какая бы это была радость, если бы Бог доверил мне эту церковь, если бы я смог благовествовать в ней и быть Его вестником в этом университете»35. Бог ответил на его молитву и в 1782 году Симьен стал викарием этой церкви. Поначалу, однако, ему пришлось столкнуться с яростным сопротивлением. Бойкотируя богослужения, церковные сторожа запирали проходы к скамьям и поэтому более десяти лет прихожанам приходилось стоять, причем нередко в церкви разыгрывались шумные сцены. Однако Симьен был непоколебим и постепенно завоевывал симпатии города и университате. В течение пятидесяти четырех лет он всходил на кафедру церкви Св.Троицы и, открывая Писания, открыто призывал к познанию «одного только Иисуса Христа и Христа распятого». Симьен придавал проповеди первостепенное значение и в основе этого взгляда лежало его представление о служителе Церкви как посланнике Бога. В 1782 году, спустя четыре месяца после принятого им посвящения в духовный сан, он писал Джону Венну, также принявшему посвящение: «Мой горячо любимый друг, от всего сердце позлравляю тебя, однако не с возможностью получать сорок-пятьдесят фунтов в год, не с приобретением звания преподобного, а с приобретением звания преподобного, а с принятием самого драгоценного,самого благородного, самого важного и славного служения в мире - быть вестником Господа Иисуса Христа.»36. Именно так он рассматривал и свое собственное служение. Толкуя 18-й стих 8-й главы Евангелия от Луки («Итак, наблюдайте, как вы слушаете»), он положил его в основу правил адекватного восприятия проповеди. С его точки зрения одна из причин Христова предостережения состоит в том, что «Бог Сам говорит нам через проповедника». Далее он продолжает: «Служители Церкви - посланники Божии, они говорят так, как говорил Христос. Если они проповедуют, основываясь на Писаниях,их слово, доколе оно сообразно с духом Божиим, можно воспринимать как Слово Божие. Об этом Говорил Сам Господь и Его ученики. Посему нам надлежит слушать слово проповедника как слово Самого Бога. Но с каким же смирением мы тогда должны внимать ему! Пренебрегши им, мы будем достойны всяческого наказания!»37
На протяжении всего девятнадцатого века, несмотря на развитие критической школы в библеистике, свыязанной с именами Юлиуса Велхаузена, его современников и последователей, и эволюционную теорию Чарльза Дарвина, авторитет проповеднического служения в Англии был неколебим. Толпа народа стекались послушать великих проповедников того времени. их распечатанные проповеди зачитывались до дыр. Достаточно вспомнить Джона Генри Ньюмана (1801-1890), проповедовавшего в университетской церкви Оксфорда; Кеннона Лиддона (1829-1890), читавшего свои проповеди в кафедральном соборе Св.Павла; Ф. В. Робертсона (1816-1853), читавшего в Брайтоне, и самого известного из них Чарльза Сперджена (1834-1892), совершавшего свое служение в Молитвенном доме Лондона.
А теперь дадим несколько слов Томасу Карлейлю (1795-1881), известному шотландцу викторианской эпохи, характеризующему уникальное влияние проповедника. Его свидетельство тем более весомо, что он был до известной степени человеком посторонним, поскольку писал как историк, оставаясь нелицеприятным критиком церковной жизни и верований. Однако в перечне «героев» или «великих людей», двигавших общество, четвертым по счету он называет «священника», «духовного вождя людей». В качестве примера он упоминает Лютера и Джона Нокса. «Этих двоих мы считаем нашими лучшими священниками, поскольку они были лучшими реформаторами». Карлейль восхищается их редким мужеством. Призванный на судебное разбирательство в Вормс, Лютер не устрашился внушительного скопления сановных лиц Церкви и государства. На одной стороне собралась «мирская слова и власть», на другой «за истину Божию встал всего лишь один человек, сын бедного рудокопа Ганса Лютера». «Здесь стою и не могу иначе, - сказал он. - Да поможет мне Бог!» Карлейль считает, что это был «величайший момент в современной истории человечества». И действительно, широкая волна освобождения, начавшаяся в последующие века и озватившая Европу и Америку, берет свое начало здесь. «Начало всего этого здесь», - пишет Карлейль. В равной мере шотландцы благодарны Джону Ноксу. «То, что Нокс сделал для своего народа, - продолжает автор, - можно без преувеличения назвать воскресением из мертвых... Народ начал жить«. Такова сила возвещенного Слова38.
Уважение, почти благоговение перед кафедрой, переживаемое многими в викторианскую эпоху, хорошо показано в романе Германа Мелвилла «Моби Дик» (1851). Автор столь красочно описывает проповедь морского капеллана в Нью-Бедфорде (южный Массачусетс), что о ней стоит рассказать более подробно. В штормовой декабрьское воскресенье герой книги Измаил ждет китобоя, чтобы плыть на юг. Будучи, как он позднее признается, «честным христианином, рожденным и воспитанным в ллоне непогрешимой пресвитерианской церкви»39, он решает пойти на богослужение в маленькую «часовню китобоев». Войдя внутрь, он увидел, что «там было немного нероду - всего несколько моряков да несколько матросских жен и вдов... Стояла чуткая тишина, прерываемая по временам лишь возгласами бури», - продолжает автор. Вскоре появился морской капеллан, старик, которого звали отец Мэппл. В молодости он был гарпунщиком и на всю жизнь сохранил любовь к морю и морской язык. Кафедра было высокой и вместо ступеней на нее вела подвесная лестница. Шаг за шагом со старой моряцкой сноровкой отец Мэппл поднялся на кафедру и затем к изумлению Измаила начал затаскивать лестницу, «покуда вся она не оккзалась наверху, превратив кафедру в маленький неприступный Квебек». Далее Мелвилл пишет о кафедре так: «Обшитай спереди панелью, она имела форму крутого корабельного носа, и Библия покоилась на выступе, украшенном завитками, напоминавшими старинну. резьбу на носу корабля... Что может быть многозначительнее этого?» - спрашивает он.
алее идет следующий отрывок: «Ведь кафедра проповедника искони была у земли впереди, а все остальное следует за нею; кафедра проповедника искони была у земли впереди, а все остальное следует за нею; кафедра ведет за собой мир. Отсюда различают люди первые признаки Божьего скорого гнева, и на нос корабля приходится первый натиск бури. Отсюда возносятся к Богу бризов и бурь первые моления о попутном ветре. Воистину, мир - это корабль, взявший курс в неведомые воды открытого океана, а кафедра проповедника - нос корабля»40.
Следующая глава называется «Проповедь» и в ней дается яркий пример той силы, которой обладает кафедра. Обьращаясь к собравшимся словами «братья-матросы», отец Мэппл проповедует о библейском пророке Ионе. Несмотря на то, что Книга пророка Ионы - «лишь тонкая нить, вплетенная вмогучий канат Писания», она содержит «сдвоенный урок: всем нам, грешным людям, и урок мне, кормчему Бога живого». Для всех, кто бежит от Бога, Иона является образйом подлинного раскаяния, но в то же время его судьба представляет собой грозное предостережение всякому кормчему-проповеднику, который уклоняется от долга благовествования или, 2как говорил великий кормчий Павел, проповедуя друим, сам остается недостойным!»41.
Итак, «кафедра ведет мир». Сегодня немногие отважатся сказать такое, однако в прошлом веке эти слова не выглядели преувеличением. В то же время люди, понимавшие значимость благовествования, сокрушались. глядя на тех, кто не понимал этого. Примером может служэить Джеймс В. Александр, сын Арчибальда Александра, который стал первым профессором новой Принстонской богословской семинарии, где с 1849 по 1851 год преподавал и Джеймс. В течение двадцати лет Джеймс Александр был пастором, так как, по словам Черльза Ходжа, «кафедра была его местом».
«Боюсь, что никто из нас не понимает, как мы должны ценить проповедническое служение. Наши юноши не готовят себя к нему в духе тех, кто находится накануне великой борьбы, они не гототвятся утолить самые сильные страсти и до глубины взволновать океан человекческих чувств. Там же, где это служение по достоинству оценено, даже плохо подготовленный проповедник может достичь многого... Кафедра и впредь будет оставаться великим средством воздействия на людей. Здесь Сам Бог, Который не оставит ее... Во все века великие реформаторы были великими проповедниками...»42
Проповедническое служение воздействует не только на ругих, пишет Александр далее, оно весьма действенно сказывается на жизни самого проповедника. «Проповедовать - счастье. Проповедь можно прочесть так, что ее смысл останется неясным как самому проповеднику, так и его слушателям, однако в иные благодатные минуты она пробуждает самые чистые и благородные чувства - и в этом счастье. Только на кафедлре в полной мере ощущаешь небесное парение разума, смелый полет воображения и сладостное волнение святого порыва»43.
Посему, зная силу и сладость благовествования, о которых говорил Александр, мы вряд ли удивимся, если узнаем, что вначале нашего века он следующими словами ободрял приунывшего методистского служителя: «Никогда не вздумай отказаться от проповедования! Ангелы, окружающие престол небесный, завидуют тебе в твоей великом служении»44. Это было в 1908 году, а год назад в свет вышла книга богослова-конгрегационалиста П. Т. Форсайта под названием «Конструктивная проповедь и современное сознание». «быть может, это выглядит дерзко, но, тем не менее, осмелюсь сказать, что торжество или крушение христианства - в его благовестии», пишет он в предисловии45.
ДВАДЦАТЫЙ ВЕК
Начало нынешнего века люди встретили в состоянии эйфории. Время политической стабильности, научного прогресса и материального благополучия породило светлые надежды на будущее (по крайней мере у привилегированного и образованного меньшинства западного общества). Ничто не омрачало горизонта. Общее переживание благодушия разделялось с Церковью: она по-прежнему оставалась солидным социальным институтом и проповедники пользовались уважением и даже почтением.
Наилучшим примером безграничной уверенности в благотворное влияние проповеди, характерным для этого периода, являются лекции преподобного Чарльза Силвестра Хорна, вышедшие под заголовком «Романтика проповеди», и прочитанные им в Йельском университете. Он умер всего лишь через несколько дней после чтения, находясь на корабле, который вез его домой. Свои лекции он, вероятно готовил в 1913 году, так как в них нет предчувствия надвигающейся войны. Хорн одновременно был священником-конгрегационалистом и членом английского парламента. В палате общин он славился красноречием, а у прихожан - страстной проповедью. Аскит, нередко слушавший его в кафедры, говорил, что «его чрево полыхает огнем». Будучи политиком и проповедником, он на основании своего личного опыта мог сопоставить оба вида деятельности и у него не было сомнений относительно того, какой из них имеет большую силу. «Будучи вестником Бога, проповедник является подлинным властителем общества; не общество выбирает его своим правителем, но Бог избирает его для того, чтобы формировать идеалы общества и через их посредство вести его и управлять его жизнью. Покажите мне человека.ю который, живя в самой гуще глубоко секулярного обществя, может заставить его думать вместе с ним, пробудить его энтузиазм, очистить страсти, облагородить стремления и укрепить волю, - покажите мне его, и я покажу вам подлинного властителя этого общества, независимо от того, какая партия им правит и кто занимает ответственные посты»46.
Хорн прекрасно сознавал, что у проповедника есть соперники в лице представителей искусства и деловых людей, работающих в области общения и информации. Он говорил о драматургах, журналистах, деятелях социальной сферы, романистах, политиках и поэтах. Сегодня к этому перечню мы можем прибавить телережиссеров и продюсеров. Он, как и мы, знал, что за человека борются, и тем не менее первое место в иерархии нравственного влияния и общественного воздействия он отдавал проповеднику. «Действительная романтика истории - это романтика проповеднического служения, высшее чудо опьяненной Богом души, созерцающей вечную Волю и прикасающейся к Царству, которому принадлежат все континенты, языки и народы. Проповедник тихо стоит среди тех, кто бряцает оружием и безумно похваляется Силой, тихо стоит и взывает к мечу, именуемому Истиной, к доспехам Праведности и духу Мира. Это непобедимый и непреоборимый Герой мира; все нетленные победы мира принадлежат ему», - писал Хорн47. И поэтому, продолжал он, - «кто, если не мы, должен гордиться своим призванием? Чья история может сравниться с нашей?.. Взгляните как шествуют проповедники по миру!.. Одно за другим от их вести рушатся древние языческие царства, и языческие тираны склоняют перед ними головы»48. Хорн особо упоминает Савонаролу, Кальвина и Нокса как «высшие образцы той силы, которой может обладать благовестник, созидающий жизнь свободных людей в ее гражданском и общенациональном смысле»49.
Другим примером человека, которые по силе воздействия ставил проповедь выше политики, является доктор Дж. Джонс (ум. в 1917 г.), священник конгрегационалист, около сорока лет прослуживший в конгрегационалистской церкви Борнмута. Когда лидер одной из политических партий призвал его баллотироваться в парламент, он отклонил это предложение, сославшись на слова Неемии, которые тот сказал Санаваллату и Товии, пытавшимся помешать восстановлению иерусалимских стен. «Я занят большим делов, не могу сойти», - ответил Неемия. Джонс особо подчеркивает последние три слова. «Оставить кафедру ради политической борьбы означало бы «сойти», - заявил он и продолжил: - «Я нисколько не умаляю возможность парламента улучшить условия жизни, однако окончалельное исцеление от пагубы мира достигается не законами, а искупляющей благодатью Божией, и возвещать о ней - высший труд, к которому может быть призван всякий»50.
Начало второй мировой войны, а затем нескончаемая грязь и кровь окопов развеяли оптимизм, характерный для первых лет нашего века. Из войны Европа вышла отрезвевшей, однако скаро это состояние еще боле ухудшилось годами экономической депрессии. Язык церковных деятелей сьал более сдержанным, однако вера в достоинство и силу проповеднического служения не умерла. Проницательные и чуткие богословы, утратившие свой былой оптимизм и обретшие новый. реальный вгляд на человечество и новую веру в Бога, утверждали, что теперь проповедь приобрела даже большее значение, чем прежде. «Это явная банальность, - заявил Карл Барт в 1928 году, - утверждать, что нет ничего более важного, более необходимого, более полезного, более искупительного и благотворного, нет ничего для неба и земли более актуального в данной ситуации, чем возвещать и внимать Слову Божию в созидающей и направляющей силе Его истины. в Его палящей и всепримиряющей строгости, в том свете, который Оно бросает не только на время и его смуту, но и за его пределы, на сияющую вечность, являя время и вечность через друг друга и одно в другом - внимать Слову, Логосу Живого Бога»51.
Здравый смысл свидетельствует о том, что всякое обретение веры в Слово Божие и, тем самым, в живого Бога, Который говорил и говорит, является результатом обретенной веры в проповедь, как бы мы не определяли эту истину. Еще одним примером может служить имя Джеймса Блэка из Эдинбурга, который в своих лекциях, читанных в 1923 году в Шотландии и Америке, весьма эмоционально призывал своих слушателей серьезно отнестись к проповедницескому служению. «Наше служение, - говорил он, - служение великое и достохвальное, и посему заслуживает того, чтобы мы посвятили ему все наши дарования... И посему я призываю вас к тому, чтобы вы заранее отнеслись к благовестию как к главному делу вашей жизни»52. И далее: «Ваш труд достаточно велик, чтобы посвятить все силы и дарования для его свершения... Вы призваны духовно опекать и пасти души человеческие - отдайте же этому всю энергию и страсть вашей жизни»53.
Гороздо более удивителен пример в епископом Хенсли Хенсоном; придерживаясь весьма либеральных богословских воззрений, он тоже первостепенное значение уделял проповеди. Еще в 1927 году в своих проповедях и посвящениях, вышедших под заголовком «Церковь и священник в Англии», он сетовал на «зрелище, ставшее, к сожалению, весьма обычнвм, когда собрание в печальном смирении, если не в явной дреме, силит и пережидает скукупроповеди»54. Однако в противоположность этомы пренебрежительному отношению в кафедре сам Хенсон утверждает, что «из всех форм христианского служения проповедование - самая высокая, и мерилом нашего уважения к своей профессии является исполнение долгла проповедника»55. В завершение он обращается в духовенству со следующими словами: «Никогда не умаляйте долга проповедника... В известном смысле мы вправе сказать, что все виды пастырского служения имеют своим средоточием служение проповеди»56.
А теперь другие имя - Дитрих Бонхоффер, жизнь и деятельность которого еще ждут своего осмысления и оценки. Всех восхищает мужество, с которым он в 1945 году пошел на смерть во флоссенбургском концентрационном лагере, однако его богословие до сих пор остается предметом споров. Люди, хорошо его знавшие (например. его друг Эберхард Бетге), уверяют, что разрабатывая «безрелигиозную концепцию христианства, он никогда не ставил под сомнение истинность богослужения, совершаемого в собрании верных. Напротив, оно являлось необходимым условием, ибо давало возможность услышать призыв Христа. «Внимая Его призыву следовать за Ним, нам надол слушать, где Он пребывает, а пребывает Он в церкви церез служение слова и таинства. Благовестие и свершение таинств являются тем местом, где присутствует Иисус Христос. Если вы услышали призыв Иисуса, вам не надо личного откровения; все, что вам надо - это слушать проповедь и принимать таинство, то есть внимать евангелию Христа распятого и Воскресшего»57. В одной из своих лекций, прочитаных до войны, Бонхоффер еще сильнее настаивает на цантральном значении проповеди. «Этот мир со всеми его словами, - пишет он, - существует ради возвещенного слова. В проповеди заложена основа нового мира. В ней мы обретаем возможность услышать изначальное слово. Нет возможности убежать или уклониться от возвещенного слова проповеди, ничто не избавляет нас от необжодимости свяидетельства - ни культ, ли литургия... Проповедник должен быть уверен в том, что через слова, возвещаемые им из Писания, Христос входит в собрание»58.
Несмотря на то, что Вторая мировая война ускорила процесс секуляризации в Европе, проповеди она не угасила. Во время войны и после нее в Лондоне проповедовали три видных методистских священнослужителя, собиравшие большие толпы народа. Это Лесли Уайтхед, проповедовавший в Сити Темпол; Дональд Сопер, читавший проповеди на Кингсвэй Холл, а такуже под открытым небом в Мэрбл Арч и на Тауэр Хилл, и Вилл Сэнгстер (Вестминстер Сентрл Холл). Однажды один острях сказал, что лучше всего их отличает друг от друга их любовь, поскольку «Сэнгстер любит Господа, Уайтхед - Его народ, а Сопер - дискуссию». Их всех троих, пожалуй, именно Сэнгстер был наиболее красноречивым проповедником. Уроженец Лондона, он в пятнадцать лет бросил школу, работал рассыльным в Сити, однако в восемнадцать стал местным методистским проповедником, а в 1950 году был изщбран председателем методистской конференции Англии. В своей широко известной книге «Искусство проповеди» (1954) он самым возвышенным слогом описывает проповедническое служение. Где-то в начале книги он пишет следующее: «Быть проповедником!.. По воле Божией учить Слову! Быть вестником великого Царя! Свидетельствовать о Вечном Евангелии! Может ли быть что-либо более возвышенное и святое? Для этой высокой цели Бог послал Своего единородного Сына. Во всей смуте и нецстройстве этого мира возможно ли представить что-либо более важное, нежели возвещение воли Божией заблудшему человечеству?»59 И далее: «Не по какой-то случайности, не в силу неуемного самолюбия, нет, вовсе не по этим причинам кафедра занимает центральное место в протестантских церквах. Она - символ духовной устремленности и благочестия. Ее место определено самой сутью духовной жизни. Они - престол Слова Божия»60.
Завершая книгу, Сэнгстер говорит о своей убежденности в том, что «проповедовать Евангелие Иисуса Христа - самый благородный, самый святой труд, которому может предаться человек: такому служению позавидовали бы ангелы, и архангелы ради него оставили него оставили небеса»61. Ему вторит Эндрю Блэквуд, сказавший, что «проповедь надо отнести к самому благородному делу на земле»62.
А теперь мы переходим к шестидесятым - восьмидесятым годам нашего столетия. Это время характеризуется упадком проповеди, который наблюдается и сегодня. Упадок проповеднического служения (по крайней мере в западном мире) свидетельствует о кризисе Церкви. Эра скептицизма не способствует возрождению доверия к благовестию и, тем не менее, не перестают звучать голоса, утверждающие его жизненную важность и призывающие к его возрождению. Мы слышим их во всех церквах. Приведу пример, касающийся католической, англиканской и свободной церквей.
Некоторые католические писатели весьма озабочены низким уровнем современной проповеди. Согласно почтенному иезуиту и богослову Карлу Ранеру один из животрепещущих вопросов современности касается «смуты в проповедовании», которое характеризуется неспособностью связать христианское благовестие с повседневными проблемами современного мира. «Многие оставляют церковь, потому что слова, льющиеся с кафедры, утратили для них свой смысл: они никак не соотносятся с их жизнью и просто не затрагивают многих неизбежных и грозных проблем ... «Смута в проповедовании» становится все более тревожной»63.
Однако возьмем некоторые документы Второго Ватиканского Собора. В шестой главе «Догматической конституции о божественном откровении», озаглавленной «Священное писание в жизни Церкви», мы находим решительный призыв к изучению Писаний и их применению в реальной жизни. «Католические экзегеты ... и все, кто изучает святое богословие, - говорится в ней, - прилагая совместные усилия и используя надлежащие средства, должны, пребывая под бдительной опекой святой конгрегации вероучения, посвятить все свои силы исследованию и истолкованию божественных творений. Это надлежит сделать так, чтобы как можно больше служителей божественного слова могли плодотворно питать народ Божий пищей Писаний, просвещая его ум, укрепляя волю и воспламеняя сердца человеческие огнем любви Божьей ...»64 «Посему духовенству надлежит твердо держаться Св. Писаний, ревностно их читая и исследуя... Такое отношение к Писанию необходимо для того, чтобы никто из них не «проповедовал впустую Слово Божие, не прислушиваясь к Нему внутри себя самого» (Августин), ибо им надлежит делить преизобилующее богатство божественного Слова с верными, которых им препоручил Господь ...»65 Далее говорится, что христиане должны самостоятельно читать писания, «чтобы благодаря чтению и изучению священных книг «слово Господне распространялось и прославлялось» (2 Фес.3:1) и богатство откровения, ниспосланного Церкви, все более заполняло сердца человеческие»66.
В «Постановлении о служении и жизни духовенства» этот вопрос подымается вновь, оформляясь в призыв к благовествованию, обращенный к католическим священникам. «Поскольку никто не спасется, если прежде не уверует, священнослужители, будучи соработниками епископов, преждде всего должны возвещать Евангелие Господне всему миру... Долг духовенства состоит не в том, чтобы наставлять своей мудрости, но в том, чтобы учить Слову Божию и незамедлительно призывать всех к обращению и святости... Такая проповедь должна являть Слово Божие не просто как таковое, ей надлежит соотносить вечную истину Евангелия с конкретной жизнью;67.
Мы уже видели, что немало одаренных проповедников прославили англиканскую церковь, однако за последние годы, пожалуй, никто в Церкви Англии не сделал для возрождения проповеди больше, нежели Дональд Коггэн, с 1974 по 1980 год пребывавший в сане архиепископа Кентерберийского. Талантливый проповедник, сказавший о себе, что он в течение полувека « находился под радостным игом благовествования»68, Дональд Коггэн в значительной мере содействовал тому, чтобы в Англии был основан Колледж проповедников /по аналогии с американским, основанным в Вашингтоне/. В своей первой книге, посвященной проповеди и опубликованный под заголовком «Домостроители благодати (1958), он следующим образом говорит об актуальности проповеднического служения: «Чудо божественного домостроительства заключается в том, что между прощением Бога и грехом человека стоит проповедник! Между даянием Бога и нуждой человека - проповедник! Между истиной Бога и поисками человека - проповедник! Его долг - сделать так, чтобы грех обрел прощение, нужда встретилась с божественным всемогуществом, а поиски истины - с откровением...»69.
Примером проповедника, принадлежащего к свободной церкви, может служить Мартин Ллойд-Джонс, который с 1938 по 1968 год плождотворно совершал свое служение в лондонском Вестминстере. Каждое воскресенье (кроме отпуска) он всходил на кафедру, и его благовестие достигало самых отдаленных уголков земли. Его медицинское образование и опыт работы врачом, непоколебимая вера в авторитет Писания и евангельского Христа, очтрый аналитический ум, глубокое знание человеческой природы и горячий характер уроженца Уэлшпула, - все это сделало его самым сильным английским проповедником пятидесятых-шестидесятых годов. В книге «Проповедь и проповедники» (1971), впервые увидевшей свет в качестве лекций, прочитанных в Богословской семинарии Филадельфии, автор делится с нами своей страстной убежденностью в необходимости проповеднического служения. Во вступительной главе, озаглавленной «Первенство проповеди», автор утверждает, что для него «проповедническое служение является самым возвышенным, самым великим и славным призванием, которое когда-либо может коснуться каждого». «Если вы хотите услышать что-нибудь еще, - продолжает он, - я без колебаний скажу, что сегодня христианской церкви более всего необходима истинная проповедь»70. И, завершая книгу, он пишет и «романтике проповедования»: «С этим ничто нельзя сравнить. Это самое великое дело в мире, самое захватывающее, самое волнующее, благодатное и чудесное»71.
На этой высшей точке я и закончу свой краткий исторический обзор. Он далеко не полон, однако я не ставил целью дать всеобъемлющую «историю проповеднического служения». Более того, он представляет собой весьма субъективную подборку тех или иных свидетельств и, тем не менее, имеет двойную ценность. Во-первых, он свидетельствует о том, сколь долгую и богатую историю имеет христианская традиция, предающая столь важное значение проповедованию. Она охватывает около двадцати веков: беря свое начало от Иисуса и апостолов, она продолжается в богословии ранних отцов Церкви и великих богословов-проповедников посленикейского периода (Иоанн Златоуст на Востоке и Авгутин на Западе),затем углубляется и расширяется проповедующими монахами средневековья (Франциск и Доминик), реформаторами и пуританами, Весли и Уайтфилдом, и, наконец, достигает вершины в служении церковных деятелей девятнадцатого и двадцатого веков. Во-вторых, эта долгая и богатая традиция имеет цельный характер. Конечно, были исключения, были люди, которые пренебрегали проповедническим служениеми даже чернили его - о них я не упоминал. Однако это были именно исключения, прискорбные отклонения от нормы. На протяжении веков христианство единодушно прославляло проповедническое служение, прибегая к одним и тем же доводам и словам, и мы не можем не почувствовать на себе вдохновляющую силу этого единого свидетельства.
Таким образом, перед нами традиция, которой нельзя с легкостью пренебречь. Ее, конечно, надо тщательно исследовать и оценить, тем более, что сегодня социальная революция бросает ей вызов. Нет сомнения и в том, что на этот вызов надо ответить открыто и честно, что мы и попытаемся сделать в следующей главе. Оглядываясь на историю Церкви и глазами поборников проповеднического служения озирая его славу, мы сможем более спокойно принять и оценить этот вызов, не боясь его угроз и не смущаясь приводимой аргументацией.
1. Dargan, Vol. 1,pp.12, 552.
2. Dargan, Vol. 2,p.7.
3. The Didache, in Ante-Nicene Fathers. Vol.7,p.378.
4. Justin Martyr, Chaphter 67, in Ante-Nicene Fathers, Vol.1,p.186.
5. Tertullian, Chapter 39, in Ante-Nicene Fathers, Vol.3,p.46.
6. Irenaus, Adversus Haereses, in Ante-Nicene Fathers, Vol.1,p.498.
7. Eusebius, 3.37.2.
8. Fant and Pinson, Vol.1,pp.108-109.
9. Schaff, Vol.9,p.22.
10. Schaff, Vol.9,p.22.
11. Smyth, The Art,p.13.
12. Fant and Pinson. Vol.1,pp.174-175.
13. Smyth., op.cit.,p.16.
14. Ibid.,pp.15-16.
15. Contra Fratres, in Fant and Pinson, Vol.1,p.234.
16. Bainton, Erasmus, p.324.
17. Ibid., p.348.
18. Luther, A Prelude on the Babylonian Captivity of the Church, in Rupp.,pp.85-86.
19. Ibid., 85-86.
20. Luther, Of the Liberty of a Christian Man, in Rupp,p.87.
21. Luther’s Works, ed. Lehmann, Vol.53,p.68.
22. Luther, Treatise on Good Works, ed. Lehmann, vol.44,p.58.
23. Luther’s Table-Talk, «Of Preachers and Preaching», para. cccc.
24. Rupp, pp. 96-99.
25. Calvin, 4, 1.9 and 2.1, pp. 1023, 1041.
26. Select Sermons, p. 10.
27. Moorman, p.183.
28. Works of Hugh Latimer, Vol.1,pp.59-78.
29. Dargan, Vol, 1, pp. 366-367.
30. Morgan, I., Godly Preachers, pp. 10-11.
31. Baxter, Reformed Pastor, p. 75.
32. Ibid., p. 81.
33. Herbert, pp. 20-24.
34. Mather, pp. 3-5.
35. Wesley, Sermons, p.6.
36. Pollock, George Whitefield, p. 248.
37. Carus, p. 41.
38. Carus, p. 28.
39. Simeon, Wisdom, pp. 188-189.
40. Carlyle, Chapter 4, «The Hero as Priest», pp. 181-241.
41. Melville, p. 147.
42. Melville, pp. 128-134.
43. Ibid., pp. 135-143.
44. Alexander, pp. 9-10.
45. Ibid., p. 117.
46. Barbour, p. 307.
47. Forsyth, p. 1.
48. Horne, p.15.
49. Horne, p. 19.
50. Ibid., pp. 37-38.
51. Ibid., p. 178.
52. Gammie, p. 169.
53. Barth, pp. 123-124.
54. Black, p. 4.
55. Ibid., pp. 168-169.
56. Henson, Church and Parson, p. 143.
58. Henson, Church and Parson, p. 138.
59. Cost of Discipleship, 1937, in Fant, Bonhoeffer, p. 28.
60. Fant, Bonhoeffer, p. 130.
61. Sangster, The Craft, pp. 14-15.
62. Ibid., p. 7.
63. Ibid., p. 297.
64. Blackwood,p. 13
65. Rahner, p. 1.
66. Abbott, para. 23.
67. Abbott, para. 25.
68. Ibid., para. 26, pp. 126-128.
69. Ibid., para. 4, pp. 539-540.
70. Coggan, On Preaching, p. 3.
71. Coggan, Stewards, p. 18.
72. Lloyd-Jones, Preaching, p.9.
73. Ibid., p. 297.
Глашатаи неизбежной гибели в современной Церкви с уверенностью говорят о том, что время проповедования завершилось. Это умирающее искусство, - говорят они, - отжившая форма общения, «эхо забытого прошлого»1. оно не только оказалось вытесненным современными средствами информации, но и не вяжется с современным настроением мира. Следовательно, проповедь уже не вызывает того чувства благоговения, с которым она прежде воспринималась и которое было выражено в цитатах, изложенных в предыдущей главе. Даже такая, заслуживающая порицания практика, имевшая место в западном мире, как посещение церкви просто ради того, чтобы «дегустировать» продукцию преуспевающих проповедников своего времени, и та вышла из моды. Издание сборников проповедей, некогда столь популярных, стало весьма рискованной в коммерческой смысле затеей. В некоторых церквах проповедь свелась к пятиминутному выступлению ради оправдания; в других ее заменили «диалогом» или «общением», согласно смелому заявлению д-ра Хоуварда Уилльямса, «проповедь вышла из игры»2.
В противовес ему д-р Дональд Когган сделал не менее смелое заявление о том, что такой взгляд на проповедование есть ничто иное, как «весьма благовидная ложь», сфабрикованная «отцом нашим в преисподней» (так К. С. Льюис называл дьявола), благодаря которой он одержал стратегическую победу. Он нетолько успешно заставил замолчать некоторых проповедников, но ему также удалось сломить дух тех, которые продолжают проповедовать. Они выходят на кафедры «как потерпевшие поражение еще до начала сражения; у них из-под ног выбито твердое основание убежденности»3.
Цель данного исследования состоит в том, чтобы попытаться выявить корни современного разочарования в проповеди. Мы коснемся трех основных аргументов, которые выдвигают против проповеди как таковой: неприятие авторитетов, кибернетическая революция и утрата уверенности в Евангелии; а так же дадим предварительные ответы на эти заявления.
НЕПРИЯТИЕ АВТОРИТЕТОВ
Редко, если вообще когда-нибудь за свою долгую историю, мир был свидетелем столь осознанного восстания против авторитетов. Нельзя сказать, что ново само явление отвержения или восстания. Всегда, со времени грехопадения, человеческая природа была исполнена духа противления; «плотские помышления суть вражда против Бога; ибо закону Божию не покоряются, да и не могут» (Рим.8,7). И эта принципиальная истина о состоянии человека имела тысячи уродливых проявлений. Тем не менее, действительно новым представляется сегодня всемирный размах такого бунтарства и такие философские аргументы, которые иногда приводятся в его поддержку. Не может быть никакого сомнения в том, что двадцатое столетие оказалось в потоке глобальной революции, воплотившейся в двух мировых войнах. Старые порядки уступают место новым. Брошен вызов всем признанным авторитетам: семье, школе, университетам, государству, Церкви, Библии, папе римскому, Богу и т. д. Все, что имеет привкус организации с законами и порядками, что имеет преимущества в силу своего положения или неприкосновенную власть, подвергнутую тщательному переосмысливанию и поставлено под вопрос. «Радикал» - это именно тот, кто задает неудобные и непочтительные вопросы относительно тех порядков, которые прежде считались недоступными для критики.
Было бы весьма несправедливо относиться отрицательно ко всякому проявлению противления или видеть в нем лишь сатанинское начало. Потому что в определенных случаях проявляют должное несогласие люди зрелые, ответственные христиане в полном смысле этого слова. Такое противление зиждется на христианском учении о человеке, созданном по образу Божьему, и потому протестующем против всех форм обезличивания. Оно противопоставляет себя социальной несправедливости, которая оскорбляет Бога Творца; оно стремиться оградить людей от притеснения и жаждет ввести их в радость дарованной Богом свободы.
И когда противление проявляет себя в этом направлении, то христиане должны отнюдь не подавлять его, но быть в авангарде, т. е. среди тех, кто возглавил его. Ибо его направляющая идея состоит в том, чтобы прославить Бога через облагораживание людей, созданных по Его образу. Когда же сторонники перемен идут дальше этого, и заявляют о своем намерении уничтожить сам демократический процесс и вместе с ним все формы цензуры, принятой по общественному согласию, а также объявляют о том, что больше уже не существует каких-либо объективных принципов истины или добродетели, вот тогда мы должны порвать с ними. Потому что христиане проводят границу между ложным авторитетом и истинным, т. е. между тиранией, подавляющей наше человеческое достоинство и разумным, нравственным авторитетом, ведущим нас к подлинной человеческой свободе.
В сложившейся ситуации и те и другие, как безрассудно призывающие к анархии, так и ищущие подлинной свободы, склонны считать кафедру символом того авторитета, против которого они бунтуют. Возможность свободно получить образование обострила способность людей критически анализировать. Сегодня каждый имеет свое мнение и свои убеждения и считает, что они не хуже, чем те, которые имеет проповедник. «Кем он себя считает, - спрашивают люди (про себя, если не вслух), - что берет на себя право устанавливать для меня порядки?» Примером подобного извращения понятия о проповеди может служить тот факт, что выражение «читать проповедь» приобрело значение «давать совет в оскорбительной, скучной и навязчивой форме»4. Хотя такое противление авторитетным заявлениям с кафедр на Западе приобрело широкий размах в нашем столетии, началось оно, по крайней мере, с эпохи Просвещения XVIII века и зазвучало в полный голос в XIX веке. Вряд ли можно найти более выразительное (или юмористическое) его описание, чем у Энтони Троллопа в его книге «Барчестерские башни», которая была издана в 1857 г. Главный герой книги Авдий Слоп, семейный Капеллан и епископ Проуди Барчестерского, живший под башмаком у своей жены. Троллоп не скрывает своей антипатии к нему. Он описывает его весьма нелестными словами: «У него прямой гладкий волос с унылым бледно-рыжим оттенком. Он всегда поделен строго на три бесформенные пряди... Лицо у него примерно того же цвета, что и волосы, хотя, возможно, слегка краснее: в нем есть что-то от мясной туши, что подолгу залеживается в лавке. Его нос, тем не менее, его выручает: он абсолютно прямой и имеет правильную форму; хотя мне, должно быть, он бы нравился больше если бы не его какая-то рыхлая, пористая поверхность, которая создавала впечатление, что он был искусно сделан из пробки»5. Вызвав таким образом у своих читателей отвращение к внешности Слопа («потный, рыжеватый, с глазами, как плошки, м-р Слоп...»)6, Троллоп готов пробудить враждебное отношение и к его проповедям. Хотя Барчестерское духовенство принадлежало к «высокой и сухой церкви», Авдий Слоп (кроткий верующий) не принял во внимание его, духовенства, тонкости и принялся в своей первой церковной проповеди придавать анафеме все мнения и суждения, которые были более всего им дороги. Это дало повод Троллопу обрушиться словесной бранью на всех проповедников и само проповедование. «Нет, вероятно, большего бремени, навязанного в настоящее время человечеству в цивилизованных и свободных странах, чем необходимость слушать проповеди. Никто, кроме проповедующего церковника, не имеет в этом мире власти заставить людей сидеть в безмолвии и претерпевать мучения. Никто, кроме проповедующего церковника, не может упиваться серостью, банальностью и трюизмом, и при этом пользоваться как неоспоримым правом столь благоговейным вниманием, как будто с его уст исходят слова пылкого красноречия или убедительной логики. Пусть профессор права или физики попробует выступит в аудитории и сыпать там словами, лишенными смысла или пустыми фразами, - и скоро ему придется обращаться к пустым скамейкам. Пусть попробует адвокат говорить сухо и ему придется говорит часто. Никому нет необходимости слушать обвинительные речи судьи, кроме как, волей-неволей, присяжным, подсудимому или тюремному надзирателю. Члена парламента могут вынудить замолчать или выйти из борьбы. Но никто не может избавиться от проповедующего церковника. Он является воплощением скуки нашего века,.. кошмаром, отравляющим наш воскресный отдых, злым духом, который перегружает нашу религию и отвращает нас от служения Богу. Нас не гонят насильно в церковь. Нет! Но мы хотим больше этого. Мы хотим, чтобы нас не вынуждали проходить мимо церкви. Мы хотим, нет, мы полны решимости, наслаждаться покоем публичного богослужения; но мы также хотим быть свободными от той скуки, которую не под силу с терпением снести простым смертным людям; чтобы мы могли покинуть дом Божий без мучительного желания вырваться на волю, которое является обычным следствием обычной проповеди»7.
Антипатия Троллопа к проповедям была вызвана не только тем, что они наводили скуку, но и тем, что они казались ему недостойным проявлением авторитета, в особенности, когда проповедник был молод. Когда Френсис Эребин, бывший профессор поэзии в Оксфордском университете, был назначен приходским священником церкви св. Юолда, то, произнося свою первую проповедь, он чрезвычайно волновался. Троллоп выразил свое изумление, что «даже очень молодой человек», который «чуть ли еще не мальчишка», может набраться смелости, чтобы проповедовать и «подниматься на кафедру, которая находится высоко над головами покорной толпы». «Нам кажется странным, - добавляет он, - что они не лишаются дара речи от этой новой и ужасающей торжественности их положения... Служители, которые не могут проповедовать, были бы таким благословением для общества, что им готовы были бы давать взятки только ради того, чтобы они не отказались от своей неспособности»8. Сегодня, спустя больше чем целое столетие после выхода книги Троллопа, мы являемся свидетелями той же самой ненависти по отношению к авторитетным личностям. Изменилось лишь само противление, которое стало более массовым, открытым и резким. Что же касается церквей, то во многих сегодня преобладают люди среднего и пожилого возрастов, у которых уже отпало желание протестовать и не которых можно положиться, как на людей сравнительно открытых для назидания. Во многих случаях, однако, молодежь «голосует ногами» и сторонится церкви, этого якобы архаического учреждения. На западе противление авторитетам достигло своей критической точки и вылилось в открытую борьбу в 1960 годах. Студенческий городок Беркли Калифорнийского университета стал полем боя Движения свободных выступлений, а в Париже студенты присоединились к рабочим, которые вышли на улицы города и возводили баррикады. Сегодня, спустя несколько десятилетий, по-крайней мере некоторые правительства и некоторые университеты извлекли для себя некоторые уроки. Сегодня меньше цензуры и больше свободы. Объектом враждебного отношения молодежи сегодня являются уже не учреждения (в этом направлении победа частично одержана, но идеи, и в особенности те идеи, за которые держатся старые, дискредитировавшие себя учреждения, пытающиеся навязать их другим. Чарли Уоттс из ансамбля «Rolling Stones» идеально выразил подобное отношение молодежи к религии: «Я против любой формы организованной мысли. Я против организованной религии, каковой является церковь. Я не понимаю, как вы можете заставить десять миллионов умов верить одному и тому же»9. Другие пошли дальше этого и выступили против необходимости самого мышления; 70-е годы на Западе символизировали десятилетие иррационализма.
Таким образом, бытует мнение, что умы не могут быть направлены в единое русло и идеи не могут быть навязаны людям. Никакое учреждение, каким бы уважаемым оно ни было, не имеет право навязать нам идеи силою своего авторитета. Потому что, считают сегодня многие, нет истины абсолютной и потому всеобщей. Напротив, все относительно и субъективно. Прежде чем я уверую в какую-либо идею, она сама должна удостоверить мне свою подлинность; и прежде, чем от вас будут ожидать веры в нее. она должна стать и «самоудостоверяющей для вас. Без этого мы не должны и не можем верить.
ОТВЕТ С ХРИСТИАНСКИХ ПОЗИЦИЙ
КАК же тогда следует проповедникам относиться к царящему сегодня в мире такому духу противления авторитетам? Какую христианскую оценку и какой ответ можем мы дать? Мы должны остерегаться того, чтобы нас не вынудили отказаться от проповедования. Не следует нам делать и противоположной ошибки и впадать в излишний догматизм, считая, что когда наши убеждения и заявления кто-либо подвергает сомнению, мы должны всего-навсего повторить их еще громче. Возможно ли, учитывая эти крайности, оставаться верными исторической христианской вере, признавая и уважая в то же самое время современные настроения, сомнения и отрицания? Думается, что да. Давайте коснемся некоторых истин, которые нам было бы важно помнить, и некоторых качеств, которые было бы хорошо развивать.
Во-первых, нам необходимо помнить истину о природе человека, в ее христианском понимании. Согласно двум первым главам книги Бытие Бог сотворил мужчину и женщину для того, чтобы они были нравственно ответственными (получая заповеди) и свободными (они были приглашены, но не принуждены к послушанию, основанному на любви). Поэтому мы не можем смириться ни с распущенностью (которая отрицает ответственность), ни с рабством (которое отрицает свободу). Христиане знают, основываясь как на Писаниях, так и на опыте, что человек не сможет осуществить своего предназначения, не признавая никаких авторитетов. Неограниченная свобода - это иллюзия. Разум человека становится свободным только тогда, когда покоряется авторитету истины, а воля - авторитету праведности. Принимая бремя Христа, а не отвергая его, мы обретаем обещанный Христом покой (Матф.11:29-30). Так же и граждане могут наслаждаться свободой только в том обществе, которое имеет хорошие порядки. Родителям, имеющим подростков, так же хорошо известна истинность этого принципа. Потому что подростки, протестующие против авторитета родителей, желают не только испытать большую свободу, но и найти границы своей свободы. Упираясь в ограду, они искренне надеются, что она не рухнет. Не лучше обстоит дело и со взрослыми; нам нужно то, что П. Т. Форсит назвал «тем авторитетом, который люди одновременно и презирают и страстно желают иметь»10.
Во-вторых, нам необходимо помнить учение о божественном откровении. Основополагающий догмат христианской религии заключается в том, что мы исповедуем наши истины не потому, что люди выдумали их, но потому, что Бог открыл их нам. Следовательно, христианству присущ тот авторитет, который не может быть разрушен. Проповедники, разделяющие эту уверенность, чувствуют себя опекунами божественного откровения или, как сказал ап. Павел, «домостроителями тайн Божьих» (1Кор.4:1), т. е. тех тайн, которые Он открыл нам. Сознание этого не приведет нас к уродливому догматизму - самоуверенности, упрямству и надменности, но поможет нам возвещать Евангелие с твердой уверенностью как добрую весть от Бога.
Теодор Паркер Феррис, который читал лекции по гомилетике в английской теологической школе и позже был пастором церкви Св. Троицы в Бостоне, сделал на этом вопросе особое ударение в серии лекций о проповедовании, прочитанных в 1950 г., и которые через некоторое время были изданы отдельно книгой под названием «Иди скажи людям». Цель проповеди, убеждал он, в том, чтобы возвестить, открыть и показать нечто. Слишком многие проповеди написаны в «повелительном наклонении», в то время как религия Библии «написана большей частью «откровенческим» языком изъявительного наклонения». «прислушайтесь к некоторым из величайших заявлений Библии, - продолжает он и цитирует следующие ветхозаветние тексты: - «В начале сотворил Бог небо и землю», «Господь - свет мой и спасение мое» и «Надеющиеся на Господа обновятся в силе» (Быт.1;1; Псал.26:1; Ис.40:31). «это не аргументы, не призывы и не гипотезы. Это простые, откровенные заявления о природе вещей, которые были явлены человеку... Сила библейской религии должна открыться в убедительных заявлениях Писания... То же самое можно сказать, - продолжает он, - и о великих утверждениях Нового Завета, как например: «Я есмь Путь, Истина и Жизнь» или «Бог во Христе примирил с Собою мир» (Иоан.14:6; 2 Кор.5:19). Эта книга о проповедовании, - делает вывод д-р Феррис, - свидетельствует лишь только об одном, а именно о том, что проповедь, по своей сущности, есть откровение, а не наставление».
В-третьих, нам необходимо помнить об источнике авторитета. Вникните еще аз в те Библейские заявления, которые цитирует д-р Феррис, и многие другие, похожие на них. На чем зиждется их авторитет? Он зиждется исключительно на Боге, от которого они исходят, но не на нас, цитирующих их сегодня. Есть что-то отталкивающее в тех людях, которые претендуют на личный авторитет и пытаются обладать им, хотя на самом деле они его не имеют. Это в особенности неуместно за кафедрой. Когда проповедник занимается догматическими разглагольствованиями или хвалится своей властью и славою, чем занимался Навуходоносор на крыше своего царского дворца в Вавилоне (Дан.4:28-29), он заслуживает той же участи, которая постигла этого диктатора: «отлучен он был от людей, ел траву, как вол,.. так что волосы у него выросли, как у льва, и ногти у него, как у птицы...», потому что «Бог силен смирить ходящих гордо» (Дан.4:33,37).
Но предположим, что в нашем проповедовании мы постараемся показать, что тот авторитет, с которым мы проповедуем, принадлежит ни нам, как отдельной личности, ни самому нашему служению, как служителей или проповедников, и даже ни церкви, членами и пасторами которой мы можем быть, но прежде всего Слову Божьему, которое мы излагаем? В таком случае люди будут с готовностью слушать, и, в особенности, если мы лишим их основания сомневаться, показав, что мы сами хотим жить, признавая этот авторитет. По словам Дональда Коггана, «для того, чтобы проповедовать, человек должен постичь авторитет жизни в покорности Авторитету». По этой причине мы должны быть мудры, чтобы не утверждать от себя: «Так говорит Господь» (поскольку мы не имеем авторитета вдохновленных свыше пророков Ветхого Завета) и не заявлять: «Я говорю вам» (потому что мы не имеем авторитета Иисуса Христа и его апостолов), но лучше всего, обращаясь в большинстве случаев к людям, использовать местоимение «мы». Ибо тогда будет ясно, что мы не проповедуем для других ничего того, что в первую очередь не проповедуем для себя, и они увидят, что авторитет и кротость - не взаимоисключающие понятия. «В чем главным образом нуждается наш мир и чего недостает нашему проповедованию, - писал П. Т. Форсит в 1907 г., - так это авторитетного Евангелия в кротких руках».
В-четвертых, нам необходимо помнить о практической пользе Евангелия. Основная причина по которой люди с презрением уходят с некоторых проповедей, состоит в том, что по их пониманию проповедь оторвана от той реальной жизни, с которой они непосредственно соприкасаются. А тот авторитет, с которым такие проповеди преподносятся, делает их еще более неприятными. Когда же возвещаемая весть звучит правдоподобно и имеет непосредственное отношение к реальной жизни, она в самой себе несет авторитет и сама подтверждает свою достоверность; поэтому не достаточно произносить авторитетные фразы - мы должны показать обоснованность и уместность того, что мы проповедуем. Тогда люди будут слушать с почтением.
то как раз тот вопрос, на котором стремится заострить внимание д-р Клемент Уэлш (с 1963 г. директор американского колледжа проповедников) в своей книге «Проповедование в новом ключе». Он говорит, что не может принять заявление Карла Барта о том, что «проповедование - это Слово Самого Бога, которое Он сам произносит», потому что столь «высокое» учение «открывает дверь многим, оставшимся без ответа, вопросам относительно авторитета Писаний» и поднимает тревожные вопросы об ошибочном принятии слов человека за слова самого Бога». Поэтому предлагает, чтобы мы начали с другой стороны, со слушателя а не проповедника, с сотворения, а не искупления. Потому что слушатель живет в сотворенном мире и, будучи «самым фантастическим преобразователем информации, какой только известен миру», желает разобраться во всех сложностях человеческого опыта. Для того, чтобы помочь ему в этом, проповедник «должен подойти к вопросу сотворения (т. е. к феномену человеческой жизни ) с тем же экзегетическим усердием, с каким он исследовал бы отрывок Писания». Фактически, д-р Уэлш настаивает на «сочетании этих двух гомилетических доктрин, одна из которых подчеркивает откровение и Писание, а другая апологетику и разум». Не следует полагать, что он вообще отметает всякое «авторитетное слово», хотя иногда он кажется рискованно близок к этому; скорее отвергнет так называемое проповедование ex cathedra, которое лишено земной реальности, отвечает на те, что нужно вопросы и парализует способность людей самостоятельно и ответственно думать. Даже проповеди, произнесенные менторским тоном, будут приняты, если их проповедовать «в новом ключе», осмысленно касаясь принципиальных вопросов человеческой жизни.
ПРОПОВЕДЬ КАК ДИАЛОГ
В-пятых, нам необходимо иметь в виду диалогический характер проповедования, т. е. настоящая проповедь это не монолог, как это может казаться. Проповедь часто называют «монотонным пасторским монологом». Р. Е. О. Уайт, директор теологического колледжа в Шотландии, цитирует даже более жестокое определение скептиков: проповедь это «чудовищный монолог слабоумного немым». Но мы должны признать, что истинное проповедование всегда основано на принципе диалога, не в смысле «диалогических проповедей», когда два проповедника дискутируют по какому-либо вопросу, или когда один задает вопрос другому (отличное мероприятие, которое можно провести в субботу вечером или в любой день среди недели, но оно не вписывается в контекст субботнего богослужебного собрания). Этим мы не поощряем и любителей задавать вопросы вслух, хотя можно сказать, что отдельные незапланированные отступления оживили бы ход служения и проверили бы выдержку проповедника.
Открытый диалог между проповедником и собранием, тем не менее, широко распространен в негритянских церквах. Этот метод очень ярко изложен д-ром Генри Митчелом, директором зкуменического центра по исследованию негритянских церквей в Лос-Анжелесе, в его книге «Black Preaching» (1970) и «The Recovery of Preaching» (1977). В последней есть глава, озаглавленная «Проповедь как диалог». «Свободные от тевтонского рабства теологии «белых», - пишет автор, - и не изуродованные гордыми абстракциями западного мира, американские негры свободно выражают на богослужении их подлинно негритянский дух. Религия чернокожих это «религия души», которая не подавляет эмоции и выражение бурного восторга11.
«Призыв и отклик» - такой формы общения держались они столетиями в Африке, ее они продолжили в своих христианских богослужениях в Америке с самого начала, три столетия назад»12. В частности, «чернокожий прихожанин не просто слушает Слово, произносимое проповедником, он ему отвечает! Иногда он может громко восклицать. Недалеко ушло то время, если вообще оно ушло, когда чернокожий посчитал бы богослужение неудавшимся, если на нем не было хороших громких возгласов»13. Д-р Митчел допускает, что подобное самовыражение или «надрывное благоговение людей из плоти и крови»14. (возгласы «Аминь!», «И правда!», «Точно!», «Ну!», «Да!», «Во истину» и т. д.) иногда есть ничто иное как национальная привычка или обычай, и иной раз «весь этот шум в действительности представляет собой нечто заменяющее действие»15. Однако в целом это подлинное выражение участия всех членов, и оно служит поддержкой и ободрением для проповедника. На самом дела, когда сердце и разум чернокожего прихожанина захвачены проповедью, «последующий диалог между проповедником и присутствующими людьми является воплощением творческого служения»16.
В других ситуациях, тем не менее, рекомендуемый метод диалогического проповедования находит иное воплощение. Он выражается в безмолвном диалоге, который должен завязаться между проповедником и его слушателями. Его слова возбуждают в их разуме вопросы, на которые он последовательно отвечает в своем выступлении. Его ответы поднимают новые вопросы, на которые он также дает ответы. Один из величайших даров, в котором нуждается проповедник - это способность настолько чутко понимать людей и их проблемы, чтобы предвидеть их реакцию на каждое слово проповеди и быть готовым к ней. Проповедование можно сравнить с игрой в шахматы, где опытный игрок опережает своего противника по числу наперед продуманных ходов и всегда готов сделать ответный ход, какую бы фигуру противник не намеревается передвинуть следующей.
Петр Фиддик17 опубликовал занятную о том, какое это «трудное искусство быть внимательным слушателем». Она была озаглавлена: «Никто не будет спасть». Фиддик сознается в том, что имел большие проблемы, пытаясь бодрствовать на концертах. Первый случай, когда он заснул в обществе, произошел в методистской церкви, когда ему было около семи лет. Он задремал во время проповеди и «проснувшись при пении гимна чуть не умер от стыда». Позже, однако, он научился решать «проблему сна во время проповеди, устраивая безмолвные дебаты с проповедником». Хотя эта методика подвела его на концерте, где исполнялись произведения Шопена, лишь потому, что с «вальсами не поспоришь». Петр Фиддик, наверное думает, что проповедники были бы весьма возмущены, если бы знали, что слушатели оспаривают их заявления. Мы же, напротив, были бы рады этому. У нас нет намерения поощрять пассивность прихожан. Мы хотим вызвать в людях желание мыслить, чтобы они задавали нам вопросы и оспаривали нас в своем сознании, и нам следует поддерживать этот живой (хотя и безмолвный) диалог с ними так, чтобы им было невозможно заснуть.
Это особенно важно учитывать, когда мы берем в основу проповеди спорный вопрос. Нам свойственно излагать наши личные взгляды, и это ведет к тому, что мы не принимаем во внимание те вопросы, которые могут возникать в сознании других людей, верующих ли ( или отчасти верующих) в церкви или неверующих, с которыми они встретятся на работе или в магазине наследующий день. Например, мы не можем проповедовать о том, что «вся земля полна славы Его» (Ис.6:3) и обойти тот факт, что наша планета мучима землетрясениями, насилием и голодом при всей ее гармоничности, щедрости и очаровательности. Не можем мы проповедовать и о том, что «любящим Бога, все содействует ко благу» (Рим.8:28), обходя молчанием горе и страдание.
Можно привести множество примеров. Мы не должны проповедовать о супружестве, забывая об одиноких людях в нашем собрании, или о христианской радости, забывая о страданиях и переживания, чрез которые придется пройти кому-то из присутствующих. Мы не может говорить об обещании Христа отвечать на наши молитвы, не напоминая о том, что некоторые молитвы остаются без ответа; или о Его повелении не тревожиться, не признавая того, что у людей бывают серьезные основания для тревоги. Ожидать возражений от людей, значит прикрывать наши фланги от контрнападения.
Диалог между говорящим и слушающими, или между писателем и читателями очень часто можно встретить в Священном Писании. В Ветхом Завете в книге Малахии мы читаем: «Я возлюбил вас, говорит Господь. А вы говорите: «в чем явил Ты любовь к нам?» (1:2); и дальше: «Вы прогневляете Господа словами вашими и говорите: «чем прогневляем мы Его?» (2:17); или «можно ли человеку обкрадывать Бога? А вы обкрадываете Меня. Скажите: «чем обкрадываем мы Тебя?» - Десятиною или приношениями» (3:8).
В новом Завете Христос Сам часто использовал подобный подход. Несколько из Его притч заканчиваются вопросом, и, возможно, Он делает это для того, чтобы люди вслух отвечали Ему. Он вовлекал их в диалог. Например: «Кто из этих троих, думаешь ты, был ближний попавшемуся разбойникам?» или «Когда придет хозяин виноградника, что вделает он с этими виноградарями?» (Лук.10:36; Матф.21:40). Омыв ноги ученикам, он спросил их: «Знаете ли, что Я сделал вам?» (Иоан.13:12).
Мастерски владел этим искусством апостол Павел, и лучшим тому подтверждением может служить его письмо к римлянам. Диктуя Тертию первые главы послания, он как бы слышит возражения иудеев на его аргументы. Неоднократно он приводит эти возражения и отвечает на них. Проследите, например, следующий диалог:
«Итак, какое преимущество быть Иудеем, или какая польза от обрезания? Великое преимущество во всех отношениях, а наипаче в том, что им вверено слово Божие.
Ибо что же, если некоторые и неверны были, неверность их уничтожит ли верность Божию?
Никак. Бог верен, а всякий человек лжив... Если же наша неправда открывает правду Божию, то что скажем? Не будет ли Бог несправедлив, когда изъявляет гнев? (говорю по человеческому рассуждению). Никак. Ибо иначе как Богу судить мир? (Рим.3:1-6; ср. ст. 27-31). Как и было подмечено некоторыми исследователями, вполне возможно, что Павел сознательно следовал образцу стоических «диатриб», «характерной чертой которых, - по словам профессора Джеймса Стюарта, - были риторические вопросы, преобладание коротких разобщенных предложений, использование приема воображаемого оппонента, динамичное развитие диалога посредством вопросов и ответов18. Этот прием скорее используют проповедники, чем писатели, но к нему также прибегают и писатели, которые являются тоже своего рода проповедниками. Например, Лютер, комментарии которого первоначально были написаны словами: «А что на это говорят противники?» или «Вы ведь даже не представляете, что..!», в то время как Билли Грейм постоянно говорит: «Но Билли, ты же можешь спросить..?» и излагает вопрос, который, как он представляет, может беспокоить присутствующего в аудитории неверующего.
В своих автобиографических заметках (1974) каноник Макс Уоррен, в прошлом Генеральный секретарь церковного миссионерского общества, дал определение общению, как особой способности: «превзойти порочную практику «двоемыслия» в общении между людьми, противопоставив ей христианское «квадромыслие». «Квадромыслить» означает осмыслить, как другой поймет то, что я скажу, и потом переосмыслить, что я должен сказать так, чтобы когда я говорил, он мыслил также, как и я мыслю... «Квадромыслие» не обрести без мук над словом и мыслью и большей духовной чуткости»19.
Как бы трудно это искусство ни давалось, оно является неотъемлемой частью диалогического проповедования ми помогает избежать оскорбления, которое в противном случае наносит менторское проповедование.
1. Welsh, p. 32.
2. H. Williams, My Word, pp. 1-17.
3. Coggan, Stewards, p. 13.
4. Chambers’ Dictionary.
5. Trollope, p. 28.
6. Idid.
7. Idid.
8. Idid.
9. The Guardian Weekly. (19 oct. 1967).
10. Forsyth, p. 81.
11. Ferris, pp. 22, 23.
12. Idid.
13. Coggan, Convictions, p. 160.
14. Forsyth, p. 136.
15. Welsh, pp. 102-103.
16. Idid., p. 15.
17. Idid., pp. 109-110.
18. Idid., p. 104.
19. Idid., pp. 114-117.
20. White, R. E. O., A. Guide, p. 5.
21. Mitchell, Black Preaching, pp. 26-43.
22. Mitchell, The Recovery, p. 116.
23. Mitchell, Black Preaching, p. 44.
24. Mitchell, The Recovery, p. 124.
25. Mitchell, Black Preaching, p. 106.
26. Idid., p. 98.
27. 31 oct. 1970.
28. Stewart, A Man in Christ, pp. 57-58.
29. Warren, p. 143.
Кибернетика (от греч. kybernetes, что значит рулевой) - это наука, изучающая средства общения. Иными словами, это наука изучающая механизмы, осуществляющие общение как в человеческом интеллекте, так и в компьютерах. А понятие «кибернетическая революция» подразумевает радикальные изменения в сфере общения, что явилось результатом развития сложной электронной техники.
Теоретиком и «первосвященником» кибернетической революции был выдающийся канадский профессор, католик, Маршал Мак-Люэн, основавший в 1963 г. Центр культуры и технологии при университете г. Торонто, возглавлявший его в течение четырнадцати лет и скончавшийся в последний день 1980г. Он пользовался наибольшим влиянием в шестидесятые годы. Первыми книгами Маршала Мак-Люэна, которые привлекли всеобщее внимание, были «The Gutenberg Galaxy: The Making of Typographie Man», опубликованная в 1962 г., и его самая известная книга «Understanding Media: The Extensions of man», опубликованная в 1964 г. В семидесятые годы его популярность ослабла, а его теория была подвергнута беспощадной и даже враждебной критике. Конечно, его можно обвинить в чрезмерных преувеличениях. И тем не менее, один из его самых ярых критиков, д-р Джонатан Миллер, который без колебания называет идеи Люэна «эксцентричными», «нелепыми», «безосновательными» и даже бессмысленными», все же признает, что он испытывал «глубокое волнение», когда впервые читал книги Люэна, и что он также согласен с тем, что «Люэну удалось вынести на всеобщее обсуждение те явления, которые так долго находились в пренебрежении»1.
Когда же все страсти успокоятся, наверняка имя Маршалла Мак-Люэна будет вписано в анналы создателей теории общения. И вряд ли история забудет такие выражения, как «глобальная деревня», «само средство является вестью» (as well the massage), «горячее» и «холодное» общение, которые он ввел в наш лексикон. И было бы неразумно поэтому считать его теории устаревшими; нам необходимо их осмыслить.
Начнем с его понимания истории. Он изображает первобытного человека наслаждающимся гармоничным образом жизни благодаря одновременному и сбалансированному использованию пяти органов чувств. Вожди племен, сидя у костра, спокойно и свободно общались посредством «холодного», или непреднамеренного, способа общения друг с другом, вбирая в себя информацию и впечатления посредством зрения, слуха, прикосновения, вкуса и обоняния. Однако эта идиллическая форма общения была разрушена двумя фатальными изобретениями. Первое из них - это изобретение фонетического алфавита. Прежде древняя пиктографическая письменность (в Китае) и иероглифическая письменность (в Вавилоне) в силу того, что они передавали значение посредством видимых образов, сохранили определенную связь между зрением и слухом. Но в фонетическом алфавите «семантически» ничего не означающие буквы соответствуют «семантически» ничего не означающим звукам, нарушая этим самым связь между слуховым и зрительным восприятием человека»2. Вследствие чего фонетический алфавит нарушает существующие у человека равновесие между его органами чувств, отводя главенствующую роль зрению, тем самым превращая уши читающих в глаза.
Вторым фатальным событием (по теории Мак-Люэна) было изобретение в XV в. Иоганном Гутенбергом книгопечатания, В истории Люэна он - главный отрицательный персонаж. Книгопечатание положило конец первобытной форме общения. Оно разорвало коллективное единство примитивного человеческого общества, превратив каждого человека в индивидуалиста и своего рода «специалиста», «поскольку грамотность... выводит человека из коллективной жизни племени и оставляет его в индивидуальном одиночестве»3. Теперь он может сидеть в своем углу, отвернувшись от всего остального мира, и читать книгу. Более того, когда он читает, охватывая глазом строку за строкой, он обнаруживает, что он ограничен линейной логикой и все больше утрачивает то волшебное восприятие мира, которое дарила ему работа всех органов чувств. К тому же он становится буквалистом, потому что его воображение отмирает,
Но третье изобретение, созданное Самуэлем Морзе телеграфа, оповестило мир о наступлении новой эпохи, эпохи электронной техники. В то время как алфавит и книгопечатание послужили взаимоотчуждению людей, «электронные средства массовой информации направлены на создание определенной органической взаимозависимости между всеми сферами общества»4. Человечество, лишенное книгопечатанием атмосферы племенного строя, теперь, посредством все более совершенной электронной техники, вновь обретает эту атмосферу. «Присущая электронному общению одновременность делает каждого из нас доступным и видимым для любого другого человека в мире»5. А потому весь мир становится «глобальной деревней»6.
В этой социальной революции главную роль сыграло телевидение. Мак-Люэн утверждал, что телевидение обратило вспять те губительные процессы, которые являются порождением фонетического алфавита и книгопечатания, поскольку телевидение позволило человечеству вновь наслаждаться преимуществами «холодного», т. е. естественного общения. «Средство «горячего» общения, - писал он, - направлено на один из пяти органов чувств, перенасыщая его информацией. В то время как средство «холодного» общения вместо чрезмерного перегружения одного органа восприятия позволяет постепенно воспринимать информацию несколькими органами чувств одновременно. Существенная разница при этом состоит в самом объеме информации, который предоставляется данным средством общения и в соответствующем объеме информации, которым сам слушатель или зритель должен себя обеспечить. Средства «горячего» общения не вовлекают всего человека в такой степени, в какой это удается достичь средствами «холодного» общения7. Следовательно, и телевидение. и устная речь представляют собой средства «холодного» общения, потому что и то и другое требует участия со стороны слушающего. Таким образом, «телевизор это никак не второстепенное средство общения. Он захватывает все наше внимание»8.
Является ли в таком случае, телевидение серьезным соперником проповеди как средству общения? Заменил ли этот «ящик» в гостиной кафедру в церкви? Маршалл Мак-Люэн не ответил не этот вопрос, поскольку он никогда и не задавал его себе. Но если бы и задал, то ответ его, как нам кажется был бы весьма противоречивым. Ведь с одной стороны, он одобрительно относился к устной речи (его главным врагом было слово печатное), так как оно представляет собой «холодное средство общения и «вовлекает в наивысшей степени все органы чувств»9. Так, когда беседуют два человека, они не только слушают друг друга, но и смотрят на меняющееся выражение лица, жесты, возможно прикасаются друг к другу или держат друг друга за руку и даже улавливают особый запах собеседника. Все это имеет свои аналогии в общении проповедника с церковью; большинство церквей даже имеют свой особый запах. С другой стороны, будущее языка находится в опасности из-за развития электронной техники, поскольку она в словах не нуждается. «Электроника указывает путь к созданию средств для прямого общения от сознания к сознанию в мировом масштабе и без какого-бы то ни было использования слов». Мак-Люэн приветствовал развитие такого нового вида общения, провозглашая его подлинным уничтожением вавилонской башни и даже называя его «Состоянием Пятидесятницы во всеобщем взаимопонимании и единстве». Язык станет в целом уже ненужным, уступив место «общему космическому сознанию» и «состоянию отсутствия всякой речи, которое принесет вечную коллективную гармонию в мир»10.
Хотя маршалл Мак-Люэн говорил об относительных преимуществах речи и ее отсутствия, речь подлинно является особым даром человеку, удивительно разнообразным средством общения и отражением Божьего в человеке. И если голуби могут ворковать, ослы - кричать, обезьяны - визжать, а свиньи - хрюкать, то лишь человек способен говорить. Согласно Библии Живой Бог Сам является Богом говорящим. Он общается с нами с помощью речи, Он предназначил и нам общаться друг с другом таким же образом. Уклониться от этого означало бы безмерно обделись самих себя и умалить наше достоинство до уровня птиц и диких животных. Со времени расцвета деятельности Маршалла Мак-Люэна изобретение транзисторов (который в качестве мощных электронных усилителей использует кристаллы кремния) значительно усовершенствовало компьютерную технику. Транзисторные компьютеры, или микро-процессоры, первые модели которых появились только в 1975 г., заставляют смотреть на своих громоздких предшественников 1950-х как на нечто столь же древнее, как динозавры. Они не только компактны, удобны в транспортировке и гораздо дешевле в производстве и управлении, но в скором будущем будут наделены настолько усовершенствованной памятью, что смогут вмещать целую энциклопедию в одном полупроводниковом кристалле и достигать такой скорости операций, при котором потенциал включения будет равен триллиону в секунду.
Провидцы нашего времени пытаются определить возможные последствия революции полупроводниковых кристаллов. Они предсказывают, что по меньшей мере в некоторых отношениях мир может стать более безопасным местом для жизни. поскольку универсальная система кредитных карточек, позволяющих не носить с собой наличные деньги, сделает невозможными преступления, связанные с грабежом, а средства предотвращения опасности избавят от автокатостроф. В то же время люди, возможно будут меньше путешествовать. Число различных передвижений уменьшится, потому что развитие промышленности будет основано на робототехнике, сократится рабочий день, бизнес будет децентрализован, место работы и место жительства объединены, общественный транспорт уступит место гигантской сети обмена информацией, а служебная автомашина окажется ненужной из-за возможности проводить видеосовещания и видеоконференции»11.
Компьютерная революция касается главным образом обработки информации, а именно: ее хранения, обнаружения, распределения и взаимообмена. Поэтому все существующие виды общения должны испытывать на себе ее влияние. Одна из глав книги Христофора Эванса «Могущественный микро» (1979) озаглавлена «Смерть печатного слова». Указав на то, что как книга, так и компьютер являются, по существу, «средствами хранения информации», он далее доказывает, что компьютер «значительно превосходит» книгу не только по той причине, что компьютер становится все дешевле и компактней, но и потому что «электронная книга» будет «динамичной», способной собирать, анализировать и предоставлять нужный материал. Более того, ее возможности по предоставлению информации будут как визуальными (на телеэкране), так и аудиальными (с помощью особой синтетической речи, которая именуется «речь компьютера»).
Трудно представить себе мир в 2000 году, когда разнообразные микропроцессоры станут, видимо, так же привычны, как сегодня - калькуляторы. Конечно же, мы рады тому, что кремниевые полупроводниковые кристаллики превзойдут силу человеческого интеллекта так же, как машины превзошли силу человеческий мышц. Гораздо менее радостно мы отнесемся к сокращению человеческого общения, которое в силу развития средств связи сделается все менее и менее необходимым. В таком обесчеловеченном обществе все более возрастающее значение будет приобретать братское общение внутри местной церкви, члены которой, встречаясь, говорят друг с другом и слушают друг друга лично, а не посредством телеэкрана. В такой атмосфере, сохраняемой внутри церкви, проповедь Слова Божьего и слышание этого Слова, должно стать более необходимым для сохранения нашей человеческой сущности, а не наоборот.
ВЛИЯНИЕ ТЕЛЕВИДЕНИЯ
Итак, мы возвращаемся к теме соперничества между телевизором и кафедрой. Телевидение, конечно же, является одним из определяющих факторов в жизни современного общества. В Великобритании 98 процентов семей имеют по меньшей мере, по одному телевизору и средняя семья смотрит телевизор по 30-35 часов в неделю. Взрослый человек в среднем проводит у экрана от 16 до 18 часов в неделю, а это означает, что телевизору он отдает лучшие восемь лет своей жизни12. Еще большие цифры приводит американская статистика. Как показывают исследования, проведенные в 1970-1971 гг., в среднем каждый взрослый затрачивает на просмотр телепрограмм 23,3 часа в неделю.
Определить общую картину воздействия телевидения на общество - задача чрезавычайно сложная. Без сомнения, телевидение дает нам множество преимуществ. Онолл предоставляет людям возможность ознакомиться с большим потоком информации, о которой, не будь его, они никогда бы не узнали, из-за недостатка времени, возможностей денег или физичнеских сил. Иеперь же стало вполне дступным участие каждого в важных государственных мероприятиях, таких как национальные торжества, похороны государственного деятеля, свадебные церемионии, коронация сонархов, вступление кандитата на пост президента или же визит главы другого государства. Люди смогли побывать в отдаленных областях планеты и насладиться чудесными картинами природы, что стало возможно благодаря телевидению. Люди могут смотреть фильмы, спектакли, спортивные события. Можно всегда быть в курсе всего нового в мире и при этом принять участие в обсуждении социальных и нравственных проблем происходящего. Все это можно считать великим достижением.
Однако существует и другая сторона этого вопроса, которая имеет особое отношение к проповедованию и восприятию проповеди. В силу воздействия на человека телевидения, ему становится сложнее внимательно и чутко слушать, а поэтому и проповеднику сложнее удерживать внимание слушающих, не говоря уже о том, чтобы вызвать соответствующую реакцию с их стороны. Почему же это так? Постараемся вкратце определить пять отрицательных последствий влияния телевидения. (Заметим, что автор анализирует телевидение западных стран, которое во многих отношениях значительно и принципиально отличается от телевидения в нашей стране; это же можно сказать и о различии культур.)
Во-первых, телевидение может способствовать развитию физической лености. Оно предлагает людям, не выходя из дома получать развлечение благодаря всего лишь нажатию кнопки. Так почему бы не расслабиться в удобном кресле и даже не совершить перед экраном богослужение (во многих странах мира телевидение используется для трансляции регулярных «телебогослужений»). Для чего обременять себя хождением в церковь? Люди, подверженные влиянию телевидения, в меньшей мере настроены выходить из дома и более, чем другие, ранимы при всякого рода вторжении в их личную жизнь. Хотя так называемая «электронная церковь» Соединенных Штатов, у которой есть огромная зрительская аудитория, принесла большие благословения людям, привязанным к дому по причине старости или болезни, однако весьма печально, что физически здоровые люди заменяют общение и членство в своей местной церкви на «электронную церковь». Телеэкран препятствует полнокровному личному участию в жизни общины, в таинствах и богослужениях, не говоря уже о деятельном служении и свидетельстве среди окружающих.
Во-Вторых, телевидение может ослабить критические способности человеческого сознания. Конечно же, это не должно бы иметь место, и многие программы составлены с целью побудить нас активно мыслить. И все же Маршалл Мак-Люэн преувеличивал степень «участия», которого требует телевидение. Многие люди опускаются в кресло перед телеэкраном, потому что после напряженной работы днем им хочется, чтобы их развлекали, без какого бы то ни было при этом активного участия, не говоря уже о ом, чтобы их побуждали мыслить. Таким образом инфекционное заболевание под названием «зрителемания» заражает все больше людей. Люди уже не могут слушать без того, чтобы не смотреть. Телевидение предлагает им больше картин для созерцания, чем аргументов для размышления. Конечно же, Мак-Люэн знал об этом. Будучи убежденным в том, что Ричард Никсон потерпел поражение на президентских выборах 1960 г. из-за того, что телевизионные выступления Дж. Кеннеди были намного успешнее, республиканские советники Никсона на выборах 1968 г. направили свои главные усилия на то, чтобы создать лучший телевизионный образ Никсона13, т. е. чтобы он уже не выглядел сухим, лишенным юмора адвокатом, а казался телезрителям обаятельным, полным жизни человеком. Для этого они наняли Маршалла Мак-Люэна в качестве консультанта и распространили в своей среде соответствующие выдержки из его книги «Understanding Media». Он писал им: «Политические аргументы и всяческие рассуждения бесполезны в борьбе за победу на выборах. Обсуждение противоположных взглядов уступило место созданию внешнего образа кандидата». Вильям Гавин, один из ведущих консультантов Никсона, настаивал на следующем: «Откажитесь от линейной логики, обрушьте на избирателей лавину впечатлений». Далее он обобщил свой подход следующими словами: «Заставьте избирателей полюбить доброго малого и борьба на две трети будет выиграна». Нам нет необходимости оспаривать тот факт, что образы имеют большую силу воздействия, нежели суждения, а картины - нежели аргументы. Но заменить одно другим - значит подчинить человеческое достоинство немощной плоти. Христиане не должны соглашаться с чем-либо, что притупляет критические способности человека.
В-третьих, телевидение может притупить эмоциональную восприимчивость. С одной стороны, оно, напротив, способствует большей восприимчивости. Благодаря телевидению, нашего сознания и совести коснулись события и образы, свидетелями которых мы бы иным путем никогда не стали. Ужасы войны, голод и нищета, последствия землетрясений, наводнений и ураганов, страдания беженцев - все это доводится до нашего сознания с такой силой и выразительностью, как никогда раньше. Мы уже не можем закрывать на все это глаза, и все же это происходит и это можно понять. Причина этого в том, что существует какой-то предел способности наших чувств переносить тяжесть боли и трагедий. Через определенное время, когда бремя переживания становится слишком тяжелым, мы либо встанем с тем, чтобы переключить программу, или вовсе выключить телевизор, либо продолжаем смотреть, но уже без участия наших чувств, отключив эмоции изнутри. Мы обретаем навык эмоциональной самозащиты. На этой стадии все призывы приводят к обратным результатам; у нас просто не остается эмоциональных сил реагировать на них. Иногда следует задуматься, а не расти ли мы еще одно «ожесточенное евангелием» поколение, поскольку оно до тошноты закормлено на сей раз не красивыми и неискренними шаблонными фразами о спасении, а телевизионными образами, которые навсегда повредили механизм эмоциональных реакций людей.
В-четвертых, телевидение может вносить психологическую дисгармонию в восприятие человеком окружающего мира. Причина этого в том, что телевидение принадлежит к области искусственного и созданного человеком. Большинство программ, которые мы смотрим, были сняты в студии, а не в реальной обстановке. Заимствуя один из тех каламбуров Мак-Люэна, которые приводят в содрогание его критиков, можно сказать, что эти программы, как и художественные ленты, принадлежат не к миру реальности, а к миру «рилей» (бобина с кинолентой). Да и те программы, что снимаются «на натуре», так же страдают недостатком достоверности потому, что впоследствии подвергаются редакции (например, новости и документальные ленты), либо потому, что даже в случае прямой трансляции мы смотрим на все лишь глазами съемочной группы. Правда, мы можем фактически следить за футбольным матчем (хотя и на телеэкране) и слышать крики толпы зрителей (хотя и через громкоговоритель), но все же нет способа дать нам возможность ощутить содрогание трибун от аплодисментов или запах пота вошедших в азарт футболистов.
Как раз этот элемент нереальности в телевидении подметил Малкольм Магеридж в своих «Лондонских лекциях по современному христианству» (1976), имевших общее название «Christ and the Media». В них он «противопоставил фантазии средств массовой информации реальности Христа». Он выразил свое личное страстное желание «оставаться» с реальностью Христа и убеждать других вделать то же, прочно связать себя с реальностью, подобно тому, как в былые времена моряки привязывали себя в мачте, когда обрушивался шторм и бушевало море». Такое противопоставление рождает в нашем сознании ряд вопросов: насколько легко люди могут переключаться от одного мира к другому? Осознают ли они, когда слышат Слово Божье и поклоняются Ему, что наконец-то прикоснулись к наивысшей реальности? Или же они, что вызывает опасения, переходят, как во сне, из одной нереальной обстановки в другую, поскольку телевидение вводит их в мир иллюзий, от которого они никогда полностью не могут освободиться?
В-пятых, телевидение может способствовать нарушению нравственной гармонии человека. Это не означает, что телезрители автоматически начинают подражать распущенному и безнравственному поведению людей, которых они видят на экранах. Проведенное в 1977 г. (Министерством внутренних дел Великобритании) исследование «Сцены насилия на экранах и киноцензура» показало (хотя и при недостаточном социальном анализе), что сцены насилия в кинофильмах вряд ли сами по себе побуждают среднего зрителя вести себя так, как он бы обычно себя не повел. Доклад Аннана «О будущем телевидения» (1977) содержал аналогичное заключение, хотя при этом было добавлено, что поток насилия с телеэкранов вызвал всеобщую озабоченность и что общественность ставит вопрос, на который работникам телевидения надлежит ответить».
Отрицательное в нравственном отношении влияние телевидения, о котором идет речь, имеет более неуловимый и незаметный характер, чем непосредственный стимул к действию. Дело в том, что если наши способности к нравственному суждению притуплены и ослаблены, то наше понимание того, что является «нормой», начинает подвергаться изменению. Под впечатлением того, что «так делают все», и что никто в наше время особенно не верит в Бога или же в абсолютную истину и добродетель, наша совесть притупляется, а наши ценности незаметно искажаются. Мы начинаем допускать мысль о том, что физическое насилие (если мы спровоцированы на таковое), половая распущенность (если мы возбуждены) и экстравагантность в приобретении вещей (если чувствуем искушение) в конце двадцатого столетия стали общепринятыми нормами западного общества. Но мы оказались обмануты. Наиболее уязвимы в этом отношении, конечно же, дети. Они же являются и самыми заядлыми телеманами. В Великобритании двое из каждых трех детей проводят у телеэкрана от трех до пяти часов ежедневно (21-25 часов в неделю). В Соединенных Штатах самую большую телевизионную аудиторию составляют дети дошкольного возраста, и среднее время, проводимое ими у телевизора, достигает свыше 30 часов в неделю. «К семнадцати годам средний американский ребенок набирает около 15 000 часов, отданных телевизору, что соответствует почти двум годам жизни».
Тревожные последствия влияния телевидения на американских детей проследила Мэри Уинн в своей книге «The plug in drug» (1977). И главный вывод, к которому она пришла, заключается в том, что основной вред причиняет детям не столько содержание программ, сколько сам по себе процесс их бесконтрольного и неограниченного просмотра. Он отрицательно сказывается на помощи по дому и играх на открытом воздухе, тормозит развитие языковых навыков у ребенка, его воображения, восприятия, обучения, самоконтроля и отношений с окружающими, способствует бездеятельности и подавляет творчество, нарушает нормальный уклад жизни семьи. И что хуже всего, он вызывает у человека то. что называется «телевизионным трансом», т. е. в сознании таких постоянных неразумных зрителей не только размывается грань между реальным и нереальным, но и притупляется их восприимчивость к реальным событиям жизни.
Подводя итог, можно сказать, что физическая леность, вялость мысли, эмоциональная измотанность, психологическое расстройство и потеря нравственных ориентиров - все это возрастает при беспринципном и чрезмерном пристрастии к телевидению. И более всего страдают от этого дети.
Как же нам следует реагировать на этот отрицательный критический анализ влияния современного телевидения? Нет необходимости продавать или разбивать наши телевизоры, или пытаться перевести стрелки истории назад, в дотелевизионную эру. Такая крайность так же не нужна, как и нереальна. Описанные выше отрицательные последствия в большинстве своем обусловлены низким качеством некоторых передач и некритическим, бездумным просмотром всего подряд, а не самим телевидением как средством. Как средство информации, телевидение несет в себе больше пользы, нежели ущерба. Что же, учитывая это, необходимо предпринимать?
Прежде всего, нам как христианам необходимо с большей рассудительностью упорядочить пребывание своих детей у телевизора. В Британии 79 процентов опрошенных детей свидетельствовали, что родители совершенно не ограничивают время, которое они отдают телевизору в течение дня или недели. Бесконтрольный просмотр всего подряд подвергает следующее за нами поколение влиянию «пропаганды по общему согласию» (consensus propaganda), того, что Питер Эббс называет «массовой культурой». Его основная мысль заключается в том, что из всех живых существ человеку более всего присуще свойство подражать, он учится через подражание (Аристотель), что дети впитывают общепринятые «ценностные символы» и что в западном обществе эти современные «ценностные символы» представляют собой продукцию коммерческой элиты.
Во-вторых христианам необходимо войти в мир массовой информации и оказывать на него христианское влияние. Они могут и должны иметь в своей среде профессиональных телесценаристов, режиссеров и исполнителей. Мы вряд ли вправе жаловаться на низкий духовный уровень многих телепрограмм, если мы не предпринимает ничего для того, чтобы противопоставить им иные программы, которые будут не только в техническом отношении равными, если не превосходящими их, но и также более благотворными по своему воздействию. Во все предыдущие эпохи развития культуры (писательского дела, книгопечатания, музыки, драматургии, живописи, кинематографа, радио) христиане всегда были одними из первых, кто верно оценивал новые возможности и направлял их на служение Богу и распространение Евангелия. Таким же должно быть отношение и к телевидению. И в некоторых странах мира это уже стало реальностью.
В-третьих, проповедники должны учитывать восприятие современных прихожан, подверженных влиянию телевидения. Если мы надеемся противодействовать отрицательному влиянию телевидения, то перед нами стоит нелегкая задача. Нам уже не приходится думать о том, что люди желают услышать проповедь или действительно способны слушать. Как можем мы рассчитывать на то, что они, привыкнув к стремительному калейдоскопу экранных образов, предпочтут отдать свое внимание одному человеку, выступающему без помощи ярких наглядных пособий, световых эффектов и прочих визуальных средств. Не кажется ли вам, что теперь это трудно для их восприятия? Вследствие чего стоит начаться проповеди, как они сразу же отключаются. Вы как бы даже «слышите» щелчок. Но мы не думаем, что это достаточно веская причина для того, чтобы прекратить проповедование, поскольку проповедь представляет собой нечто уникальное и незаменимое. Конечно же, нам придется бороться за внимание людей. Все, что скучно, непривлекательно, медленно, мертво или монотонно, не может выдержать конкуренции в эпоху телевидения.
Телевидение ставит проповедников перед необходимостью привлечь к свидетельству об истине посредством разнообразия, эмоциональной яркости, иллюстративной насыщенности, юмора и живого, динамичного изложения; хотя ничто не может вытеснить проповедь, многое может ее обогатить.
ПРОЦЕСС ИЗУЧЕНИЯ
Существует четыре способа, посредством которых человек приобретает знание: слушание или чтение, обсуждение, наблюдение и открытие. Или иными словами: слух, дискутирование, созерцание и участие. Первый из способов - самый непосредственный, информация поступает из уст говорящего ушам слушающего, от оратора к слушателю, и, конечно же, это включает в себя и проповедование. Но этот способ никоим образом не является всегда самым действенным. «Большинство людей трудно воспринимают идеи, выраженные только в словесной форме. Они доверяют ушам и сомневаются в достоверности услышанного. Да и в целом, мы испытываем больше уверенности, когда вещь модно увидеть «своими глазами». Поэтому во всех мероприятиях, организовываемых местной церковью, должны найти свое место и остальные три аспекта процесса изучения.
«Dialegesthai» (обосновывать, обсуждать) - этот глагол евангелист Лука часто употреблял для описания евангельской проповеди Павла. «Он изъяснял им из Писания», в особенности Иудеям. Можно предположить, что это был устный диалог на протяжении которого павел представлял свои доводы; некоторые при этом задавали ему вопросы, иные оспаривали его правоту, а он отвечал на вопросы и критические аргументы. Нет сомнения, что Павел использовал соответствующий прием и в катехизисе (в наставлении обращенных). Поэтому и сегодня как в университетах лекция дополняется семинарскими занятиями (создающими условия для тесного общения между преподавателем и студентами), так и в церкви проповедь необходимо подкреплять разнообразными занятиями и дискуссиями в группах.
Один из моих друзей, читающий лекции в университете, искренне поведал мне о тех трудностях, которые он испытывал в связи с проповедованием в его церкви. «В течение многих месяцев и даже лет я испытываю неудовлетворенность, - сказал он мне, - и ищу возможности реагировать на проповедь». По его убеждению, руководители рядовых членов церкви должны быть вовлечены вместе с пастором в обсуждение тем проповедей и иногда должны и сами проповедовать, если обладают соответствующим дарованием и подготовкой. Но его главным образом беспокоил контраст между методами преподавания в университете и в церкви. «На университетских занятиях есть возможность сразу реагировать на слова преподавателя, приостанавливать изложение материала, задавать вопросы, и это поощряется, поскольку аудитория - это форум для дискуссий». В его же церкви никакой подобной возможности прихожанам не предоставляется; фактически всякого рода ответная реакция считается неприемлемой.
В Лондоне мы предприняли попытку создать условия для разнообразных форм реагирования прихожан на проповедь. В дополнение к «группам начинающих» для новообращенных и к «группам общения» для более зрелых христиан была создана группа «Агностик апонимус» («Анонимный агностик»), в которой ищущим была предоставлена возможность свободно задавать вопросы о своих сомнениях.
(пропущена страница)
стоящий из восьми неблагоприятных мотивов, которыми люди руководствуются в проповедовании, призвав нас в душе сознаться в том, что могло побуждать нас. Каждому из вопросов было уделено по три минуты. Я считаю этот опыт заслуживающим всяческого внимания; волей-неволей он вовлек людей в диалог и побудил нас серьезно и со всей реальностью взглянуть на себя. И я не вижу, почему бы в небольшой церкви, где легче создать неформальную, семейную атмосферу, хотя бы изредка не предоставлять возможность задавать вопросы сразу же после окончания богослужения.
Поскольку человек обретает познания также посредством наблюдения, исключительно важно использовать наглядные пособия. Конечно же, такие христианские таинства, как крещение и вечеря Господня, являются теми наглядными пособиями, которые даны нам свыше, это «видимые слова», живо обращающие милость Бога, явленную Им в спасении через Христа. Одни проповедники весьма успешно используют классную доску или проектор, диафильмы и слайды, другие прибегают к помощи видеосистем. Краткий показ отрывка из фильма, слайдов или сценка, иллюстрирующая центральную мысль беседы или проповеди, могут оставить в сознании глубокое впечатление. Библейским примером этому служат драматические постановки - притчи пророка Иезекииля.
В некоторых христианских церквах иногда в торжественных программах используется литургический хореографический элемент, хотя более подходящим определением будет «пантомима», поскольку само действие является безмолвным выражением богопоклонения. Такая постановка всегда нуждается в музыкальном сопровождении. Лучше всего она воспринимается, когда сопровождает пение псалма и иллюстрирует его смысл. Когда в одно целое объединяются элементы драмы, хореографии и диалога, то такое богослужение можно назвать богослужением в трех измерениях.
Существует еще два наглядных пособия, учрежденных самим Богом. Первое - это проповедник, который должен быть наглядным пособием для прихожан. Титу было сказано: «Во всем показывай в себе образец добрых дел». И Тимофей также получает наставление : быть «образцом верных в слове, житии, в любви, в духе, в вере, в чистоте» (Тмт.2:7; 1 Тим.4:12). В обоих стихах употреблено существительное «tupos», - «пример, образец»; то самое слово, которое используется и для описания персонажей Ветхого Завета, чей пример может нас предупреждать или вдохновлять. Нам, проповедникам, не следует ожидать успеха при устном обращении с кафедры, если наши видимые действия в жизни противоречат нашим словам.
Второе - это Церковь, которую Бог учредил быть наглядным пособием миру. Если хотим, чтобы мир доверял нашему Евангелию, нам необходимо воплотить его в своей жизни. К сожалению, однако, как справедливо заметил Гэвин Рид, «нравится это церкви или нет, она постоянно ведет общение с миром без посредства слов, и большая часть из «произносимого» ею неблагоприятно отражается на ее истинном свидетельстве»14.
Четвертый путь, которым люди обретают новые знания, состоит в открытии, обнаружении и использовании знаний на практике. Конечно же, именно так люди учились во все времена. Плавая, ребенок учится плавать, катаясь на велосипеде, учится кататься. Работа подмастерьем с незапамятных времен считалась лучшим способом овладеть ремеслом. Но в наши дни «участию» в принятии политических решений и в процессе обучения как никогда раньше придают особую важность. Школьников побуждают к самостоятельным исследованиям и экспериментам; особенно в математике и в других точных науках. При этом подходе индивидуальность ребенка, его творческое начало и самостоятельность ставятся на первое место, этот метод также называют эвристическим.
Для взрослых людей лучшим примером может служить путешествие. Взять хотя бы Святую Землю. Мы можем слушать лекции, читать книги, смотреть фильмы слайды и даже общаться с самими путешественниками. Но ничто не может заменить поездку самого человека в те места. Только путешествую там, мы обретем незабываемые впечатления при помощи всех наших органов восприятия. Своими собственными глазами мы видим Галлилейское озеро и волнистые холмы Самарии. Мы слышим шум торговой суеты на базаре и мычание и блеяние стад коров и овец. Мы можем дотронуться до старого сучковатого оливкового дерева или даже ощутить, как сквозь наши пальцы течет вода Иордана. Мы пробуем вкус израильского винограда, ощущаем сладость инжира, апельсинов, вдыхаем ароматы полевых цветов. Библия и ее герои оживают. Мы сами для себя «открыли» эту землю!
Тот же принцип должен действовать и в местной церкви. Библейские проповеди и обучение на такие темы, как молитва и евангелизация, я считаю необходимыми. Но в практических вопросах теоретических объяснений недостаточно. Мы модем научиться молиться, слыша молитвы других, и особенно в молитвенной группе. И мы научимся свидетельствовать о Евангелии только находясь рядом с более опытным христианином, слыша, как он беседует с людьми в различных ситуациях. И более того, только активно участвуя в жизни тела Христова, мы познаем смысл той Церкви, которая описана в Новом Завете. Братское общение является как раз тем событием, когда каждого человека с радостью принимают, приветствуют и любят. Тут абстрактные понятия о прощении, примирении и братстве приобретают конкретные очертания, а истины, звучащие с кафедры, воплощаются в жизни.
Итак, пути изучения разнообразны и неисчерпаемы. Приобретаем знания и опыт мы постоянно, непосредственно и косвенно, сознательно и несознательно, через слова и образы, смотря и слушая, через пассивное впитывание и через активное участие. Каким же образом, в таком случае, можно влить новое содержание в сам процесс проповедования? В решении этого вопроса добрую услугу могут оказать элементы новой и в наши дни уже хорошо известной науки, называемой «теорией общения». В качестве примера я приведу работу Дэвида К. Берло «Процесс общения» (1960). Основываясь на идее о трио, состоящем из «говорящего, аудитории и речи», которая описана в «Риторике Аристотеля», д-р Берло развивает ее следующим образом: во-первых, существует источник (человек, ищущий общения) вместе с «вестью», которую он желает передать; во-вторых, ему нужно перевести (закодировать ее на языке символов (слов или образов) и, в-третьих, ему нужно избрать того посредника или тот канал, через который можно передать эту весть (если она изложена в виде слов, то ее можно произнести, написать, пересказать по телефону или по радио; если в виде образов, ее можно изобразить графически, красками, исполнить на сцене или в фильме). И, наконец, существует «получатель», являющийся целью (конечным пунктом) общения, которому необходимо «раскодировать» или истолковать эту весть. В заключение д-р Берло суммирует все это следующими словами: источник (шифратор), весть, канал, истолкователь и получатель - вот пять компонентов общения. Источник кодирует весть. Закодированная весть передается по какому-то каналу, расшифровывается и истолковывается получателем15.
Поскольку в большинстве случаев источник и лицо, кодирующее весть, являются одним и тем же человеком, так же, как и получатель и истолкователь, я предпочитаю упростить эту модель до четырех составляющих, а именно: источник (который нечто сообщает), весть (то, о чем он сообщает), код и канал (то, как он сообщает) и получатель (к которому направлено это сообщение). Но несмотря на то, что проповедование как форма общения соответствует всем другим формам общения, оно тем не менее представляет собой общение другого рода. Никакая другая Форма общения не имеет с ней принципиального сходства, а потому и не может ее заменить. Все четыре составные части проповедования представляют нечто особенное и в своем единстве совершенно неповторимы. Позвольте мне объяснить это.
Источником в данной форме общения чаще всего является пастор (хотя им может быть и рядовой проповедник), верящий в то, что Бог призвал его к проповеди, чье призвание было признано церковью, которая торжественно благословила его на это служение и молится о том, чтобы Бог утвердил это призвание ниспосланием ему Святого Духа. И потому это не обычный «источник общения». По крайней мере в идеале, за кафедрой стоит проповедник, который имеет божественное призвание, благословение и вдохновение свыше, Божий слуга, посланец Христов, исполненный Духа, свидетель Иисуса.
«Получателями в данном случае являются члены церкви (здесь не имеется в виду миссионерская проповедь), которые сознательно собрались в день Господень с тем, чтобы «воздать самую достойную хвалу» и «услышать самые святые слова». И между проповедником и слушающим его, на основании их общей веры, рождается атмосфера глубокого взаимного проникновения. Пастырь призван накормить свое стадо, слуга - послужить домочадцам. И та и другая сторона знают это. И собрались они и для этой цели. В воздухе царит ожидание. А поэтому и молитва, звучащая с кафедры и начинающая богослужение, никак не может быть пустой формальностью. Но, наоборот, она жизненно важна и для проповедника, и для собравшихся как возможность молиться друг о друге, отдать себя в руки Божии, смириться перед Ним и в молитве просить о том, чтобы голос Его был услышан и слова Его открылись всякому сердцу.
Вестью является само Слово Божие. Да ведь и люди собрались слушать не человека, но встретиться с Богом. Они ищут того. чтобы подобно Марии из Вифании, сидеть у ног Иисуса и внимать Его учению. Они испытывают духовный голод. А хлеб, которого они так страстно желают, - это Слово Божье.
Что же тогда является кодом и каналом общения? Очевидно, код - это слова, а канал - это речь. И все же само это общение невозможно рассматривать ни с позиций физического явления (от кафедры к церковной скамье), ни с одной чисто человеческих (один говорит, а другие слушают), но лишь с позиций божественных Бог говорит устами служителя Своему народу).
Именно такой контекст во всей его совокупности и придает неповторимый характер проповеди. Потому что народ Божий собирается здесь в присутствии Бога, чтобы услышать Слово Божье через служителя Божьего.
Именно это и имеется в виду, когда мы говорим, что даже в наш век, пресыщенный самыми разнообразными средствами массовой информации, проповедь по-прежнему остается Sui generis (нечто особого рода - лат.). И ни один фильм или спектакль, ни один семинар, субботняя школа или дискуссия не имеют в себе совокупности всех этих черт. И неповторимой здесь является ни атмосфера, ни идеал, но сам реальность. По обетованию Своего Завета живой Бог реально присутствует с нами, в среде служащего Ему народа, так как Он обещал дать нам познание о Себе через Слово и Таинство. И ничто никогда не сможет этого заменить.
Хоть и несколько тяжеловесным языком прошлого столетия, однако удивительно полно описывал необыкновенный характер богослужебного общения Мэтью Симпсон. Он писал о проповеднике: «Кафедра - престол его; и стоит он на месте Христа; Слово Божье - послание его; и вокруг него - бессмертные души; Сам Спаситель невидим, пребывает за ним; и на следующих его почивает Дух Святой; ангелы взирают на служение его, небо и преисподняя внимают тому! Как многое переплелось в одном, и как велика ответственность его!»16
Итак, Слово и богослужение есть нерасторжимое единое целое. Все богослужение это его сознательный, исполненный любви отклик на откровение Божье, потому что это поклонение Его Имени. Вот почему невозможно принять богослужение без проповеди. Потому что и сама проповедь - это открытие для познания людей Имени Господа, а богослужение - это прославление познанного Имени Его. И чтение, и проповедование Слова отнюдь не являются инородными привнесениями в богослужение, но являются совершенно неотъемлемой его частью. Две эти части разделить невозможно. А такое противоестественное их разделение и низводит до самого низкого уровня многие современные богослужения. Наши богослужения бедны оттого, что бедно наше познание Бога, а познание Бога бедно потому, что бедна проповедь. Но когда Слово Божье раскрывается перед нами во всей полноте, слушающая церковь видит отблески славы живого, реального Бога, тогда все в благодарении склоняют колени перед Его престолом в радостном изумлении. И совершается это благодаря проповеди, благодаря провозглашению Божьего Слова и силе Духа Его. Вот почему проповедь неповторима и незаменима.
ПОТЕРЯ ДОВЕРИЯ К ЕВАНГЕЛИЮ В ЦЕРКВИ
Самым основным из всех препятствий в деле проповедования является обнаружившаяся в наши дни потеря доверия к Евангелию. «Проповедь» (Kerussein) означает брать на себя роль вестника, городского глашатая и всенародно провозглашать истину, в то время как «благовествовать» (evangelizesthai) значит распространять благую весть. В обоих случаях предполагается, что нам была дана весть для возвещения. Kerussein зависит от Kerygma (провозглашение, оповещение), а evangelisthai зависит от evandelion (благая весть, евангелие). Без ясной, уверенно излагаемой вести проповедь невозможна. Но как раз именно этого в Церкви наших дней недостает.
Нельзя сказать, что эта проблема нова как таковая. На протяжении истории церкви, эпохам веры не раз приходили на смену времена сомнений. Так, например, в 1882 г. изд-во «Макмиллан» выпустило эссе сэра Джона Петланда Магаффи, которое было озаглавлено «Упадок современной проповеди». А в начале этого столетия священник Дж. Симисон из Манчестера оплакивал исчезновение авторитетной проповеди в Англии: «Не только исчезли великие проповедники, но и кафедра утратила свое влияние... С кафедр сегодня мы уже не слышим ясной и убедительной вести. И неудивительно, что ребенок, утомленный монотонным и скучным проповедованием просит: «Мама, дай деньги этому дяде, и пойдем домой»17.
Все же по мере приближения к концу двадцатого столетия мы осознаем, что упадок христианской веры в современном мире продолжается. Принцип относительности стали применять к доктринам и этике, и абсолютные истины исчезли. Дарвин убедил многих, что религия - это всего лишь ступень эволюции, атеизма - в том, что она является общественным феноменом, а Фрейд - в том, что это всего-навсего форма невроза.
Авторитетность библейского текста была для многих подорвана библейской критикой. Сравнительное изучение религий постепенно низвело христианство до уровня одной из многих религий мира и способствовало развитию синкретизма (сочетание разнородных, противоречивых, несовместимых воззрений). Учение экзстенциализма подрывает наши исторические корни, утверждая мнение о том, что кроне переживаний и решений данного момента, ничто другое не имеет. Крикливыми отрицаниями изобилует радикальная или секулярная теология, ставя под вопрос бесконечную любящую личность Бога и божественную сущность Иисуса. Все это вместе взятое и способствовало исчезновению мужества и присутствия духа и проповедников. И некоторые из них признают искренно, что видят свою роль лишь в том, чтобы делиться с собранием своими сомнениями.
Другие же прикрываются ложной скромностью, заявляя, что «присутствие христиан в этом мире должно проявляться не только в служении, но и в молчании. И если у христиан и существует какое-то активное служение, они понимают его лишь как диалог, но не как провозглашение Евангелия; они нуждаются, по их словам, в том, чтобы скромно сесть рядом с человеком мира и позволить ему учить себя. Мне вспоминается один эпизод, происшедший во время четвертой ассамблеи Всемирного Совета Церквей в Уппсала (Швеция) в 1968 г., когда кто-то из женевского секретариата предложил группе, занимавшейся вопросами миссии Церкви, включить в их доклад следующее: «В этом диалоге Христос говорит через ближнего, исправляя наш искаженный образ истины». И, на первый взгляд, это звучало вполне безобидно, если не принимать во внимание то, что под «ближним» подразумевался участвующий в этом диалоге не христианин. Если бы это добавление было принято, то быт бы единственной ссылкой в докладе на говорящего Христа и эта ссылка превратила бы евангелизм в возвещение Евангелия нехристианином христианину!
Возможно, этот пример исключительный, но он показывает, как модно сейчас ложное смирение, которое даже не допускает мысли об исключительности и совершенстве личности нашего Господа Иисуса Христа. Кажется, что вся Церковь вовлечена в этот личностный кризис, при котором она не имеет уверенности ни в себе, ни в своей вести, ни в своем предназначении. В своем предисловии к книге «The Truth of God Incarnate», которая была ответом на книгу «Миф и Божьем воплощении», Майкл Грин со свойственной ему прямотой подводит итог этому явлению. Его предисловие озаглавлены: «Скептицизм в Церкви». Он пишет: «На протяжении последних сорока пяти лет... мы видели возрастающее нежелание принять традиционное полнокровное христианство, утверждающееся на богодухновенной Библии и воплощении Христа, и возрастающее стремление примирить христианство с духом века сего»18
И ныне уже невозможно возродить проповедь, не возродив прежде всего нашу убежденность. Нам необходимо вновь обрести доверие к истинности, актуальности и силе Евангелия и вновь воспылать им. Является ли Евангелие благой вестью от Бога или нет? Кэмпбэл Морган, одаренный толкователь Писания, который дважды в начале нашего столетия являлся служителем Вестминстерской церкви в Лондоне, с полной ясностью писал об этом: «Проповедь не есть провозглашение теории или обсуждение сомнений. Человек имеет полной право провозглашать любую теорию или обсуждать любое свое сомнение. Но это не есть проповедь. «Дай мне силу твоих убеждений, если они у тебя имеются. Оставь свои сомнения при себе, у меня самого их достаточно», - сказал Гете, иначе говоря, когда мы осмеливаемся высказать свои предположения, мы еще не проповедуем). Конечно же, без этого не обходится. Мы иногда просто не можем обойтись без каких-то предположений. Порой я говорю: «Это мое предположение. Записывать не надо». Но предположения - это не проповедь и изложение отрицаний - это тоже не проповедь. Проповедь - это возвещение Слова и истины такой, какой эта истина была открыта»19.
НЕОБХОДИМОСТЬ ВНОВЬ ОБРЕСТИ ХРИСТИАНСКОЕ МУЖЕСТВО И ПРИСУТСТВИЕ ДУХА.
Каким образом, в таком случае мы можем ожидать возрождение христианской убежденности? Прозвучат ли когда-нибудь из наших уст слова. которые произнес апостол Павел, мужественно размышляя о своем прибытии в императорский Рим? «Я должен и Еллинам и варварам и мудрецам и невеждам. Итак, что до меня, я готов благовествовать и вам, находящимся в Риме. Ибо я не стыжусь благовествования Христова, потому что оно есть сила Божия ко спасению всякому верующему, во-первых Иудею, потом и Еллину» (Рим.1:14-16). Но в настоящее время отношение Церкви к делу благовествования можно охарактеризовать абсолютно противоположными выражениями: «никакой решимости, ничтожное чувство ответственности и значительное смущение». Как же может это состояние превратиться в апостольское: «Я должен, я готов, я не стыжусь».
Прежде всего нам следует определить различие между внешне похожими словами: уверенность и убежденность, самонадеянность и фанатизм. Уверенность - это состояние убежденности в чем- либо на основании достаточных свидетельств или доводов. Самонадеянность - это незрелое, преждевременное допущение правильности чего-либо. Это уверенность, основанная на недостаточной и непроверенной предпосылке. Фанатизм всегда слеп, прямолинеен и упрям; фанатик закрывает глаза на факты и отстаивает свое мнение невзирая ни на что. Самонадеянность и фанатизм несовместимы с серьезным отношением к истине и поклонением Богу правды. По крайней мере, некоторая степень христианской убежденности и уверенности, тем не менее, естественна и разумна, поскольку она основана на достоверном историческом материале, или. как называют его авторы Нового Завета, - «свидетельстве». Все книги Нового Завета изобилуют такими глаголами, как «знать», «верить» и «быть убежденным». Вера и уверенность считаются нормой христианского опыта и ни в коей мере не исключением. И в самом деле, апостолы и евангелисты нередко обращаются к своим читателям со словами о том, что цель их посланий (будь то личное свидетельство об Иисусе или рассказ о свидетельстве другого) в том, «чтобы ты узнал», «дабы вы уверовали», «дабы вы узнали» (Лук.1:1-4; Иоан.20:31; 1Иоан.5:13). Необходимо выделить эту мысль, потому что в современную эпоху сомнений некоторых христиан мучает совесть оттого, что они верят! Но чувства...
( нечто пропущено!)
«plerophoria», что означает «полная уверенность», и даже «определенность» должно характеризовать наше приближение к Богу в молитве и наше провозглашение Христа всему миру (Евр.10:22; 1Фес.1:5). Христианин задает вопросы, решает проблемы, признается в незнании, испытывает затруднения, но все это происходит в контексте глубокой, возрастающей уверенности в реальности Бога и Христа. Нам не следует молчаливо соглашаться с положением вещей в условиях господствующего хронического сомнения, как если бы оно было присуще природе христианства. Нет, ни в коем случае. Скорее, это было бы проявлением духовной болезни в наш духовно больной век.
Во-вторых, мы должны признать, что современные богословы задают важные вопросы, которые невозможно оставить без ответа. Насколько культура древнего библейского мира повлияла на нормативную природу библейского учения? Имеем ли мы право облекать это учение в одежду современной культуры без того, чтобы не оказаться виновным в манипулировании? Связана ли Церковь навечно рамками языка, на котором сформулированы основы учения - как в Писании, так и в традициях, или же мы имеем право начать работу по формулированию учения Заново? Каковы взаимоотношения между историей и верой, Иисусом и Христом, Писанием и церковной традицией? Каким образом можно доступно представить благую весть об Иисусе Христе мирскому человеку без того, чтобы исказить ее ? Таковы лишь некоторые из насущных ворпосов, перед лицом которых стоим мы сегодня.
В-третьих, мы нуждаемся в том, чтобы христианские исследователи не сторонились смежных идей и спорных суждений и были вовлечены в их обсуждение, в то же время активно участвуя в духовной жизни Церкви. Это весьма деликатный вопрос, и обозначить правильные взаимоотношения между свободным поиском и утвержденной верой нелегко. Тем не менее, часто смущает одиночество некоторых христианских ученых, не взирая на то, сами ли они отдаляются от церковного братства или братство допускает такую обособленность. В любом случае эта обособленность представляет собой нечто нездоровое и таящее опасность. Христианский исследователь должен помнить, что честность и принципиальность - это умение быть открытым к новому и в то же время оставаться убежденным в истинном, умение взять на себя определенную долю ответственности друг за друга им взаимной отчетности в едином теле Христовом. Я думаю, что в такой атмосфере заботы и братства мы, в одной стороны, будет иметь меньше потерь и, с другой, - больше настоящих творческих исследований в богословии.
В-четвертых, нам нужно настойчивей и с большей верой молиться о благодати, исходящей от Святого Духа. Христианское прозрение немыслимо без Его просветления, как христианская убежденность невозможна без Его свидетельства. И хотя для углубления христианского познания жизненно важны и честное историческое исследование, и членство в сообществе верующих, все же, в целом, только Бог может дать нам убежденность в вере. Величайшей нашей потребностью, как всегда говорили реформаторы, является внутреннее свидетельство Святого Духа. На протяжении веков свидетельство об опыте пребывания во Христа имело особую важность, но мы отведем ему лишь третье место. Второе же место займет в этом перечне неизменное в своем значении личное свидетельство апостолов-очевидцев. Первостепенным же мы назовем свидетельство, которое дал Бог Отец Богу Сыну через Духа Святого (Иоан.15:26,27). И потому нам нужно стремиться получить это объективное свидетельство, когда мы изучаем Писание, и Его личное, субъективное свидетельство, когда в своих библейских исследованиях мы смиряемся перед Ним ы взываем к Нему о милости.
Христиане верят, что живой Бог есть Господь истории. Некоторым из нас кажется, что наступило время для того, чтобы Ему свергнуть силы неверия и направить маятник истории снова к вере. И действительно, мы можем видеть признаки того, что Он совершает. В подтверждение этой мысли обратимся к социологу Питеру Бергеру, и в частности, к его «Призыву к авторитету в христианском обществе» в книге «Лицом к лицу в современностью». Он сопоставляет нынешний кризис в американском обществе и американских церквах с ситуацией 1961 г., когда вышла в свет более ранняя книга «Шум торжественных собраний. Что же произошло за эти годы? Он пишет: «Тогда критик бился в закрытые ворота величественно-самоуверенных учрежденческих крепостей. Ныне же он напоминает человека, вбегающего через двери, широко распахнутые землетрясением. Наши основания значительно пошатнулись, и большинство из нас чувствуют это буквально на себе»20. Далее Питер Бергер пишет (имея ввиду внутреннее состояние протестантских евангелиcтических церквей в США) о том, что Церковь утратила мужество и присутствие духа, стала сомневаться в себе и чернить себя из-за того, что она капитулировала перед господствующей светской культурой. И теперь необходимо «утвердить превосходство и авторитет христиан над всякой культурой или учением в истории, в настоящем и в будущем, общепризнанным или борющемся за признание»21. Вместо того, чтобы спрашивать: «Что может современный человек сказать Церкви?», критикам следует задать вопрос: «Что Церковь может дать современному человеку?» Потому что сейчас среди людей всех мировоззрений и характеров углубляется и расширяется жажда ответа на религиозные вопросы, «та жажда, которая, быть может, возвещает о радикальном повороте в процессе секуляризации»22. Пусть же церковь, готовясь к рассвету новой эпохи веры, вновь обретет свое божественное влияние, в противовес нынешней деморализации, и продолжит ясно провозглашать свою неизменную весть»23.
* * *
Итак, мы попытались проанализировать три основных препятствия проповеди в наши дни. Атмосфера непризнания авторитетов лишает человека желания слушать, пристрастие к телевидению лишает его способности к этому, а существующий дух сомнения лишает многих проповедников и желания и способности говорить людям. А потому паралич охватывает обе стороны - и говорящую, и слушающую. «Немой» проповедник и «глухая аудитория становятся страшной преградой в деле общения. И эти проблемы настолько сильно подорвали дух многих проповедников, что они вовсе оставили свое призвание. Другие продолжают противостоять всему этому, но они лишились мужества. Да и все мы испытали на себе воздействие этих отрицательных явлений, хотя у нас в руках и имеются средства противодействия им. Однако лучшая форма защиты - это мудрое исполнение принципов жизни и веры Христа. В следующих главах на основании вечного и живого Слова, мы продолжим наше исследование назначения проповеди в служении Церкви миру.
Что может убедить нас в необходимости продолжать проповедовать и учиться активно делать наиболее эффективно в мире, который словно не желает или не способен слушать? Прежде всего надо помнить, что задача состоит не в овладении какими-то техническими приемами, а в глубокой приверженности определенным убеждениям. Иными словами, богословие важнее методологии. Говоря об этом столь прямолинейно, хочу подчеркнуть, что я вовсе не против того, чтобы гомилетику преподавали в семинариях: просто я считаю, что она принадлежит к разделу практического богословия и ее нельзя преподавать без серьезного богословского обоснования. Конечно, есть основы проповедования, которые необходимо усвоить, и практика, которую надо совершенствовать, однако не стоит переоценивать их значение. Техника сделает из нас только ораторов, но если мы хотим стать проповедниками, нам необходимо богословие. Если оно истинно, мы будем знать, что нам делать и будем делать это добросовестно.
Истинная христианская проповедь ( под которой я понимаю «библейское» или «изъяснительное» проповедование, о котором скажу позже) - большая редкость в современной Церкви. Во многих странах думающие молодые люди нуждаются в ней, но не находят ее. В чем же дело? Прежде всего в том, что никто не считает ее важной, ибо вполне резонно предположить, что если бы мы (как пасторы, так и непрофессиональные проповедники) были убеждены, что именно это нам надо делать, мы бы это и делали. Если же мы не делаем этого (а большинство поступает именно так), то, следовательно, не считаем, что это вообще надо. В этой главе я постараюсь убедить моих читателей в необходимости добросовестного библейского проповедования во славу Божию и на благо Церкви. Я коснусь пяти богословских положений, лежащих в основе практического проповедования: они затрагивают учение о Боге и Писании, о Церкви и пастырстве, а также о природе проповеди как истолкования. Одной из этих истин достаточно для того, чтобы убедить нас, а все пять не оставят нам никакой возможности оправдания.
О БОГЕ
В основе понятия проповеди и самого проповедования лежит учение о Боге, уверенность в том, что Он существует, действует и имеет определенную цель Своих действий. Характер нашей веры в Бога определяет и характер наших проповедей. Прежде чем стать проповедником, христианин должен по меньшей мере попробовать себя в богословии. В этой связи весьма уместными представляются три утверждения, касающиеся природы Бога.
Во-первых, Бог - это свет. «И вот благовестие, которое мы слышали от Него и возвещаем вам: Бог есть свет и нет в Нем никакой тьмы» (1Иоан. 1:5). Библейская символика света по своей природе богата и многообразна, и потому утверждение о том, что Бог есть свет, истолковывается по-разному. Это может означать, что Бог совершен в Своей святости, поскольку в Писании свет нередко символизирует чистоту. а тьма - зло. Однако в сочинениях апостола Иоанна свет чаще символизирует истину, сообразно слова Иисуса, сказавшего о Себе, что Он - «свет миру» (Иоан. 8:12); Своим последователям Он заповедал, чтобы их свет светил «пред людьми» и чтобы они не утаивали его (Матф. 5:14-16). В данном случае утверждение Иоанна о том, что Бог есть свет и не содержит никакой тьмы, означает, что Он открыт людям, что Он не таится от них и. напротив, Ему угодно явить Себя. Мы могли бы сказать, что Богу по природе свойственно являть Себя, как свету свойственно светить. Да, Он сокрыл Себя от мудрых и разумных, но только потому, что они возгордились и не захотели узнать Его; однако Он явил Себя «младенцам», то есть тем, кто был достаточно смирен, чтобы принять Его самооткровение (Матф. 11:25-26). Люди не знают Бога не потому, что он таится от них, а прежде всего потому, что они сами прячутся от Него. Тех, кто жаждет поделиться с другими своими мыслями, мы называем людьми «общительными», «коммуникативными». Но разве нельзя то же самое сказать о Боге? Он не играет с нами в прятки и не бежит во тьму. Тьма - прибежище дьявола; Бог есть свет.
Каждый проповедник нуждается в сильной поддержке, идущей от этой уверенности. В церкви перед нами сидят очень разные люди: одни далеки от Бога, других смущают и даже ставят в тупик тайны человеческого бытия, третьи погружены во мрак сомнений и неверия. Обращаясь к ним. нам хочется твердо знать, что Бог есть свет и что Он желает озарить тьму неверия и отчаяния (ср. 2Кор. 4:4-6).
Во-вторых, Бог действует. Это значит, что Он сам открывает Себя с Своих делах. Прежде всего Он явил Свою силу и Свою божественную природу в сотворении вселенной, и с тех пор небо и земля являют Его славу2. Однако в искуплении Он раскрыл Себя еще больше, чем в творении, ибо когда человек восстал против своего Творца, Бог не уничтожил его, а разработал план спасения, занимающий центральное место в истории человечества. Можно сказать, что в Ветхом Завете представлены три цикла освобождения Богом Своего народа: во-первых призвание Авраама из Ура, затем освобождение от египетского рабства и, наконец, освобождение из вавилонского пленения. Каждое событие завета являлось освобождением и способствовало заключению или обновлению завета, в котором Яхве сделал этот народ Своим и дал ему обетование быть Богом.
Новый Завет акцентирует внимание на ином искуплении и ином завете, который характеризуется им как «лучший» и «вечный»3, поскольку основывается на величайших деяниях Божиих, таких как рождение, смерть и воскресение Сына Божия, Иисуса Христа.
Поэтому Бог Библии - Бог освобождения, пришедший спасти угнетенное и порабощенное человечество и тем самым явивший Себя Богом благодати и милосердия.
В третьих, Бог говорит. Он нетолько общителен пот-природе, но и реально, посредством опыта ведет разговор со Своим народом. Ветхозаветные пророки постоянно повторяют, что «Слово Господне» низошло к ним. Вследствие этого они нередко смеялись над языческими идолами, которые молчали, ибо были мертвы. «Имеют уста, но молчат (см., напр. Пс.115:5). Им они противопоставляли живого Бога: будучи Духом, Он не имел уст, и тем не менее они отважились сказать: «Ибо уста Господни изрекли...» (ср. Ис.40:5; 55:11).
Необходимо добавить, что общение посредством слов, совершаемое Богом, связывалось с Его деятельностью: Он считал нужным пояснить то, что Он совершал. Да, Он призвал Авраама из Ура, но Он же сказал ему о цели этого исхода и заключил с ним завет. Да, Он призвал народ Израилев из египетского рабства, но Он же заповедал Моисею объяснить народу причину этого исхода, совершаемого во исполнений обета, данного Аврааму, Исааку и Иакову, а также с целью заключения с ним завета, наделения законом и наставлениями, касающимися богопочитания. Да, Он призвал Свой народ из унижения, претерпеваемого им в вавилонском пленении, однако Он же потом воздвигнул пророков, дабы те объяснили, почему Его гнев пал на этот народ, каковы условия его возрождения и какой народ вообще Ему угоден. Он послал в мир Своего Сына, дабы Тот, став человеком, жил на земле, совершал на ней свое служение, умер, воскрес, воцарился и излил свой Дух на апостолов. Однако Он же избрал и подготовил апостолов к тому, чтобы они видели Его дела, слышали Его слова и свидетельствовали об увиденном и услышанном.
Современное богословие много внимания уделяет деятельности Бога в истории и игнорирует то, что Он сказал; оно утверждает, что самооткровение Бога совершилось в Его делах, а не словах; что оно было личностным, а не вербальным, и фактически настаивает на том, что искупление как таковое и представляет собой откровение. Однако это ложное разграничение, которое в самом Писании не рассматривается. Писание, напротив, утверждает, что Бог говорил и посредством действий, вторгающихся в ткань истории, и посредством словесных разъяснений, причем оба аспекта неразрывно связаны друг с другом. Даже став плотью, то есть достигнув вершины поступательного самооткровения Бога, Слово могло остаться неразгаданным, если бы Оно не говорило и если бы апостолы не охарактеризовали и не истолковали Его.
Именно в этом и проявляется глубокая вера в живого, искупляющего и самораскрывающегося Бога. Именно на этом и зиждется вся христианская проповедь. Мы и в мыслях не должны всходить на кафедру, пока не поверим в такого Бога. Как мы можем говорить, если Бог молчал? Ведь самим нам нечего сказать. Обращаться к собранию, не будучи уверенным в том, что ты являешься носителем божественного благовестия, было бы вершиной самонадеянности и безрассудства. Только после того, как мы убедимся, что Бог есть свет ( и потому желает, чтобы Его знали), что Бог действует (и, следовательно, раскрывает Себя) т говорит (тем самым объясняя Свои действия), мы сами должны говорить и уже не можем молчать. Пророк Амос выразил это так: «Лев начал рыкать - кто не содрогнется? Господь Бог сказал - кто не будет пророчествовать?» (Ам. 3:8). Та же мысль лежит и в основе высказывания Павла: «Но имея тот же дух веры, как написано: «я веровал и потому говорил», и мы веруем и потому говорим» (2Кор. 4:13). «Дух веры», о котором он говорит, представляет собой уверенность в том, что Бог действительно говорил. Если мы в этом не уверены, нам лучше помалкивать, но как только мы убедимся, что Бог говорит, мы тоже должны говорить. Отныне мы призваны к этому, и ничто и никто не заставит нас замолчать.
О ПИСАНИИ
Учение о Боге естественно и неизбежно приводит нас к учению о Писании. Этот раздел я так и озаглавил, однако на самом деле речь идет о многих положениях, которые можно свести по меньшей мере к трем независимым, но взаимосвязанным вероучительным принципам.
Во-первых, Писание - это записанное Слово Божие. Это определение соответствует 20-й из 39 статей Церкви Англии. «Авторитет Церкви» - таков ее заголовок, и в ней говорится, что «для церкви недопустимо выносить какие-либо определения, противоречащие записанному Слову Божию». К этому положению я вернусь позднее, однако сейчас отмечу, что выражение «записанное Слово Божие» превосходно определяет Писание. Одно дело верить в то, что «Бог действовал», открывая себя в исторических делах спасения, высшим проявлением которых явилось Слово, ставшее плотью, и другое дело верить, что «Бог говорил», вдохновляя пророков и апостолов истолковывать Его действия. И наконец третья ступень веры состоит в том, чтобы верить, что Бог повелел записать Свои слова, объясняющие Его действия. Только таким образом конкретное откровение Бога стало всемирным, и все, сделанное и сказанное Им в Израиле и во Христе, стало доступным всему человечеству во все века. Таким образом, действие, слово и письмо вместе составляют единый замысел Бога.
Однако определять Писание как «записанное Слово Божие» значит сказать очень мало или вообще ничего не сказать о людях, посредством которых Бог говорил и посредством которых было записано Его Слово. Отсюда и потребность в более обстоятельном рассмотрении, о котором я говорил. Когда Бог говорил, это не значило, что Он возглашал громким голосом прямо с небес. Инспирация не диктовка. Напротив, Он таким образом влагал Свое Слово в человеческий разум и уста, что воспринимаемые людьми мысли и произносимые ими слова одновременно и всецело принадлежали как им, так и Ему. Инспирация вполне совмещалась с их историческими изысканиями и возможностью свободного размышления. Поэтому (если мы желаем быть верными библейскому повествованию о Библии) важно подчеркнуть, что ее авторами являются и человек, и Бог. Однако говоря о двойном авторстве Библии (опять-таким, если мы хотим быть верными точке зрения Библии на самое себя), необходимо соблюдать осторожность, стремясь к равнозначному учету божественного и человеческого факторов и не допуская неоправданного умаления какого-либо из них. С одной стороны, богодухновенность не доминирует над авторством человека, с другой, человек как автор не доминирует над фактом богодухновенности. Библия в равной мере содержит слова Бога и слова человека; примерно так же как, хотя и не тождественно, Иисус Христос является Сыном Божиим и сыном человеческим. Библия - это записанное Слово Божие; Слово, выраженное человеческими словами, сказанное людскими устами и записанное рукой человека.
А теперь вновь коснусь значимости учения о Библии для нашего проповеднического служения. Все христиане верят, что в Иисусе Христе Бог совершил и сказал нечто уникальное: если мы не верим в это, мы с трудом можем назвать себя христианами. Однако каков смысл всего сделанного и сказанного Богом в Иисусе, если впоследствии все это безвозвратно утрачивается в глубине веков? Поскольку завершающее дело Божие и Слово Божие через Иисуса было задумано для всего человечества на все века, Бог позаботился о том, чтобы все это было записано и сохранено. Не сделав этого, Он не достиг бы Своей цели. И поэтому сегодня, несмотря на то, что около двух тысячелетий отделяют нас от этих дел и этого Слова, Иисус Христос нам доступен. Мы можем приблизиться к Нему и познать Его, однако сделать это мы можем только через Библию, поскольку на ее страницах о Нем свидетельствует Святой Дух. Конечно, и Тацит в своих знаменитых «Анналах» мимоходом упоминает о Нем, и Светоний с Иосифом делают такие же упоминания (хотя более сомнительные). Верно также, что нерушимое предание христианской церкви красноречиво свидетельствует о живой реальности своего Основателя. Верно и то, что современные христиане свидетельствуют об Иисусе на основании своего собственного опыта. Однако если мы хотим получить полновесную информацию о Его рождении и жизни, словах и делах, смерти и воскресении, а также получить авторитетное истолкование всех этих событий, принадлежащее Самому Богу мы можем отыскать это только в Библии. Иными словами, если мы хотим услышать Слово, сказанное Самим Богом, нам надо вспомнит, что Он сказал его во Христе и в библейском свидетельстве о Нем.
Теперь наша задача в деле проповеднического служения вырисовывается более ясно. Она состоит главным образом не в том, чтобы свидетельствовать о Христе в историческом контексте XX века (сегодня большинство проповедей на Западе тяготеет к чрезмерной субъективности), а в том, чтобы, сохраняя верность исторической ситуации и в подтверждение используя свой собственный опыт, принести в XX век единственное свидетельство, которым мы располагаем, - свидетельство о Христе Самого Бога, явленное очевидцами, жившими в I в. по Р. Х. В этом отношении Библия уникальна. Это воистину «записанное Слово Божие», поскольку в ней и только в ней можно найти истолкование божественного искупления, данное Самим Богом. Конечно, нельзя отрицать, что новозаветные тексты оформились в среде христианских общин I в. по Р. Х. Эти общины не только сохранили предание, но и в какой-то мере сформировали его в том смысле, что, говоря сообразно человеческому разумению, потребность в благовествовании, наставлении и богослужении в значительной степени определила, что же именно следует сохранять. Кроме того, все более признается тот факт, что новозаветные авторы писали как богословы, то есть каждый из них отбирал и излагал свой материал в соответствии с конкретной богословской целью. Однако ни церкви, ни писатели не выдумывали ничего нового и не искажали доверенной им вести, авторитет которой основывался не на них и не на их вере, поскольку никто из апостолов и евангелистов не писал от имени какой-либо церкви или церквей. Напротив, они не сливались с церквами и писали во имя Иисуса Христа, основываясь на Его авторитете. Когда же настало время составления новозаветного канона. Церковь, не наделяя избранные книги никаким авторитетом, просто признала за ними тот авторитет, которым они уже обладали. поскольку содержали учение апостолов.
Нет сомнения в том, что, не имея верного учения о Писании, мы не сможем правильно пользоваться им на кафедре. И напротив, христиане евангелической церкви, у которых учение о Писании является основополагающим, по всей вероятности должны быть самыми добросовестными проповедниками. Этот факт должен приводить нас в смущение. Если бы Писание по большей части представляло свод человеческих идей (пусть отражающих веру раннехристианских общин, но освященных лишь случайной вспышкой богодухновенности), тогда небрежное отношение к нему было бы простительно. Однако если в нам мы имеем дело с подлинными словами живого Бога, изученными «не от человеческой мудрости, но изученными от Духа Святого» (1Кор. 2:13), словами Божиими, переданными нам через людей и представляющими собой свидетельство Божие о Сыне, тогда никакой труд в деле их изучения и истолкования не покажется слишком тяжелым.
Далее следует отметить. что, проповедуя, мы должны в равной мере помнить о спасительных делах Бога и Его Слова, записанном в Библии. Некоторые проповедники любят говорить о «деяниях» Божиих, и кажется, что они действительно верят в них, однако все ими сказанное представляется, скорее, их собственным истолкованием этих «деяний», а не тем, что сказал о них Бог. Другие, истолковывая Слово Божие, стараются полностью следовать тексту, однако их изложение скучно и академично, поскольку они забыли, что сущность Библии не в том, что Бог сказал, а в том, что Он сделал для нашего спасения в Иисусе Христе. Первые стремятся стать «вестниками Бога», провозглашая благовестие спасения, однако оказываясь несостоятельными в домостроительстве божественного откровения; вторые пытаются быть «служителями Бога», ревностно сохраняя Его Слово и наделяя им верных, однако не чувствуя в себе порыва к евангелистическому благовествованию. Истинный проповедник - это верный домостроитель тайн Божиих (1Кор. 4:1-2) и страстный глашатай божественного благовестия.
Иногда мы говорим: «все решено» (или «все сказано и вделано»), имея в виду завершение какого-либо дела. Христиане верят, что все на самом деле сказано и сделано, ибо Бог все сказал и сделал в Иисусе Христе. Кроме того, Он сказал и сделал это раз и навсегда для всех. Во Христе Его откровение и искупление совершилось полностью. Наша задача состоит в том, чтобы возвысить свой голос и рассказать об этом другим, а также в том, чтобы самим все полнее осмыслять и переживать совершившееся.
Второе положение, касающееся Писания, состоит в том, что Бог продолжает говорить нам через уже сказанное. Если бы мы ограничились утверждением, что «Писание - записанное Слово Божие», нам вполне резонно могли бы заметить, что наш Бог если и не мертв, то очень похож на мертвеца, поскольку получается, что много веков назад Он говорил. а сегодня молчит, и единственное слово, которое мы можем услышать от Него, исходит от книги, будучи слабым эхом далекого прошлого и сильно попахивая плесенью библиотек. Однако это вовсе не то, во что мы верим. Писание представляет собой нечто гораздо большее, чем собрание древних документов, в которых запечатлены божественные слова. Это не музей, в котором Слово Божие упрятано под стекло, как какой-нибудь реликт или окаменелость. Напротив, это живое слово, обращенное живым Богом к живому народу; это современная весть современному миру.
Это хорошо понимали апостолы, с верою обращавшиеся к ветхозаветным пророчествам. Библейские цитаты они вводили с помощью двух формулировок: «gegraptai gar» («ибо написано») и «lеgеi gar» («ибо говорит»). Их различие состоит не только в употреблении прошедшего и настоящего времени, то есть не только в противопоставлении прошлого события и настоящей деятельности, но и в противопоставлении письма и речи. Оба выражения предполагают, что Бог говорил, однако в первом случае Им было написано и сохраняется в виде записи, а во втором Он продолжает говорить то, что однажды уже говорил.
Для примера возьмем высказывание Павла из 22-го стиха 4-й главы Послания к Галатам: «Ибо написано («gegraptai gar»): Авраам имел двух сынов». Однако в предыдущем стихе Павел спрашивает: «Разве вы не слушаете закона?», а в 30-м: «Что же говорит Писание?» Оба выражения весьма необычны, поскольку «закон» и «писание» - это древние книги. Каким образом о древней книге можно сказать, что она «говорит», имея ввиду, что мы сейчас можем ее «слышать»? Это возможно только в том случае, если Сам Бог говорит через нее, а мы внимаем Его голосу. Мысль о соотнесенности Слова Божия с современностью находит особое выражение в 3 и 4-й главах Послания к евреям. В 3-й главе цитируется 94-й псалом: «Ныне, когда услышите глас Его. не ожесточите сердец ваших». Однако весьма существенно, что эта цитата вводится словами «как говорит Дух Святой», то есть предполагается, что и «ныне» Он все так же призывает Свой народ, как делал это много веков назад, когда был записан этот псалом. И на самом деле, мы можем проследить в данном случае четыре последовательных стадии, в соответствии с которыми Господь говорил и говорит. Первая пришлась на время испытания в пустыне, когда Бог говорил к Израилю, но тот ожесточил свое сердце. Далее следует увещевание из (4-го псалма, обращенное к людям того времени и призывающее на повторять прежнего безумия Израиля. Третья вполне применима к евреям-христианам I в. по Р. Х., в то время как четвертая вбирает в себя нас и содержит призыв, обращенный к нам, когда мы сегодня читаем Послание к евреям, Именно таким образом Слово Божие всегда современно: оно движется во времени, постоянно обращаясь к каждому поколению.
Для того, чтобы показать, что этот принцип применим не только к Ветхому Завету, приведем еще один пример. Каждое из семи посланий, написанных во 2 и 3-й главах Откровения и адресованных церквам Асии, заканчивается одним и тем же призывом, исходящим от вознесшегося Господа Иисуса: «Имеющий ухо да слышит, что Дух говорит церквам». Это изречение весьма примечательно. Вероятно, каждая церковь в свое время слышала обращенное к ней послание, читавшееся в собрании, и, конечно, знала, что несколько недель или месяцев назад его записал Иоанн, пребывающий на острове Патмос. Однако каждое послание заканчивалось одним и тем же призывом, с которым Дух обращался к этим церквам. Это свидетельствует о том, что каждое конкретное послание, обращенное к конкретной церкви, было применимо и ко всем «церквам» в целом; что все. принадлежащее перу Иоанна, исходило от Духа, и что все, записанное им когда-то в прошлом, Святой Дух продолжает говорить и ныне, живым голосом обращаясь к каждому члену церкви, имеющему уши, чтобы слышать Его весть.
Как только мы поймем, что «Бог продолжает говорить в том, что Он уже сказал», мы будем избавлены от двух противоположных ошибок. Первая проявляется ы утверждении, что ныне голос Божий умолк, хотя в древние времена он был слышен. Вторая проявляется в противоположном утверждении, согласно которому Бог и сегодня продолжает говорить, однако Его Слово не имеет ничего общего с Писанием (или, по крайней мере почти ничего). Первая ведет к апологии христианской древности, вторая - к христианскому экзистенциализму. Достоверная истина сокрыта в признании того, что Бог говорил и говорит и что обе Его вести тесно взаимосвязаны, поскольку Он говорит именно в том, что уже сказал. Бог животворит Свое Слово и актуализирует его, дабы мы вновь оказались на дороге в Эммаус вместе с Самим Христом, изъясняющим Писания. Ту же истину можно выразить и другими словами, сказав, что Слово Божие и Дух Божий требуют единого восприятия, ибо Слово без Духа мертво, а Дух без Слова чужд и непонятен.
Лучше всего эту мысль можно выразить словами, которые я слышал от Джеймса Пакера. «Когда рассматриваешь учение о Писании применительно к новому поколению, - говорил он, - самый подходящий образ, характеризующий эту ситуацию, таков: Библия - это проповедующий Бог».
В-третьих, применительно к Писанию проповеднику необходимо знать, что Слово Божие могущественно, поскольку Бог не только говорил и продолжает говорить в уже сказанном, но и действует, когда говорит. Его Слово не только объясняет Его действие: оно само действенно. Бог исполняет Свой замысел посредством Своего Слова; куда бы Он ни послал Его, Оно преисполняет собой все (Ис. 55:11).
Для нас особенно важно верить в силу Слова Божия, поскольку в наши дни разочарование в словах повсеместно. Мы ежедневно произносим и записываем миллионы слов, однако толку от них почти никакого. В этом смысле Церковь воспринимается как один из самых злостных возмутителей спокойствия, и поэтому некоторые отмахиваются от нее как от вместилища пустой болтовни. Она говорит слишком много, однако почти ничего не делает. Рот у нее велик, да руки коротки, а теперь пришло время оставить разговоры и начать действовать. И прежде всего пусть эти болтливые церковники слезают со своих кафедр, пусть они засучат рукава и сделают наконец что-нибудь действительно полезное!
В этих обвинениях слишком много правды и простым недоумением от них не отделаться. Церковь действительно преуспела в словах, а не делах, и кое-кто должен признаться, что не слишком следовал Писанию в утверждении социальной справедливости и защите слабых. Однако мы не должны противопоставлять слово и дело, как будто одно исключает другое. Об Иисусе сказано, что «Он ходил, благотворя...», а также что Он «ходил... по всей Галилее, уча... и проповедуя...» (Деян.10:38; Матф.4:23; 9:35). В своем служении Он сочетал слово и дело и не видел необходимости предпочитать одно другому. Не должны этого делать и мы. И кроме того, откуда это недоверие к слову? Ведь оно вовсе не бессильно. Дьявол постоянно использует слова в политической пропаганде и коммерции, и если его ложь сильна, то насколько могущественнее правда Божия? Джеймс Сталкер пишет об этом так: «Оно кажется самым хрупким оружием, ибо что такое слово? Лишь легкое дуновение, звук, мгновенье дрожащий в пространстве, а затем исчезающий... Однако будучи оружием, сотканным из воздуха, слово сильнее меча воина».
В силу слова верил Лютер. В своем знаменитом гимне «Ein’Feste Burg», написанном ок. 1529 г. он упоминает о силе дьявола и затем добавляет «ein Wortlein wird ihn fallen», т. е. «одно словечко повергнет его». В 1831 г. Томас Карлейль перевел этот гимн, начинающийся словами «Наш Бог - надежная твердыня». Приведем ту его часть, которая относится к затронутой теме:
Пусть этот мир преисполнен темных сил,
Стремящихся пожрать нас,
Мы все равно не уязвимся сердцем,
И они нас не одолеют.
Пусть князь зла ужасен, как всегда, -
Он ничуть не повредит нам,
Ибо приговор уже вынесен ему,
И слово его мгновенно погубит.
Одним из наших современников, так же верящих в силу слова, является Александр Солженицын. В своей речи по случаю вручения Нобелевской премии, озаглавленной «Одно слово правды», он спрашивает: «Каковы же в это жестоком, динамичном, взрывном мире, на черте десяти гибелей, место и роль писателя? Уж мы и вовсе не шлем ракет, не катим даже последней подсобной тележки, мы и вовсе в презреньи у тех, кто уважает одну материальную мощь...» Что же могут сделать писатели «против безжалостного натиска открытого насилия», особенно если оно «сплетено с ложью», которой «нечем удержаться, кроме как насилием»? Конечно, просто мужественный человек не примет участия во лжи. Но, продолжает Солженицын, «писателям же и художникам доступно большее: победить ложь!» Мы не должны «отнекиваться безоружностью» или «отдаваться беспечной жизни», мы должны «выйти на бой». «В русском языке излюблены пословицы о правде... Одно слово правды весь мир перетянет. Вот на таком мнимо-фантастическом нарушении закона сохранения масс и энергий основана и моя собственная деятельность, и мой призыв к писателям всего мира», заключает Солженицын.
На наши слова не всегда обращают внимание; часто они ничего не меняют, поскольку попадают в глухие уши, не слышащие их. Однако Слово Божие имеет иную природу, так как в Нем речь и действие едины. Посредством Своего Слова Бог сотворил мир: «Ибо Он сказал, - и сделалось; Он повелел, - и я вилось» (Пс. 32:9). И теперь посредством того же властного Слова Он обновляет и спасает, Благовестие Христа - это «сила Божия ко спасению всякому верующему», ибо Богу угодно посредством керигмы, то есть благовествования, спаси тех, кто верует (Рим. 1:16; 1 Кор. 1:21, ср. 1 Фес. 2:13). Библия использует много сравнений для того, чтобы показать властное воздействие Слова Божия. «Ибо слово Божие живо и действенно, и острее всякого меча обоюдоострого», так как оно пронзает разум и совесть (Евр. 4:12). Подобно молоту оно разбивает каменные сердца и подобно огню воспламеняет сорю Оно освещает наш путь. как светильник во тьме, и, как зеркало, показывает, кто мы такие и кем должны быть. Оно подобно семени, дающему жизнь, и молоку, поддерживающему рост, оно подобно пшенице, дающей силу, и меду, услаждающему уста, оно подобно золоту, безмерно обогащающему своего владельца.
Одним из проповедников, на своем опыте познавших силу Слова Божия, был Джон Весли. Его дневник полон замечаний на эту тему, и особенно часто он упоминает о способности Слова подчинить себе враждебно настроенную толпу и привести ее к осознанию собственной греховности. Десятого сентября 1743 г. , всего лишь пять лет спустя после своего обращения, Весли проповедовал под открытым небом при необычайно большом стечении народа, собравшегося неподалеку от церкви св. Иустина в Корнуэле. «Неужели ты умрешь, о дом Израилев? - воскликнул я со всею силою любви. Люди затрепетали и смолкли. Ранее в Корнуэле я не знал такого часа», - пишет Весли. Восемнадцатого октября 1749 г. его встретили крайне недоброжелательно в Болтоне (Ланкашир). Окружив дом, толпа швыряла камни в окна и наконец вломилась в переднюю. «Веря, что час пробил, я шагнул в самую гущу собравшихся. Они уже заполнили все комнаты внизу. Я потребовал стул. Воцарилась мертвая тишина. Мое сердце преисполнилось любовью, глаза были полны слез, а уста - увещеваний. Они изумились, устыдились и наконец подобрели; они буквально пожирали каждое мое слово. Какая разительная перемена!»
Эта сила была присуща проповедям Весли и двадцать лет спустя. «Надеюсь, что сегодня вечером Бог растопил несколько каменных сердец из Дунбара»,- писал он 18 мая 1770 г. Первого июня 1777 г. он проповедовал на кладбище острова Мэн и позднее записал, что «Слово Божие преисполнилось силы». Он пишет также, что во время проповеди в церкви св. Луки на Олд Стрит в Лондоне, состоявшейся 28 ноября 1778 г., «страх Божий овладел всеми собравшимися». Более десяти лет спустя, когда Весли было уже восемьдесят пять лет, он писал, что во времени проповеди в Фултоне /Корнуэлл/, состоявшегося 17 августа 1789 г., «Бог чудесным образом воздействовал на сердца собравшихся», а в Редруте 22 августа 1789 г. собралось «огромное множество» людей, и «Слово глубоко проникло в сердце каждого».
Не надо думать, что все это было характерно только для XVIII в. или же было присуще только Джону Весли. Примерно то же самое утверждает и Билли Грэм, всемирно известный и много путешествующий современный проповедник. Я слышал, как во время проведения всеафриканской христианской ассамблеи, проходившей в декабре 1976 г. в Найроби, он сказал: «Мне посчастливилось проповедовать Евангелие на всех континентах и почти во всех странах мира, и когда я данною мне властью возглашаю простое благовестие Иисуса Христа, Он подхватывает его и сверхъестественным образом вселяет в сердца людей».
«Конечно, нет ничего проще цитировать Лютера, Весли или Билли Грэма, - воскликнет кто-нибудь, - Кто усомнится в силе их слов? Однако разве это не редкие, исключительно одаренные люди? А что же я? Я честно проповедую каждое воскресенье, и добрые семена падают на обочину, где их топчут ногами. Почему Слово Божие не столь могущественно, когда оно исходит из моих уст?» На все это я отвечу так: да, конечно, в каждом поколении Господь воздвигает особых людей, наделяя их особыми дарами и властью. Было бы глупо завидовать Лютеру или Весли, и вообще смешно воображать, что любой из нас мог бы обладать проповедническим даром Билли Грэма. Однако Писание вполне понимает нашу надежду на то, что хотя бы иногда наша проповедь Слова Божия будет действенной. Возьмем притчу о сеятеле. С одной стороны, Иисус учит нас не надеяться на то, что все семена непременно принесут плоды. Надо помнить, что почва может быть сухой и каменистой, что птицы, сорняки и зной возьмут свое, и поэтому не надо впадать в отчаяние. С другой стороны, Иисус вселяет в нас надежду на то, что где-то почва окажется плодоносной, и семя, упавшее в нее принесет хороший плод. В самом семени сокрыта жизненная сила, и если Дух оросит его и подготовит для него почву, оно будет расти и плодоносить.
Именно это имел ввиду П. Т. Форсайт, рассматривавший проповедь не как изложение определенного учения, не как некое обетование, а как нечто большее. «Это действие и сила, - пишет он, - это дело божественного искупления... Истинная проповедь - это настоящее действие... Если проповедник воистину благовествует, а не просто произносит проповедь, его слово становится реальным действием, несущим благословение или осуждение»4. Именно поэтому оно драматическим образом привносит в современную ткань истории искупительное дело Христа.
Пожалуй, никто из современных авторов не выразил веру в силу Слова столь красноречиво, как это сделал Густав Вингрен в своей книге «Живое Слово» (Густав Вингрен - шведский лютеранский профессор теологии в Лундском университете). Он считает, что через всю Библию лейтмотивом проходит идея борьбы, единоборства между Богом и дьяволом и что именно благовествование делает людей свободными. Между победой Христа и гибелью «лежит пустота ожидания. Именно в этой пропасти, в этой пустоте и раздается голос проповеди«5. «Время между Воскресением и Пришествием - время проповеди», - добавляет он далее6. Проповедь как бы наделяет живого Христа ногами и устами: «Именно Слово помогает Христу приблизиться к нам и достичь нас... У проповеди лишь одна цель - чтобы Христос мог прийти к тем, кто собрался слушать ее»7. «Проповедь - это не разговор о Христе историческом, это уста, посредством которых Христос, становясь нашим современником, дает нам жизнь именно сегодня»8. Профессор Вингрен видит, что люди «побеждены», «пленены», что они прибывают в рабстве у греха, вины и смерти, но он видит также, что проповедь является орудием их освобождения. «Проповедь участвует в битве Бога с дьяволом, - и в этом выражается сама природа проповедования»9. «Слово проповедника подобно штурму тюрьмы, в которой заключен человек»10. Оно открывает эту тюрьму и освобождает его.
Итак, все, что мы сказали о Боге и человеке, о человеке-пленнике и Боге-освободителе, Своим Словом вырывающем его из плена, - все это должно преобразить труд проповедника. Отныне мы всходим на кафедру со Словом в наших руках и сердцах и с устами, имеющими власть. Мы ждем результатов, мы жаждем обращений. В одной из своих речей, обращенных к пасторам, Сперджен сказал об этом следующим образом: «Молитесь и проповедуйте от всего сердца, и если никто не обратится, пусть это изумит и сокрушит вас. Ждите спасения тех, кто слушает вас, с тою силой, в какой ангел, протрубивший в последний раз, будет ждать воскресения мертвых! Верьте всему, о чем говорите! Верьте своему Спасителю! Верьте Святому Духу, пребывающему в вас! Ибо только тогда вы увидите то, чего желали, ибо только тогда вы прославите Господа»11
Есть одна забавная история, рассказывающая о путешествовавшем проповеднике, который проходил таможенный досмотр в аэропорту. Дело было еще до введения электронных средств контроля. Роясь в его чемодане, таможенник наткнулся на черную картонную коробку, в которой лежала Библия и заинтересовался ее содержимым. «Что в коробке?» - спросил он подозрительно и со страхом услышал: «Динамит!» К сожалению, на этом история заканчивается, однако веры в то, что Слово Божие обладает взрывчатой силой (не по причине каких-то магических свойств, а только потому, что Бог, сказавший это Слово однажды, говорит его вновь), вполне достаточно, чтобы сделать хорошего проповедника из каждого, кто призван к этому благородному служению.
О ЦЕРКВИ
Существует множество взглядов на Церковь, однако в данном контексте мне приходит на ум один из них: Церковь есть творение Божие, сотворенное Его Словом. И более того: новое творение Божие (Церковь) так же подвластно Его Слову, как и более раннее Его творение (вселенная). Он не только сотворил ее Своим Словом, но и продолжает поддерживать и укреплять ее, направляет и освящает ее, преображает и обновляет посредством того же Слова. Слово Божие является царским скипетром, которым Христос правит Церковью, и пищей, которой Он питает ее.
Учение зависимости Церкви от Слова принимается не всеми. В свое время, например, поборники римско-католической церкви настойчиво утверждали, что «Библию писала Церковь» и, следовательно, она (Церковь) имеет власть над ней. И сегодня иногда приходится слышать этот довольно поверхностный аргумент. Теперь, конечно, не вызывает сомнения тот факт, что оба Завета были написаны в среде верующей общины и что (как мы уже отмечали) содержание Нового Завета (в том, что касается Промысла Божия) было в какой-то мере обусловлено нуждами поместных собраний верующих христиан. Библию, следовательно, нельзя рассматривать ее отдельно от этой среды. Однако (и протестантская Церковь всегда это подчеркивала) было бы неверно говорить, что «Библию писала Церковь»; истина, скорее, в обратном: «Слово Божие сотворило Церковь». Можно сказать, что народ Божий возник тогда, когда Слово явилось к Аврааму, взывая к нему и совершая с ним завет. Нечто подобное имеет место и в другом случае: народ Божий стал преисполненным Духа Телом Христовым лишь после апостольской проповеди Слова Божия, совершенной силой Святого Духа в день Пятидесятницы.
Зависимость народа Божия от Слова Божия показать нетрудно. В Писании повсюду Бог обращается к Своему народу, наставляя его на путь и призывая ради него самого и его ближних внимать Господней вести. Это верно, что «не одним хлебом живет человек, но всяким (словом), исходящим из уст Господа, живет человек» (Втор. 8:3; то же самое говорит и Иисус в Матф. 4:4), это также верно и для церкви. Народ Божий живет и процветает, только веруя и повинуясь Его Слову.
И действительно, Ветхий Завет полон Божиих увещеваний обращенных к Своему народу. в которых Господь призывает народ слушать Его. Грехопадение Адама явилось следствием его безумного желания внимать голосу змия, вместо того, чтобы слушать голос Творца. Заключая Свой завет с Авраамом, Господь подтверждает его, потому что Авраам верит Его обетованию, и умножает его «за то, что ты послушался гласа Моего» (Быт.15:1-6; 22:15-18). Когда Бог подтверждает Свой завет с Израилем во исполнение обетов, данных Аврааму, Исааку и Иакову, и обещает сделать их особым «уделом из всех народов», условие, при котором все это должно свершиться, остается одним - «если вы будете слушаться гласа Моего» (Исх. 2:24; 19:3-6). И когда завет был скреплен жертвой и «все слова Господни и все законы» были пересказаны народу, народ в один голос отвечал: «все, что сказал Господь, сделаем» (Исх. 24:3). В силу трагической истории непослушания, длившейся в течение сорока лет скитания по пустыне («но скоро забыли дела Его», «не слушались гласа Его» - Пс. 106:13,25), завет был возобновлен и закон вновь был возглашен во благо нового поколения, прежде чем оно достигнет земли обетованной. Одним из рефренов, проходящих через книгу Второзакония, являются слова «Слушай, о Израиль!» Ее весть сводится к следующим словам: «Итак, Израиль, слушай постановления и законы, которые я научаю вас исполнять, дабы вы были живы (и размножались) и пошли и наследовали ту землю... дабы жить тебе» (Втор. 4:1,30; 5:1; 6:1-3; 11:26-8; 12:28; 15:5; 28:1).
Когда же народ Израилев достиг земли обетованной и учредилось царство его, тема благословения Божия за веру и послушание и осуждения за неверие и непослушание остается главной в книгах пророков и премудрости. Достаточно привести небольшой пример. Псалом 81:9,13 гласит: «Слушай, народ Мой, и Я буду свидетельствовать тебе: Израиль! О, если бы ты послушал Меня!.. Но народ Мой не слушал гласа Моего, и Израиль не покорялся Мне».
В книге Притчей Соломоновых премудрость персонифицируется и предстает как голос, взывающий и при дороге, и на рыночной площади: «К вам, люди, взываю я, и к сынам человеческим голос мой! Научитесь, неразумные, благоразумия, и глупые - разуму... Примите учение мое, а не серебро; лучше знание, чем отборное золото; потому что мудрость лучше жемчуга, и ничто из желаемого не сравниться с нею... Итак, дети, послушайте меня, и блаженны те, которые хранят пути мои!.. Блажен человек, который слушает меня, бодрствуя каждый день у ворот моих и стоя на страже у дверей моих! Потому что, кто нашел меня, тот нашел жизнь и получит благодать от Господа, а согрешающий против меня, наносит вред душе своей: все ненавидящие меня любят смерть» (Притч. 8:1-36; ср. 1:20-33).
Примерно так же и пророки, к которым низошло Слово Господне, призывают Израиль услышать его. В качестве примера обратимся к книге пророка Исайи, который приводит в смятение народ Израилев, употребляя святой город Иерусалим Содому и Гоморре. «Слушайте слово Господне, князья Содомские! Внимай закону Бога нашего, народ гоморрский!.. Если захотите и прислушаетесь, то будете вкушать блага земли, если же отречетесь и будете упорствовать, то меч пожрет вас, ибо уста Господни говорят». И далее: «О, если бы ты внимал заповедям Моим! Тогда мир твой был бы как река, и правда твоя - как волны морские... Нечестивым же нет мира...» (Ис. 1:2,10,19,20; 42:18-25; 43:8; 48:17-19,22).
Еще определеннее говорит пророк Иеремия, верный союзник благого царя Иосии, во время царствования которого книга закона вновь обрела себя в храме. Пророк и царь вместе призывали народ к покаянию и новому освящению, однако согласие его было неглубоким и недолгим. Божественное недовольство, выраженное устами Иеремии, звучит в открытую: «Такую заповедь дал им: «Слушайтесь гласа Моего и Я буду вашим Богом, а вы будете моим народом, и ходите по всякому пути, который Я заповедую вам, чтобы вам было хорошо». Но они не послушали и не приклонили уха своего, и жили по внушению и упорству злого сердца своего, и стали ко Мне спиною, а не лицом. С того дня, как отцы ваши вышли из земли египетской, до сего дня Я посылал к вам всех рабов Моих - пророков, посылал всякий день с раннего утра, но они не слушались Меня и не приклонили уха своего, а ожесточили волю свою, поступали хуже отцов своих» (Иер. 7:23 - 26; ср. 25:3-7; 32:33; 35:12-16; 44:1-6).
И потому на них низринулась Божия кара, Иерусалим был осажден и взят, храм разрушен до основания, а народ уведен в вавилонское пленение. В словах летописца, описывающего гибель иудейского народа, слышится язык пророков: «И посылал к ним Господь Бог отцов их, посланников Своих от раннего утра, потому что Он жалел народ и Свое жилище. Но они издевались над посланными от Бога и пренебрегали словами Его, и ругались над пророками Его, доколе не сошел гнев Господа на народ Его, так что не было ему спасения» (2Пар.36:15-16).
Из этого краткого пересказа ветхозаветной истории становится ясно, что Бог последовательно увязывает благоденствие Своего народа с тем, как этот народ слушает Его голос, верит ли Его обетованиям и подчиняется ли Его заповедям.
Нечто подобное имеет место и в Новом Завете, хотя теперь глашатаями Божиими выступают, скорее, апостолы, а не пророки. Они тоже призывают народ стать носителями Слова Божия (см., напр., 1Фес.2:13). Призванные Христом и облеченные Его властью, они смело поверят их наставлениям и подчиняются их заповедям (см., напр., 2Фес.3). Таким образом, посредством их писаний Иисус вдохновенно обращается к Своей Церкви (равно как и в посланиях, адресованных семи поместным Церквам). Он наставляет, предостерегает, укоряет и ободряет их, дает им обещания и предупреждения, призывая их слушать, верить, повиноваться и держаться до Его второго пришествия. Совершенно очевидно, что благоденствие народа Божия зависит от их отношения к Его Слову.
Современные проповедники - не пророки и не апостолы, ибо мы не являемся непосредственными восприемниками какого-либо нового, очевидного откровения. Слово Господне не приходит к нам, как оно приходило к ним, скорее, мы должны прийти к нему. Однако если мы с верой приступаем к толкованию Писания, Слово Божие - в наших руках и на устах, и Святой Дух может сделать его живым и властным в сердцах наших слушателей. Более того, степень нашей ответственности покажется нам еще более глубокой, если мы вспомним о неразрывной связи, которую мы установили между Словом Божиим и народом Божиим. Здесь принцип остается неизменным: глухая церковь - это мертвая церковь. Бог живет, питает, вдохновляет и ведет Свой народ Своим Словом. Всегда, когда Библия толкуется истинно и последовательно, Бог через нее дает Своему народу то зрение. без которого он бы погиб. Прежде всего он начинает понимать, какими Бог хочет видеть его, Свою новую общину в этом мире. Затем он воспринимает те возможности, которые Бог дал ему во Христе для исполнения Своей цели. Вот почему только в смирении и послушании, внимая гласу Божию, Церковь может возрастать в своем совершенстве, помогая миру и прославлял его Господа.
Говоря, что Слово Божие остается необходимым условием для благоденствия Церкви, я не забываю и о евангельских таинствах и, особенно, о таинстве причащения. Августин определяет таинства как «зримые слова» (verba visibilia) и, тем самым, дает ключ к пониманию их функции и ценности. Таинства тоже говорят. Как Слово, так и таинство - оба свидетельствуют о Христе. Оба обещают спасение во Христе, оживляют нашу веру в Него, дают нам возможность взращивать Христову любовь в наших сердцах. Основное различие между ними заключается в том, что содержание одного из них адресовано глазу, а другого - уху. Таинства нуждаются в Слове для объяснения самих себя. Служение Слова и таинства является единым служением обетований Божиих: Слово возглашает, а таинство показывает. И все же Слово стоит на первом месте, поскольку без него свидетельство тускнеет в своем значении, если вообще не умолкает.
История дает нам множество доказательств неразрывной связи между Церковью и Словом, между состоянием христианской общины и качеством христианской проповеди. «Окиньте взором историю Церкви и разве не ясно вам станет, что периоды и эпохи упадка в церковной истории, всегда приходились на то время, когда в упадок приходила проповедь?» - спрашивает Д. М. Ллойд-Джонс. «Ну, а что же, - продолжает он,- всегда возвещает о заре Реформации или Возрождения? Обновленная проповедь»12.
Е. К. Дарган в своей обстоятельной двухтомной работе под названием «История проповеди» (охватывающей период с 70 по 1900 годы) вполне разделяет эту точку зрения. Он пишет: «Упадок духовной жизни и активной деятельности в церквах обычно сопровождается безжизненной, формальной. бесплодной проповедью, и это отчасти является причиной и отчасти следствием. С другой стороны, великие взлеты христианской истории в большинстве случаев берут свое начала в труде, связанном именно с кафедрой, и в своем движении вперед они развили и оформили высокий уровень проповеди»13.
Сегодня невозможно в общих чертах обрисовать положение Церкви во всем мире, потому что условия ее существования в разных странах и культурах весьма различны. Секуляризация Европы (вместе с той частью западного мира, которая сохранила тесные связи с Европой) постоянно возрастает на протяжении двух столетий, хотя в последнее время появились признаки того, что возможен и обратный процесс. В Соединенный Штатах наблюдается удивительный подъем, который, однако, озадачивает сочувственно настроенных наблюдателей, никак не могущих согласовать его с тревожной национальной статистикой преступлений, насилия, абортов и разводов. В большинстве коммунистических стран и в некоторых странах доминирующей исламской культуры Церковь, если и не противопоставляется государству и не преследуется им, то, по крайней мере, сдерживается в своих начинаниях. В то же время в некоторых развивающихся странах Азии, Африки и Латинской Америки Церковь прогрессирует так быстро, что, если и в дальнейшем этот темп сохранится, международное лидерство Церкви скоро перейдет в руки третьего мира, если это уже не произошло. И в то же время многие руководители сами признают, что наряду с решительностью и энтузиазмом, присущим жизни их церквей, в значительной мере имеет место также поверхностность и непостоянство.
Возможно ли в этой сложной ситуации, в которой Церковь повсюду теряет почву под собой, точно определить основную причину ее слабости? Многие скажут, что это невозможно, и действительно причин немало. Однако что касается меня, то я не колеблясь скажу, что основной причиной упадка Церкви в одних регионах и незрелости в других является то, что пророк Амос назвал «жаждой слышания слов Господних» (Ам.8:11). Низкий уровень христианской жизни прежде всего является следствием низкого уровня христианской проповеди. В гораздо большей степени, чем нам хотелось бы, число прихожан зависит от качества проповеди, и в редкий случаях этого не происходит.
В конце 1979 года журнал «Time» опубликовал статью под заголовком «Американская проповедь: умирающее искусство?» Автор статьи пишет следующее: «Охлаждение к Слову - вот что в первую очередь способствует явной болезни, имеющейся во многих больших современных протестантских церквах», в то время как для римско-католической Церкви проповедь никогда не имела большого значения и «скорее была видом духовной приправы перед евхаристией». И в то же время не мешает вспомнить, что двести лет назад, «когда проповедовал Джонатан Эдвардс, вся Новая Англия падала к его ногам».
Итак, для того, чтобы Церковь вышла из кризиса, прежде всего необходимо возродить проникнутую верой, сильную Библейскую проповедь. Бог по-прежнему говорит народу Своему: «О, если бы вы ныне послушали Слова Моего» (ср. Пс.95:7), а проповедникам: «О, если бы вы могли возгласить его».
О ПАСТЫРСТВЕ
Вопрос о природе и функциях профессионального христианского служения остается в современной Церкви весьма неопределенным. Для начала отметим, что социальный престиж, которым когда-то пользовалось духовенство западных стран, сегодня очень умалился. Государство взяло на себя многие виды филантропической деятельности, учрежденные Церковью (например, в области медицины, воспитания и социального обеспечения), и поэтому тот, кто раньше вступал с этой целью в духовный сан, сегодня может так же хорошо трудиться в так называемом «мирском граде». Кроме того, было возрождено новозаветное учение о Теле Христовом (в значительной степени как результат харизматического движения) и актуализован его вывод о том, что каждый член общины имеет какой-то дар, а, следовательно, и служение. Но если дело обстоит так, то, быть может, в профессиональном служении больше нет необходимости? И, может быть, духовенство уходит в прошлое? Здесь как раз проявляется одна из тенденций, способствующих ухудшению нравственной атмосферы современного духовенства.
В этой ситуации необходимо вновь вспомнить о новозаветном учении, которое Иисус Христос дает тем, кто должен попечительствовать над Его Церковью, определяя их как постоянный элемент церковной структуры. «Верно слово: если кто епископства желает, доброго дела желает» (1Тим. 3:11). Однако, возрождая эту истину, было бы полезно вернуть этим «попечителям» новозаветное их определение как «пастырей». Термин «служитель» является неточным, так как он, скорее, обозначает нечто общее, а не конкретное, и потому всегда требует применения дополнительного прилагательного, указывающего, какого рода служение имеется ввиду. Слово «священнослужитель», «священник», к сожалению, остается двусмысленным. Тот, кто знаком с этимологией английских слов, знает , что слово «священник» (priest) является всего лишь сокращенной формой слова « пресвитер» (presbyter), что означает «старший». Однако это слово используется для перевода греческого слова hiereus (cвященник, приносящий жертву), которое не употребляется применительно к новозаветным христианским служителям. Называть духовенство «священниками» (как это принято в римско-католической, лютеранской и англиканской церквах) значит ложно утверждать, что их служение в первую очередь направлено к Богу, в то время как Новый Завет характеризует его как ориентированное прежде всего на Церковь. Поэтому слово «пастырь» остается наиболее точным термином. Если нам возразят, что в данном случае имеется ввиду «пастух» и что овцам и пастухам нет места в суетных городах XX в., то лучшим ответом будет упоминание о том, что Сам Господь называл Себя «Пастырем добрым», то есть пастухом, и даже живущие в городах христиане продолжают думать о Нем именно в таком смысле, и что Его пастырское служение (с характерными чертами сокровенного знания, жертвой, водительством, защитой и заботой) всегда остается образцом для всех пастырей.
До Реформации концепция священнического служения доминировала в Англии (а также и в римско-католической Церкви). Епископ, совершающий рукоположение, облачал кандидата в ризу, произнося следующие слова: «Приими священное облачение», и давал ему дискос и чашу, говоря: «Приими власть к принесению жертвы Богу и совершению литургии во имя живых и усопших». Это porrektio instrumentorum или вручение символов службы было в значительной мере изменено английскими реформаторами. В их первом служебнике 1550 г. подчеркивается, что и добавление к дискосу и чаше рукополагаемому вручается Библия, дающая ему власть «проповедовать Слово Божие и совершать Святые таинства». В 1552 г., то есть всего два года спустя, вручение дискоса и чаши было упразднено и единственным «символом», вручаемым кандидату, стала Библия. Что касается англиканского служебника, то он сохранился без существенных изменений до наших дней.
Это изменение в символах отразило изменение в понимании самого служения. Его сущность теперь усматривалась не в священнической, а в пастырской деятельности. Она была и остается служением Слова. Главная обязанность пастыря, который «ходит» за своими овцами, заключается в том, чтобы «питать» их. В то время как Бог осуждает пастырей Израилевых за то, что они пасут самих себя вместо того, чтобы пасти своих овец, Божественный Пастырь покоит Свою овцу «на злачных пажитях» (Иез. 34:1-3; Пс. 23:1-2). Развивая этот ветхозаветный образ, Иисус не только обещает, что Его овца, надежно Им охраняемая, «и войдет и выйдет, и пажить найдет», но и возлагает это на Петра, насколько раз говоря ему: «паси агнцев Моих» и «паси овец Моих» (Иоан. 10:9; 21:15-17). Эту заповедь апостолы никогда не забывали. «Пасите Божие стадо, какое у вас», - напишет позднее уже сам Петр, а Павел обратится к старейшинам Эфесской Церкви со словами: «Итак, внимайте себе и всему стаду, в котором Дух Святой поставил вас блюстителями, пасти Церковь Господа и Бога, которую Он приобрел Себе Кровию Своею» (1Петр.5:2; Деян.20:28). Стоящие во главе церкви должны твердо помнить, что привилегия, переданная им Верховным Пастырем, заключается в их пастырской заботе о Его овцах, которых Он купил Своею кровью и жизнью.
Само выражение «пасти Божье стадо» является, конечно, метафорическим выражением, обозначающим процесс обучения Церкви. По существу пастор - это учитель. Ему, правда, строго запрещено Христом учительствовать в не терпящем возражений стиле, который пытался бы захватить права Духа истины и сделать общину послушной ему (см. Матф. 23:8). Верно также и то, что в соответствии с новозаветным обетованием Божиим, гласящим, что «все сами будут знать Меня», Святой Дух теперь дан всем верующим, все получили помазание от Него» и «сами научены Богом», и, в конечном счете, не нуждаются в учителях человеческих (Иер. 31:34; 1Фес.4:9; 1Иоан. 2:20-27). Однако верно и то, что все члены церкви должны обильно вселить Слово Христово в самих себя, так, чтобы они могли «научать и вразумлять друг друга... со всякой премудростью» (Кол. 3:16). В то же время все эти истины вполне согласуются с устроением, полномочиями и назначением специалистов, то есть пастырей, которые посвятили себя служению проповеди и учительства, ибо среди многих духовных даров, ниспосланных Господом Своей Церкви, есть дары «пастырей и учителей» (Еф. 4:11). Комментируя эти стихи в их контексте, Кальвин писал в своих «Установлениях» следующее: «Мы видим, что Бог, Который мог бы в один миг привести к совершенству Своих, желает, однако, чтобы они возрастали, воспитываясь только Церковью. Мы видим способ, предназначенный для этого: проповедование божественного учения было возложено на пастырей». Далее он предостерегает читателей против безрассудного и высокомерного отрицания этого божественного положения. «Многие, руководствуясь гордостью, неприязнью или соперничеством, приходят к убеждению, что они вполне могут довольствоваться частным прочтением и размышлением и поэтому презирают публичные собрания и считают проповедь излишней... Это похоже на уничтожение лица Божия, которое сияет над нами в учении»14. «Ибо солнечный свет и тепло, пища и питие не столь необходимы для питания и поддержания здешней жизни, как апостольское и пастырское служение необходимо для сохранения Церкви на земле»15.
Английские реформаторы вскоре переняли положения Кальвина, проповедуемые им в Женеве. Самой важной им казалась та мысль, что пастыри должны проповедовать чистое Слово Божие и что народ должен внимать ему. Вот что писал Джон Джуел, епископ города Солсбери: «Не пренебрегайте, дорогие собратья, не пренебрегайте слушанием возвещенного Слова Божия. И когда придете не проповедь, пусть души ваши прилежно внимают услышанному, ибо именно здесь приходят в движение сердца человеческие и являются тайны Божии, и как бы ни был слаб проповедник, однако Слово Божие здесь как никогда сильно и могущественно»16.
И наоборот, нет ничего более пагубного для Церкви, чем неверный проповедник, о чем прямо заявляет Томас Бэкон в предисловии к своей книге «The Demands of Holy Scripture». Он пишет:
«Нет ничего более ценного в христианском братстве, чем серьезный, исполненный веры и преданный проповедник Слова Господня, и нет большего бедствия среди любого народа, чем находиться под властью слепых вождей, бессловесных собак, хищных волков, лицемерных наемников, папистских пророков, которые питают этот народ не чистой пшеницей Слова Божия, а суетными людскими преданиями»17.
Я не знаю никого из людей нашего века, кто смог бы так сильно выразить это фундаментальное понимание пастырской деятельности, как это сделал Сэмюэль Вольбеда, чьи лекции, посвященные проповеди и приуроченные к Кальвинистскому богословскому семинару («Grand Rapinds»), были изданы после его смерти под заголовком «Пастырский дух проповеди» («The Pastoral Genius of Preaching). Определяя проповедь как «возглашение изустным словом Слова, написанного Богом вместо сказанного Им»18, он далее утверждает, что «это писанное Слово Божие от начала до конца является пастырским по своей вести, духу и цели». Поэтому истинный проповедник никогда не является только говорящей трубой или рупором... полностью, но чисто механически воспроизводящей весть писаного Слова Божия»; он, скорее, должен быть пастырем, «который умом и сердцем пребывает в совершенной гармонии с пастырскими словами Писания, которые он должен проповедовать»19. Более того, добрая пастырская забота о своих овцах включает в себя четыре момента: питание, водительство (ибо овцы легко могут заблудиться), охранение (от хищных волков) и исцеление (заживление ран тем, кто их получил). И все эти четыре вида деятельности являются четырьмя формами служения Слову.
Не следует, однако, думать, что это принципиальное отождествление пастырей с учителями представляет из себя отрицательную реакцию христиан-евангелистов и реформаторов, возникшую в результате полемики с другими исповеданиями. Это положение в равной мере признается и многими тенденциями в католицизме. В качестве примера я позволю себе процитировать отрывок из посвященной рукоположению речи Михаэля Рамсея в его бытность архиепископом Кентерберийским. Она называется «Почему же священник?», и вот какой ответ дает он на поставленный им вопрос: «Во первых, священник - это учитель и проповедник и как таковой он является богословом. Он призван быть рукоположенным ученым-богословом и его исследование должно быт не обширным по объему, но глубоким по своей целостности, а цель его не в том, чтобы быть эрудитом, а в том, чтобы оставаться простым. Лишь тот, кто занимается поверхностными исследованиями, путается сам и запутывает других»20.
Говоря о «пастырском» служении как об «обучении», я не вижу необходимости пускаться в спор о «рукоположении» и различии между духовенством и мирянами. Достаточно сказать о том, что Бог желает, чтобы каждая поместная церковь находилась под пастырским попечительством, чтобы это попечительство (по крайней мере над какой-либо общиной) осуществлялось группой лиц (слово «пресвитер» почти всегда употребляется в Новом Завете во множественном числе, см., напр., (Деян.14:23; 20:17; 1Тим.4:14; Тит.1:5) и чтобы эта группа включала в себя как полностью занятых, так и частично, духовенство и мирян, оплачиваемых и добровольных служителей (я думаю, что сюда должны входить как мужчины, так и женщины, хотя в Новом Завете указано, что их роли не совпадают). Я убедился из собственного опыта и на основании Писания, что идея совместной работы чрезвычайно полезна, ибо в таком случае мы имеем возможность извлекать выгоду из наших слабостей. Кроме того, миряне, одаренные каким-либо способностями, должны смело вступать в эту группу и совершать свое служение в установленном ими объеме в соответствии с их способностями. Одной из них является проповедь, и Церковь нуждается в гораздо большем количестве мирских проповедников. Однако, надо отметить, что пастырское служение, включающее в себя регулярную проповедь и обучение, является крайне взыскательным. Поэтому пастырская группа любой церкви нуждается, по крайней мере, в одном полностью занятом этой работой человеке, который целиком отдался бы служению Слова. Без этого община духовно обеднеет.
Задача окормления паствы или научения церкви может выполняться пастырской группой в различных аспектах. Пастырь добрый сам проповедовал толпе, уделял время отдельным людям и наставлял апостолов. Пастырское служение, созданное по образу Его служения, должно точно так же включать в себя проповедь, обращенную к собранию, наставление отдельных лиц и обучение групп. Существует ли различие между проповедью и поучением? Оба эти слова, конечно, не являются взаимозаменяемыми. С. Х. Додд популярно разъясняет, что в Новом Завете kerygma (проповедь) представляла собой возвещение смерти и воскресения Иисуса (согласно Писанию и в эсхатологическом контексте), сопровождаемой призывом к покаянию и вере, тогда как didache (поучение) являлось наставлением ( в основном этического порядка), которое давалось новообращенным. Это различие имеет важное значение, хотя оно, вероятно, несколько чрезмерно, так как в публичном служении Иисуса «учение в синагогах и проповедование Евангелия Царствия» (Матф.4:23; 9:35) не очень отличаются друг от друга; да и апостол Павел характеризовал себя одновременно «проповедником» и «учителем» Евангелия (1Тим.2:7; 2Тим1:11); а когда Лука в конце деяний прощается с ним, он «проповедовал Царствие Божие и учил о Господе Иисусе Христе» (Деян.28:31). Несомненно, что его проповедь по цели своей более евангельской, благовествующей, а по характеру более систематической, однако нельзя сказать, чтобы по содержанию одно полностью отличалось от другого; по-видимому, оба момента в значительной мере совпадают.
Иногда говорится, что проповедь в Новом Завете (kerusso «возвещать») носит полностью благовествующий (евангельский характер и что проповедь в современном ее качестве ( обращенная к христианскому собранию в церкви) не только не встречается в Новом Завете, но даже и не предполагается в нем. Однако на самом деле это не так. Сам факт того, что народ Божий собирается для слушания слова Божия, восходит к Ветхому Завету, он имел место в синагогах, а затем был перенят и христианизирован апостолами. Так, например, Моисей, дав священникам свой закон, повелел им собирать народ и читать этот закон, объясняя и применяя его по мере надобности (Втор.31:9-13; ср. Мал.2:7-9). Священник и книжник Ездра «принес закон пред собрание» и «читал из него». Священники-левиты также участвовали в этом: «и читали из книги, из закона Божия, внятно, и присоединяли толкование, и народ понимал прочитанное» (Неем.8:1-8). И позднее служба в синагогах включала в себя чтение закона и пророков, после чего кто-либо произносил проповедь. Так, например, пребывая в синагоге Назарета, Иисус сначала прочитал первые два стиха из 61-й главы Книги пророка Исайи, а затем в своей дальнейшей проповеди сказал, что Он Сам есть исполнение прочитанного. говоря и другие «слова благодати», удивлявшие Его слушателей (Лук.4:16-22). Так же и Павел, прибыв в Писсидию Антиохийскую, «после чтения закона и пророков» был приглашен начальниками синагоги разделить с другими «слово наставления», что он и сделал (Деян.13:14-43).
И поэтому нет ничего удивительного в том, что, когда верующие в Иисуса стали покидать синагоги или же изгонялись оттуда, они начали организовывать свои, сугубо христианские собрания, в которых был сохранен тот же стиль: чтение Библии сопровождалось ее толкованием (если не считать, что теперь к отрывкам из закона и пророков добавлялись чтения из посланий того или иного апостола (см., напр. Кол.4:16; 1Фес.5:27; 2Фес.3:14). Лука дает нам лишь краткое описание такого собрания. Речь идет об известном событии, произошедшем в Троаде. когда христиане собрались «в первый день недели». Их богослужение состояло из преломления хлеба и проповеди Павла, которую он «продолжил... до полуночи» и которая привела к злополучным последствиям (Деян.20:7-10). И хотя это единственное богослужение в Новом Завете, о котором особо сказано, что оно включало в себя проповедь, нет оснований предполагать, что оно было чем-то исключительным. Напротив, в своем Послании к Тимофею Павел дает ему специальные наставления не только относительно совершения совместной молитвы (1Тим.2:1-15), но и относительно проповеди. «Доколе не приду, занимайся чтением, наставлением, учением», - говорит он (1Тим.4:13). Отсюда ясно, что после чтения Библии и ее анализа должны следовать paraklesis (наставление) и didaskala (поучение). Однако это не значит, что здесь отсутствовал элемент евангельского благовестия, ибо среди народа были и те, кто стоял в стороне, подобно мытарям, в углу синагоги, вместе с новообращенными, готовящимися ко крещению, а иногда и просто язычниками (1Кор.14:23). И тем не менее, основное внимание уделялось обучению верующих. А поскольку пастырю надлежит пасти стадо, то среди условий, необходимых для духовенства, отличаются преданность апостольской вере (так, чтобы он мог «наставлять в здравом учении и противящихся обличать») и дар поучения (см. Тит.1:9; Тим.3:2).
Если бы современные пастыри всерьез приняли новозаветную точку зрения, подчеркивающую приоритет проповеди и обучения, это было бы крайне полезно не только для них, но и, без сомнения, оказало бы благотворное влияние на Церковь. Однако вместо этого. к сожалению, приходятся признать, что многие из них по сути своей остаются администраторами, символы служения которых скорее служба, чем приобретение знаний, и телефон вместо Библии. Выступая с проповедью в августе 1977 г. во время благодарственного молебна, посвященного столетнему юбилею Виклиффского колледжа, Дональд Коган ( в ту пору архиепископ Кентерберийский) напомнил собравшимся, что во время рукоположения епископ дает каждому посвящаемому Библию. «Он (посвящаемый) не предстает... в первую очередь как организатор, финансист или зазывала; он предстает как человек, избранный Господом Церкви, наделенный сокровищем христианского откровения, величественными штрихами вписанный в Книгу, лежащую в его руках, и воплощенный в Слове, ставшем плотью». Далее доктор Коган выразил надежду, что в новом столетии Виклиффский колледж выпустит новое поколение людей, которое будет не только заниматься изучением Библии, окормляясь ею и углубляясь в нее, но и «целиком отдадут себя ее толкованию и применению».
Если мы, подобно апостолам «пребудем в молитве и служении Слова (Деян.6:4), для большинства из нас это приведет к радикальному изменению нашей программы и режима работы, к передаче других обязанностей добровольцам из мирян, и, тем не менее, в этом выразится истинно новозаветное понимание сущности пастырской деятельности.
О ПРОПОВЕДИ
Итак, если пастыри являются проповедниками и учителями, то какого рода проповеди должны они произносить? Обычно в учебниках по гомилетике дается богатый выбор вариантов, однако, на мой взгляд, наиболее подробная классификация видов проповеди дана У. Е. Сенгстером в его знаменитой книге «Искусство проповеди» («The Craft of the Sermon»). Он выделяет три основных вида проповеди и каждой из них посвящает целую главу, замечая, однако, что «перечень возможных комбинаций едва ли не бесконечен»21.
Первый вид определяется «в соответствии с намеченной темой» (например, библейский, этический, касающийся благочестия, учения, социальной или евангельской), второй - «в соответствии с типом композиции» (например, непосредственное толкование, возрастающая аргументация или «ограничение») и, наконец, третий - «в соответствии с психологическим методом» (то есть в соответствии с тем, каким себя видит проповедник: учителем, барристером, человеком растерянным или же адвокатом дьявола).
Другие авторы, не столь обстоятельные как Сэнгстер, довольствуются более простой классификацией. С их точки зрения существуют проповеди тематические и текстуальные. Одни являются евангельскими, апологетическими или профетическими. другие качаются учения, благочестия, являются этическими или наставительными, в то время как где-то вне этого перечня имеют место и проповеди «экзегетические» или «толковательные». Я не могу согласиться с этим (иной раз даже уничижительным) противопоставлением толковательной проповеди всем остальным. Конечно, если под «толковательной проповедью подразумевается построчное толкование длинного отрывка из Писания, то, в таком случае, это действительно единственный возможный способ проповеди, хотя само слово употреблено неверно. Собственно говоря, слово «толкование» имеет гораздо более широкое значение; оно относится, скорее, к содержанию проповеди (библейская истина), нежели к ее стилю ( последовательный комментарий). Толковать Писание значит выявлять смысл написанного и делать его понятным. Комментатор выявляет то, что кажется скрытым, проясняет темные места, распутывает сложные и запутанные. Противоподложностью экспозиции (толкования) является «импозиция», которая навязывает тексту то, чего в нем на самом деле нет. Предполагаемый текст может быть стихом, изречением или даже одним словом, а также параграфом, главой или целой книгой. Объем текста не имеет значения, лишь бы он был взят из Библии. Суть дела сводится к тому, что мы с ним делаем. Будь он длинный или короткий. наша задача как толкователей заключается в раскрытии его смысла таким способом, чтобы его содержание стало ясным, точным, конкретным, без добавлений, упущений или фальсификации. В экзегетической (толковательной) проповеди библейский текст является не общепринятым введением в проповеди на другую тему, не удобным крючком, на который вешают кипу всевозможных мыслей, а хозяином, который диктует и контролирует все сказанное.
А теперь я позволю себе остановиться на основных преимуществах этой дисциплины.
Во-первых, толкование налагает на нас определенные границы. Оно держит нас в пределах библейского текста, поскольку толковательная проповедь есть библейская проповедь. Мы не исследуем отрывки из светской литературы, политических выступлений или даже духовных книг, оставляя в стороне свои мнения. Наш текст всегда взят из Слова Божия. Самое первое условие для комментатора заключается в признании того, что мы - хранители священного «клада» истины, «доверенные» Евангелия, «домостроители тайн Божиих» (см. 1Тим.6:20; 2Тим.1:12-14; 1Фес.2:4; Кор.4:1-2). В своей первой книге о проповеди Дональд Коган выразил это следующим образом: «Христианский проповедник ограничен в себе. Когда он подымается на кафедру, он не абсолютно свободный человек. Существует вполне реальное чувство, согласно которому можно сказать о проповеднике, что Всемогущий определил ему границы, которые он не должен переступать. Он не свободен придумывать или выбирать тему: она возложена на него и ему надлежит возместить о ней, истолковать ее и преподнести слушателям... Великое дело - подчиниться величественной тирании Евангелия!»22.
Во-вторых, толкование требует честности. Не каждый разделяет эту точку зрения. Обычно принято говорить, что из Библии можно сделать все, что хочешь, и это действительно так, если у комментатора не достает честности. Соммерсет Моэм в своей новелле «Луна и шестипенсовик» (The Moon and Sixpence) описывает некоего преподобного Роберта Стриклэнда, который пишет биографию своего покойного отца, больше похожую на миф, чем на реальную историю в действительности его отец, одержимый демонической страстью к алкоголю оставил жену, семью и карьеру. Однако в биографии он выступает как превосходный муж и отец. как человек большой доброты, трудолюбия и нравственности. Это непомерное искажение истины Моэм комментирует следующим образом: «В своих занятиях наукой, которая. если не ошибаюсь, зовется экзегезой, современный священник приобрел удивительную способность отделываться от многих вещей». Далее с немалым сарказмом он добавляет, что такое искусство толкования, присущее преподобному Роберту Стриклэнду, «по свершении несомненно приведет его к самому высокому церковному сану. Я уже вижу мускулистые икры его ног, затянутые в епископские гетры»23.
Тот самый «экзегезис», который критикует Сомерсет Моэм, в действительности является или, по крайней мере, должен быть крайне строгой дисциплиной. Иногда к нему добавляют длинное прилагательное «грамматико-исторический», поскольку оно обозначает толкование текста в соответствии с его историческим происхождением и грамматической конструкцией. Реформаторам XVI в. справедливо ставят в заслугу то, что они возродили этот метод, освободив библейский комментарий от причудливых аллегорий средневековых авторов. Говоря о «буквальном» значении, они противопоставляли его «аллегорическому», хотя и не отрицали, что некоторые места из Святого Писания являются намеренно поэтическими по стилю и метафорическими по значению. Они подчеркивали, что всякий изучающий Библию должен стремиться к ясному, естественному, очевидному значению любого текста, исключающему излишние выдуманные тонкости. Какой смысл вкладывал древний автор в свои слова? В этом суть вопроса. На него можно ответить, лишь обладая терпением и доверием. Мы не должны заражать себя цинизмом, свойственным современной литературной критике, подозревающей любого автора в сокрытии тайных целей или оккультных значений, которые надо определить и выявить. Библейские авторы были честными людьми, а не мошенниками, и стремились к тому, чтобы их творения были понятыми, а не «бесконечно толкуемыми».
Реформаторы много говорили об «аналогии вере» считая, что Писание обладает единством, которое дано ему божественным разумом, и поэтому толкование одного места проливает свет на другое; Церковь же не имеет права «толковать одно место Писания таким образом, чтобы тем самым отвергалось другое». Они не отрицали многообразия формулировок, содержащихся в Писании, однако стремились, чтобы это не шло в ущерб единству Писания (чего не делают некоторые современные ученые). Напротив, в гармонизации Писания (которая не равнозначна подтасовке), они видели ответственную христианскую задачу.
В конце апреля 1564 г. за месяц до смерти, Кальвин прощался с пастырями Женевы. Любой проповедник должен стремиться сделать то, что смог сделать Кальвин, сказавший следующее: «Насколько я помню, я не исказил ни одного места в Писании, и когда я вынужден был вдаваться в тонкости, то многое отбрасывал и всегда стремился быть простым...24 Примерно двести пятьдесят лет спустя это же требование выдвигал другой комментатор. Это был Чарльз Симьен из Кембриджа. На одной из торжественных проповедей. проводимых каждую вторую пятницу семестра, он сказал своим ученым гостям следующее: «Стремитесь из оригинала и контекста установить истинное, правдивое и первоначальное значение любого отрывка». К этому стремился и он сам. «Автор старался, - разъясняет он в предисловии к собранию своих очерков, посвященных проповеди и озаглавленных «Horae Homileticae», - без предубеждений и пристрастий выявить в каждом тексте его точное значение, обычное употребление и правильное использование»25. В письме к издателю он пишет: «Я стремился выявить то, что действительно имеется в Писании и не навязывать того, что с моей точки зрения должно в нем быть. Я прежде всего стремился сохранить главное: никогда не говорить ни больше, ни меньше того, что, на мой взгляд, являлось состоянием Духа толкуемого мной отрывка». Это решительное определение, призывающее к смирению перед властью Писания вместо того, чтобы судить его, заставило Симьена не доверять всяким схемам и структурам Божества. «Автор, - пишет он, - не является товарищем систематиков в богословии. Он стремился вывести из Писания только его взгляд на религию и честно и добросовестно присоединиться к нему, никогда не искажая ни одной доли Слова Божия в угоду частному мнению, но придавая каждой его части тот смысл, который, на его взгляд, был вложен туда его великим Автором»26.
С его точки зрения этого не могут сделать современные ему сторонники кальвинистского и арминианского учения. Напротив, пишет он с легким юмором, «нет решительного приверженца ни одной системы, который, оказавшись в одной компании со святым Павлом, пишущим свои несхожие послания, не посоветовал бы ему изменить то или иное выражение». Для самого Симьена такая позиция превосходства по отношению к боговдохновенному тексту была неприемлемой, ибо он вполне «удовлетворялся тем, чтобы как ученик сидеть у ног святых апостолов» и «не стремился учить их, как им надо говорить»27.
В-третьих, толкование указывает на ловушки, которые мы должны избежать любой ценой. Поскольку комментатор решил быть верным тексту, две основные ловушки, которые поджидают его, можно определить как забывчивость и неверность. Забывчивый комментатор забывает о тексте и следует собственной фантазии. Неверный же комментатор как будто не отступает от текста, однако на самом деле допускает передержки и вкладывает в него нечто совершенно отличное от первоначального, естественного значения.
Кэмпбел Морган, один из известных комментаторов нашего века, настаивает на необходимости иметь под рукой текст и разъяснять его. И далее он пишет, что Беджамин Джаут, глава Оксфордского колледжа, «заявил, что он обычно сначала пишет проповеди, а потом подбирает текст как крючок, на который их вешает. И я без обиняков говорю, - продолжает Кэмпбелл Морган - ...что изучение его проповедей показывает правильность изложения и опасность самого метода...» Однако еще более неразборчив тот проповедник, который «вынимает текст и говорит: «Это мой текст». Сейчас я буду проповедовать. Быть может, я снова с ним встречусь, а, может быть, и нет»28.
В конце концов такое бесцеремонное равнодушие к тексту хорошо хотя бы тем, что оно открыто признается. Гораздо хуже мнимое стремление к толкованию текста, а на самом деле использование его в своих интересах. Новозаветные авторы сами в ярких образах предостерегали нас от этого порока. Лжеучители осуждаются за то, что они «отступили» от истины, подобно стрельцам, не попавшим в цель, за «торговлю» Словом Божиим, подобно лавочнику, продающему обманом, за «искажение» Евангелия изменением его содержания и за «превращение» Писаний в нечто неузнаваемое. В противовес всем этим прегрешениям Павел с большим воодушевлением заявляет, что он «отвергнул скрытные и постыдные дела, не прибегая к хитрости и не искажая Слова Божия, а открывая истину (2Тим.2:18; 2Кор.2:17; Гал.1:7; 2Пет.3:16; 2Кор.4:2).
И все же своевольное обращение с Писанием тех, кто вкладывает в него то, что им хочется, остается постоянным позором для Церкви. Профессор А. Винет из Лозанны сказал в середине прошлого века, что отрывок из Писания тысячу раз служил пропуском для идей, которые не были библейскими»29. Иногда это похоже на безобидную охоту за подходящим текстом, как например, в случае с доктором У. Р. Мэтьюсом, деканом кафедрального собора св. Павла в Лондоне, который в связи с прекращением военных действий на исходе второй мировой войны, решил произнести проповедь о необходимости перехода к восстановительному периоду, взяв за исходное слова «мы более, нежели завоеватели» (Рим.8:37). Такой же случай имел место и с неизвестным проповедником, который, желая произнести проповедь о бренности всего земного опыта, взял за основу обычное для Ветхого Завета выражение «и это пройдет»30. Однако иногда проповедник злоупотребляет Писанием, садясь на него как на своего любимого конька. Кэмпбелл Морган рассказывает об одном проповеднике, который столь рьяно рассуждал о крещении, что совершенно не мог расстаться с этой темой. Однажды утром начав со слов «Где ты был, Адам?», он сказал далее следующее: «Итак, мы имеем три момента, которые должны проследить. Во-первых, где был Адам, во-вторых, как он выбрался оттуда, и, в-третьих, несколько слов о крещении»31. Более тенденциозными были, так называемые «пьюсеиты» из Оксфорда, которые решили, что 12-ый стих из 19-ой главы Евангелия от Матфея как раз подтверждает их высокое представление об авторитете Церкви. «Если кто-либо не желает слушать Церковь, - писали они, - пусть он будет для тебя язычником и мытарем» (AV). Они так часто восклицали «Слушайте Церковь», что заставили архиепископа Уотли выступить с ответной проповедью на тему «Если кто-то не слушает Церковь, путь он...»32 Эта практика выхватывания нескольких слов из текста, не говоря уже о его контексте, достигает своего «апогея» в том случае, когда проповедник, которому совершенно не нравится Ветхий Завет, начинает свою резкую критику словами «долой все законы и пророков».
Столь беспринципная игра с текстом со стороны проповедника напомнила Дэйлу игру фокусников и в 1878 г. на лекциях в Иельском университете он сказал: «Я часто думаю о фокусах того изобретательного джентльмена, который развлекает публику тем, что трет соверен между руками до тех пор, пока он не превратится в канарейку, и вытаскивает из рукава пальто полдюжины блестящих стеклянных шариков, наполненных водой, в каждом из которых плавает четыре-пять золотых рыбок. Что касается меня, то я люблю послушать хорошего проповедника и вовсе не против позабавиться проделками ловкого фокусника, однако фокусы и проповедь я предпочитаю воспринимать раздельно: фокусы воскресным утром, фокусы в церкви, фокусы с текстами Писания - совершенно не по мне»33.
Одна только решимость быть добросовестным комментатором поможет нам избежать этих ловушек.
В-четвертых, толкование вселяет в нас уверенность. Если мы пространно рассуждаем о наших собственных взглядах или о взглядах наших близких, которым свойственно ошибаться, нам не следует делать это с явной уверенностью. Однако если мы честно и беспристрастно исследуем Слово Божие, мы можем быть очень смелыми. «Говорит ли кто, говори как слова Божии», - пишет апостол Петр (1Петр.4:11). Но делаем мы это не потому, что осмеливаемся рассматривать наши собственные слова как изречение пророка, а потому что нам, подобно древнему Осии, «вверены слова Божии» (Рим.4:2), и наша главнейшая задача сводиться к тому, чтобы эти слова столь добросовестно и преданно, пока они не заговорят сами или, скорее, пока Бог не заговорит через них. Профессор Густав Вингрен превосходно выражает эту мысль в следующих строках: «От толкователя требуются только рот и губы для самого отрывка, так чтобы Слово могло заявить о себе... Действительно великие проповедники... на самом деле только слуги Писания. Стоит им заговорить... Слово... само начинает светиться в этом отрывке и, прислушавшись, слышишь, как начинает звучать голос. Сам отрывок есть голос, речь Бога; проповедник же - рот и губы, а собрание... ухо, в котором звучит голос... Проповедь необходима только для того, чтобы Слово могло заявить о себе, могло выйти в мир и проложить себе путь сквозь неприятельские стены к узникам, которые томятся за ними»34.
* * *
Таково богословское основание для служения проповедью. Бог есть свет, Бог действовал, Бог говорил и он сделал так, чтобы Его слова и дела сохранились в Писаниях. Через написанное слово Он продолжает властно говорить живым голосом, и Церковь должна внимательно слушать Его Слово, ибо ее здоровье и совершенство зависят от него. Поэтому пастыри должны толковать его ибо они призваны к этому. Всякий раз, когда они делают это честно, слышен голос Бога, и Церковь смиренно и покаянно умолкает, обновляется и укрепляется, превращаясь в орудие его совершения и славы. Эти истины о Боге и Писании, Церкви, пастырстве и библейском толковании должны укреплять наши шаткие убеждения, и тогда каждодневные препятствия не испугают нас. Напротив, мы предадимся этому служению со рвением и решимостью. Ничто не заставит нас отступить от этой первостепенной задачи.
1 Некоторые материалы этой главы были напечатаны в сборнике, посвященном памяти Уилбера Смита и озаглавленном «Evangelical Roots» (Nelson, 1978).
2 Ср. Пс.19:1; Ис.6:3; Рим.1:19-20.
3 Ср. использование прилагательных «лучший» и «вечный» в Послании к евреям (Евр. 7:19,22; 8:6; 9:12,14,15,23; 13:20), а также выражение «более славно» во 2-м Послании к коринфянам (2Кор. 3:4-11).
4 Теория двойного авторства Писания (особенно применительно к человеческой культуре) разработана мною в лекции, читанной в 1979 году и опубликованной Библейским Обществом в Австралии и издательством «Интер-Варсити Пресс» в США.
6 Цит. по русскому изданию Нобелевской лекции: Новый мир, 1989, No7, с. 142 (прим. перев.).
7 Новый мир, 1989, No7, с. 144.
8 Там же.
9 Иер. 23:29; Пс.118:105; Иак. 1:18,22-25; 1Пет.1:23 - 2:2; Пс. 18:11.
10 Forsyth, pp. 3, 15, 56.
11 Wingren, p. 45.
12 ibid., p. 146.
13 ibid., pp. 207-208.
18 Lloyd-Jones, Preaching, p.24.
19 Dargan, Vol. 1, p. 13.
20 Calvin, 4;1,5.
21 Ibid., 4;3,2.
22 Works Vol. 2; p. 1034.
23 Works Vol. 3; p. 598.
24 Volbeda, p. 24.
25 Ibid. p. 26.
26 Ramsey, M., The Christian Priest, p. 7.
27 Sangster, The craft of the Sermon, p. 92.
28 Coggan, Stewards, pp. 46, 48.
29 Maugham, p. 8.
30 Cadier, pp. 173-175.
31 Simeon, Horae, p. 12.
32 Ibid., pp. 4-5, Prefase to Vol. 1.
33 Ibid., p. 6.
34 Morgan, G. C., Preaching, pp. 40, 42.
35 Vinet, p. 76.
36 McWilliam, p. 39.
37 Jones, p. 288.
38 Authority and the Christian Faith, Thynne 1935, p. 50.
39 Dale, p. 127.
40 Wingren, pp. 201-203.
В чем же состоит искусство проповедования? Библия использует множество образов, чтобы описать христианского проповедника. Самым распространенным является образ вестника (греч. - керикс), которому поручено возвещение доброй вести. «Мы проповедуем Христа распятого» и «Мы проповедуем... Иисуса Христа как Господа» - это два самых точных определения апостола Павла, которые он дал своему служению.
Во-вторых, проповедующий - это сеятель (греч. - спейрон). Он несет драгоценные семена слова Божия, молясь о том, чтобы хоть некоторые из них упали на хорошо приготовленную добрую землю, и, «взошед, принесло плод сторичный» (Лук.8:4 и далее).
В-третьих, проповедующий - это посланник (греч. - пресбус), он послан как представитель неба.
Проповедник является также управляющим дома (греч. - ойкономос). Ему вверена ответственность за дом Божий и за духовную пищу, в которой нуждается паства. Это «таинства Божии», то есть откровение Его тайн. И от проповедника, в первую очередь, ожидается, что он будет добросовестно передавать все это семье Божией.
Проповедующий также является пастором (греч. - поймен). Старший Пастырь вверил заботу о Своих овцах младшим пастырям, которые должны охранять овец от волков (лжеучителей) и водить их на пастбища (верное учение).
Шестое сравнение описывает пастыря как «достойного, неукоризненного делателя» (2Тим. 2:15). Но как же он должен трудиться, чтобы быть «достойным» и «неукоризненным делателем» в глазах Божиих? Он должен умело преподавать Слово Истины. Древнегреческое слово «ортотомео» в русской Библии переведено как «верно преподающий» слово истины. Это не совсем точно передает смысл оригинала. Древнегреческое слово имеет более определенное значение, а именно: «правильно или прямо резать«, употреблялось оно при описании труда пахаря или строителя дороги. В Септуагинте (Притч. 3:6 и 11:5) это слово просто напросто означает «проделать дорожку в прямом направлении» или «проложить дорогу через густой лес или труднопроходимую местность», проложить ее прямо, так, чтобы путешествующий мог не петляя, наикратчайшим путем добраться до места назначения. Это «прямое» учение истины явно противоположно ересям лжеучителей, которые «отступили» от него (Притч. 18), и оно указывает на нужду в добросовестном и простом истолковании, которое было бы понятно и доступно нашим слушателям. То, что прежде всего бросается в глаза в этих шести сравнениях, так это то, что весть дана проповедующему. Ему не нужно ее выдумывать, она вверена ему. Таким образом, весть дана глашатаю для провозглашения; доброе семя дано сеятелю, чтобы он вложил его в землю; хорошая пища дана управителю дома, чтобы он раздал ее, и хорошие пастбища даны пастырю, чтобы он вел к ним свои стада. Так и в других иллюстрациях: посол отстаивает не свои личные интересы, но интересы своей страны. И строитель прокладывает дорогу для «слова истины», а не для своего слова. Впечатляет то, что во всех этих новозаветных сравнениях проповедующий служит интересам другого лица, стоящего над ним, и является вестником, провозглашающим не свои слова.
Но эти образы, иллюстрирующие задачу проповедующего, не указывают так ясно на необходимость передавать вверенную весть с учетом существующей ситуации или, говоря современным языком, на необходимость «контекстуализовать» Слово Божие. Однако это не означает, что выше приведенные сравнения вообще не указывают на такую необходимость. Вестник не может быть равнодушен к тем, кому он направляет свою весть, как и посол к людям, которым он представляет свою страну, или как управитель дома - ко всем живущим в доме, за которых он ответственен. Подобно этому и пастырь выбирает подходящее для своих овец пастбище, и строитель дороги думает о путешественниках, которые будут пользоваться дорогой, прокладываемой им через густой лес. Вероятно, сравнение с сеятелем ярче всего указывает на необходимость учитывать особенности каждого слушателя, не взирая на то, что сами образы этого сравнения, казалось бы, менее всего подразумевают людей. Тем не менее, различные виды почвы, на которую падает семя, представляют различные типы людей, слышавших Слово, и добросовестный сеятель несомненно обеспокоен не только тем, чтобы сеять нужные семена, но и тем, чтобы сеять их в соответствующую почву.
ПРЕОДОЛЕВАЯ КУЛЬТУРНЫЙ БАРЬЕР
Именно потому, что проповедование представляет собой не только пересказ библейских событий, не просто истолкование текста, но и передачу данной Богом вести реальным людям, которые в ней нуждаются, я представлю вам иную иллюстрацию, демонстрирующую саму суть проповедования. Она не библейская в том смысле, что буквально в Писании не употребляется, но я постараюсь показать, что она ставит перед нами исключительно библейскую задачу. Эта иллюстрация сравнивает проповедь со строительством моста. Мост - это средство сообщения между двумя пунктами, которые до его сооружения были отрезаны друг от друга рекой или оврагом. Благодаря мосту осуществляется движение транспорта, которое без него было невозможно. Что же символизирует собою пропасть или глубокая расселина? И что же это за мост, перекрывающий ее? Пропасть - это глубокий обрыв, разделяющий мир библейский и мир современного верующего. В знаменитом труде «Две культуры» («Наука и искусство»), вышедшем в 60 г. нашего столетия, автор сетовал на всевозрастающее отчуждение литературных кругов от кругов научных. Он писал о «пропасти взаимного непонимания» между ними. Но если пропасть между двумя современными сферами культуры так велика, то пропасть, которая существует между ими обоими и древним миром еще более огромна. Именно через эту глубокую расселину, образовавшуюся за 2000 лет изменяющейся культуры (а если учитывать ветхозаветную эпоху - то намного больший период), христианские проповедники должны проложить мосты. Наша задача - преподать открытую Богом истину так, чтобы она живым потоком заструилась из Священных Писаний, наполняя собою жизнь современных верующих людей.
Прежде, чем я буду излагать мое понимание проповедования как построения моста, мне кажется, я должен сделать две оговорки для того, чтобы избежать неверного понимания. Во-первых, хотя я и говорил о зияющей пропасти, разделяющей мир библейски и мир современного верующего, я признаю, что на самом деле существовал целый ряд людей, ставивших перед собой задачу преодолеть эту пропасть, построить мост; что на протяжении всей истории Церкви христиане пытались так преподать библейскую истину, чтобы она отвечала нуждам эпохи и удовлетворяла запросы их культуры, и что каждое новое поколение христиан продолжало труд предыдущего. Иногда, чтобы построить новый мост, новое поколение просто приспосабливает и переделывает старый, где добавит еще один «пролет», а где заменит «балку». Тем не менее, мир, в котором живет современный верующий, так быстро изменяется, что каждое новое поколение христиан чувствует эту пропасть, которая разделяет их с древним библейским миром и видит необходимость в сооружении нового моста.
Во-вторых, я призная, что опасно чрезмерно настаивать на уместности наших проповедей в церквах. Если мы будем в основном поглощены стремлением отвечать на вопросы, которые задают нам наши прихожане, то мы вскоре упустим из виду тот факт, что они очень часто задают несущественные вопросы, и что нужно заострить их внимание на вопросах насущных в христианском мире. Если мы будем некритично принимать тенденции в церкви и соглашаться с некоторыми нездоровыми интересами у верующих, то этим мы будем служить их прихотям, а не Богу. Поэтому, чтобы избежать опасности превратиться в современного ложного пророка, при принятии решения, - какой же нам построить мост, мы должны больше руководствоваться библейским откровением, чем частными, или же, что нередко бывает, ошибочными мнениями слушателей, которым мы проповедуем в церкви. Тем не менее, нам следует проявлять больше чуткости к приходящим к Богу душам и стремиться к наибольшему пониманию нашей паствы.
Поставленные перед необходимостью преодолеть этот барьер между современным верующим и древним библейским миром, проповедники обычно впадают в одну из двух крайностей.
Если мы консерваторы (я имею ввиду консерватизм в богословских вопросах) и придерживаемся ортодоксальных исторических позиций, то живем на библейской стороне пропасти. И на этой стороне мы чувствуем себя как дома, в безопасности. Мы верим Библии, любим Библию, читаем Библию, исследуем Библию и толкуем Библию. Но мы не чувствуем себя как дома в мире современного верующего, живущего по другую сторону пропасти, в особенности, если мы достигли среднего возраста или нам перевалило за пятьдесят. Проблемы, запросы и взгляды современного верующего смущают и пугают нас. Мы как-то даже стремимся изолировать себя от всего этого. Об этом свидетельствуют и наши проповеди. Мы проповедуем по-библейски. Конечно же, а как иначе? Великие проповедники прошлого - наш пример. Подобно им мы полны решимости толковать Писание и основывать все наше учение на Слове Божием. Но если начертить диаграмму пропасти между двумя вышеупомянутыми мирами, а затем обозначить на диаграмме наши проповеди, то нам бы пришлось начертить ровную линию, которая берет свое начало в мире библейском, а затем, поднимаясь по прямой траектории, повисает в воздухе, так и не достигнув другой стороны пропасти. Потому что наши проповеди очень редко бывают (если вообще бывают) «заземлены». Нам не удается проложить мост к внутреннему миру современного верующего. Наши проповеди библейские, но они не удовлетворяют нужды современного христианина. И когда нас просят объяснить, почему мы толкуем Библию, не учитывая конкретных духовных нужд общины и внутреннего мира ее членов, то мы благочестиво отвечаем, что мы полагаемся на силу Святого Духа, Который увяжет Свое Слово с реальной жизнью верующих. Такой метод по двум причинам не так уж плох, как это может показаться сначала. Во-первых, библейский текст сам по себе поразительно современен, и, во-вторых, Святой Дух в действительности использует библейский текст для того, чтобы привести слушающих к осознанию своего греха, к вере во Христа и к возрастанию в святости. Позвольте привести одно из высказываний, которое как нельзя лучше раскрывает эту мысль: «Именно в библейский мир вечного искупления проповедник должен привести всю паству... Этот мир в равной мере близок и в равной мере авторитетен для каждого поколения верующих. Единственной проповедью которая насущна и уместна во всякое время, является проповедь того вечного дара, который предложен нам только в Библии - вечный дар святой любви, благодати и искупления, вечная и неизменная нравственность благодати, спасающей нас от нашего неизгладимого греха».
В то же самое время в равной степени недопустимо оправдывать свое нежелание преодолевать барьер общения тем, что Евангелие само всегда насущно и уместно, и тем, что Святой Дух знает, как донести Его слово до сердца верующего. Мы не должны следовать примеру священника, которого один христианский писатель охарактеризовал как «прекрасного пожилого мужчину, который курил очень длинную трубку и произносил очень короткие проповеди». Он «имел большую кипу коротких проповедей, написанных на пожелтевших листочках с замусоленными краями, из которой он брал две проповеди каждое воскресенье; и чтобы сохранять абсолютную беспристрастность, брал их так, как они лежали, не обращая внимание на названия». В богословских кругах рассказывают много ужасных историй о неуместных проповедях. Например, об одном капеллане, который поехал проведать своих прихожан, работавших на строительстве «великой плотины» в верховье Нила. Его собрание состояло из простых рабочих, мужчин, которым приходилось работать в сильную жару, далеко от родины, подвергаясь большим искушениям, которые обычно одолевают людей, имеющих слишком много свободного времени и слишком мало возможностей проводить его разумно. И о чем же вы думаете он проповедовал? «О том, что они должны строго чтить все дни святых по церковному календарю - как будто бы перед ним была группа благочестивых вдов и старых дев, которые остались в его приходе на родине».
Затем рассказывают о том, как в прошлом столетии один из профессоров, обращаясь к группе университетских служанок, начал свою проповедь словами: «Онтологическое доказательство бытия Божия в последние годы, главным образом под тевтонским влиянием, было низвержено до чрезвычайно низкого уровня в арсенале христианской апологетики». Позвольте процитировать слова одного из выдающихся христианских проповедников о таких неуместных проповедях и об опасности увлечься деталями второстепенной важности: «Например, огромные проблемы сублапсарианизма и суплапсарианизма, ожесточенные дебаты о вечном исхождении Духа, искренние споры о двойном исхождении и до - и послетысячелетние схемы, какими бы важными некоторые их не представляли, они, практически, очень мало полезны благочестивой вдове, матери шестерых детей, которая намного больше нуждается в том, чтобы услышать о любвеобильной заботе Божией, чем о таких тайнах и глубинах. Я знаю одного служителя, который великолепно излагает темы о десяти рогах зверя, четырех лицах херувима, о мистических значениях голубых шкур, о символическом смысле шестов ковчега и окнах Соломоновского храма, но грехов простых людей, искушений века и нужд времени он едва ли вообще касается». Другими словами, его проповеди абсолютно неуместны.
Теперь я бы хотел обратить внимание на типичную ошибку в проповедях тех. кто «либерален» по своим богословским взглядам, или, скорее «радикален», чем консервативен. Представители этой категории живут по другую сторону пропасти, и она им роднее и понятнее. Это современные люди, живущие в современном мире. Они тонко чувствуют настроение времени и понимают то, что происходит вокруг них. Они читают современную поэзию и философию. Они знакомы с книгами популярных писателей и открытиями современных ученых. Они читают газеты, слушают радио и смотрят телевизор. Их ничем не удивишь и не потрясешь. Они не отстают от жизни. Мы вовсе не имеем в виду, что во всем этом есть нечто отрицательное, но когда они проповедуют, то следует прочертить другую прямую линию на нашей диаграмме, хотя на этот раз в противоположном направлении. Все их проповеди обращены к реальному миру, но на чем основаны - это известно одному только небу? Уж конечно же не на Библии. Напротив, эти проповедники позволили библейскому откровению ускользнуть от них.
Те из нас, кто критикует и осуждает либеральных теологов за их отвержение исторического христианства, не всегда верно понимают их побуждения или не отдают им должное в том, чего они стремятся достичь. Они ведь, главным образом, пекутся не о том, чтобы разрушить, но о том, чтобы перестроить христианство. Они знают, что огромное количество их современников не понимают христианства, потому что находят его учение неубедительным, его формулировки архаичными, а терминологию бессмысленной. Это сильно озадачивает лучших либералов и побуждает их ко всевозможным богословским измышлениям. Они стремятся изложить христианское вероучение ясным, убедительным языком. Честь им и слава за то, что они искренне стремятся решить на самом деле существенную проблему и найти современное Евангелие для современной Церкви. Хотелось бы, чтобы и мы, стоящие на консервативных позициях, болели о том же самом; чтобы не были настолько привязаны к архаичным клише, и так оскорбительно самодовольны, не взирая на свою неспособность передать вечную весть. Но печально и предосудительно то, что либералы в западных богословских кругах, отрекаясь от древних формулировок, склонны также отречься и от истины, в них изложенной, и тем самым вместе с ненужным выбрасывают главное, или, как говорят в народе, вместе с водой выплескивают и ребенка.
Этот контраст между двумя богословскими группировками в современных церквах запада является, вероятно, одной из самых больших трагедий общества. Консерваторы стоят на библейском основании, но они не современны, в то время как либералы и радикалы - современны, но не имеют под собой библейского основания. Подобные проблемы могут возникнуть в каждой церкви. Но зачем нам, в самом деле, так наивно делиться на противоположные лагери? Ведь озабоченность каждой из сторон вполне оправдана. Одна сторона стремится сохранить откровение Божие, другая - пытается установить связь с реальными людьми в реальном мире. Почему бы не совместить интересы обоих группировок? Неужели невозможно либералам вместе с консерваторами нести ответственность за сохранение основ исторического и библейского христианства, а консерваторам вместе с либералами болеть о том, чтобы Евангелие было донесено радикально по-новому и с учетом конкретных обстоятельств?
А между тем, каждая из этих групп стоит на своей излюбленной стороне пропасти, разделяющей две культуры, и почти никто не строит мосты. А ведь мы, проповедники, более чем кто-либо другой, имеем отношение к сфере общения. Некто остроумно сказал, что лекция - это перенос информации из конспекта преподавателя в конспект студента, которая переходит из первого в последний, минуя ум того и другого; но проповедь не должна превращаться в такой же плачевный пример коммуникабельности. Мы должны просить Бога о том, чтобы Он даровал Церкви новое поколение вестников, полных решимости преодолеть пропасть между библейским миром и современным миром верующего, стремящихся донести неизменное Слово Божие постоянно изменяющемуся; миру тех, которые не жертвуют истиной ради того, чтобы быть уместными или уместностью ради истины, но которые, напротив, полны решимости в равной степени быть верными Слову и возвещать его в соответствии с проблемами дня.
БИБЛЕЙСКИЕ И ИСТОРИЧЕСКИЕ ПРИМЕРЫ
Одна из основных задач истинно христианской проповеди, стоящих перед проповедником и независящих от его личного желания, - соотносить вечное Слово с конкретными, реальными ситуациями жизни. Эта обязанность возложена на нас Самим Богом в силу того, что Он Сам есть Бог общения и конкретной помощи, Который ищет общения с нами через Христа и Свое Слово. В Писании Его весть передана людям посредством человеческих слов, с учетом конкретного исторического и культурного контекста. Он не говорил на таком языке, который не принадлежал никакому народу, культуре или эпохе. И вечное Слово Его стало плотью, приняв все особенности еврея Палестины, живущего в I в. по Р.Х. В обоих случаях он снизошел до уровня людей, с которыми желал общаться. Он говорил на человеческом языке и принял человеческую плоть. Таким образом великое учение о богодухновенности Слова и воплощении Христа явили божественный образец общения. Бог снизошел до нашего человеческого уровня, сохраняя Свою божественность. Наши мосты должны быть прочно закреплены с обеих сторон пропасти. Этого можно достичь только тогда, когда бескомпромиссно сохраняется божественное содержание вести и учитываются человеческие обстоятельства, при которых она должна быть провозглашена. Мы должны смело входить в оба мира: древний и современный, библейский и нынешний и уметь внимательно прислушиваться к обоим. Ибо только тогда мы сможем понять, что говорит каждый из них и сможем постичь сущность вести Божией к нашему поколению. Мы должны спросить полемическим языком Дитриха Бонхеффера, одного из величайших богословов XX в. : «Кем является Христос для нас сегодня?» Еще в 1932 г. он сказал: «Вопрос не в том, какому образцу мы должны следовать в подаче вести, а в том, ч т о есть весть и каково ее содержание для нашего времени?»
Все это означает, что мы должны более глубокомысленно относиться к нашим проповедям. И вообще, мы недооцениваем запросы наших прихожан. Они приходят в церковь и знают, что не услышат там ничего нового. Кроме того, что они слышали еще с детства, им ничего не скажут. Их ожидают избитые скучные и неуместные проповеди. которые не способны ни захватить, ни увлечь их. Им едва ли удается сдерживать зевоту. Они приходят со своими проблемами и уходят со своими проблемами. Проповедь не ответила на их нужды.
Конечно же, собрание верующих прихожан - это не университетская аудитория, и не следует превращать проповедь в академическую лекцию. Не всем понятны проповеди тех, кто, оторвавшись от реальной жизни и перечитав массу разных книг, становится рабом линейной логики, неспособным употреблять данное ему воображение. Совершенно верно то, что заключения, к которым одни приходят путем логики, другими могут быть достигнуты интуитивно; что возможно воспринимать информацию посредством образов с таким же успехом, как и посредством слов; и что сотворенные Богом люди являются не только существами церебральными (наделенными способностью мыслить), но также и висцеральными (способными, грубо говоря, «чувствовать нутром»). Поэтому вполне оправдано и даже необходимо обращаться в проповеди к интуиции, воображению и чувствам слушателей. Но об этом мы еще будем говорить более обстоятельно. Тем не менее, в равной степени верно и то, что все человеческие существа, включая абсолютно невежественных людей, разумны в силу своего происхождения; что Бог открывает Себя им как разумным существам, ожидая что они поймут Его; и что даже если бы мы перестали читать, мы все равно, до определенной степени, продолжали бы мыслить линейно, поскольку речь также линейна, как и письмо, и в некотором смысле даже более линейна.
При всем этом мы должны проповедовать так, чтобы люди нас понимали. Один священник, который говорил о себе, что ему намного легче дружить, чем проповедовать, просил, чтобы его не переводили из деревни, в которой он проработал несколько лет. Потому что там, на ферме, он смог постепенно со всеми познакомиться и научился понимать людей. «Я не проповедник, - сказал он однажды одному из церковных руководителей, - но у меня прихожане всегда сыты, не так, как у проповедников: я могу опустить корм так, чтобы им было легко купить его». Если же мы проповедуем так, что весть пролетает над головами слушателей, то мы забываем, кто они есть. Сперджен однажды заметил: «Христос сказал: «Паси овец Моих... паси агнцев Моих». Некоторые проповедники, не взирая на это, поднимают пищу так высоко, что ни ягнята, ни овцы ее не могут достать. Им, вероятно, показалось, что в тексте написано: «Паси Моих жирафов».
Хотя нам не следует переоценивать интеллектуальный уровень нашего собрания, мы также не должны и недооценивать его. Самое главное, чтобы мы относились к прихожанам как к реальным людям с естественными запросами, чтобы мы затрагивали в наших проповедях насущные проблемы верующих, чтобы мы строили мосты в их мир, в котором они живут, любят, трудятся и отдыхают, радуются и печалятся, переносят испытания и трудности, стареют и умирают. Мы должны помочь им осмыслить жизнь во всех ее проявлениях, помочь им сделать Иисуса Христа Владыкою каждой из ее сфер, и наглядно показать насущность и уместность Его присутствия в их современной жизни.
Развивая эту модель проповеди, как сооружения моста, мы не предлагаем ничего нового. В каждом столетии христианские проповедники видели необходимость возвещать Слово Божие с учетом нужд и запросов времени, в котором они живут, и, несомненно, справлялись с этой задачей. О Хризостоме (ум. в 407 г. по Р. Х.), который, вероятно, был самым сильным и красноречивым проповедником первых трех христианских столетий, говорят, что у него было два качества, которые в своем сочетании делали его уникальным - он был человеком Слова и человеком мира. Как у каждого сильного проповедника, его весть содержала в себе и вечный, и преходящий во времени элементы. Для успешного проповедования необходимо глубокое, живое значение Библии с одной стороны, и понимание человеческой психологии и конкретно каждого отдельного человека - с другой.
Один из самых влиятельных теологов XX в., более всех ратовавший за научность христианской проповеди, сказал следующее о «стоящем за кафедрой»: «Перед ним лежит Библия, полная тайн... И что же теперь?» - спрашивает служитель. Когда раздается звон церковных колоколов, зал застывает в ожидании чего-то великого, решающего и памятного: в ожидании того, что они услышат Слово Божие, то есть ответы на свои извечные вопросы».
Обобщим все вышесказанное о библейском и современном факторах при помощи трех сравнений. Первое, по словам одного из богословов: «отцом проповеди должно быть небо, а матерью - земля». Второе: «каждая проповедь как тетива лука натянута между текстом Библии с одной стороны и проблемами современного верующего с другой. Если тетива непрочно натянута к одному из концов, лук бесполезен». И третье: «проповедь похожа на работу ткача. В ней есть и «основа» ткани и «уток» (т. е. сама ткань); есть постоянный неизменный элемент - Слово Божие и изменяющаяся часть, позволяющая ткачу менять рисунок по своему усмотрению. Наш постоянно изменяющийся рисунок состоит из людей и ситуаций жизни».
ХРИСТОС - НАШ СОВРЕМЕННИК
Вначале мы должны смело коснуться основных проблем человеческой жизни, коснуться тех вечных вопросов, которые всегда волновали людей и всегда привлекали внимание великих романистов и драматургов. Какова цель нашего существования? Имеет ли жизнь какой-нибудь смысл? Откуда я пришел и куда иду? Что значит быть человеком и в чем отличие человека от животных? Откуда эта жажда запредельного, эта всеобщая устремленность к Реальности, которая выше и больше нас? Откуда эта потребность преклонить колени перед Бесконечно Великим? Что такое свобода и как я могу ощутить свое личное освобождение? Каковы причины мучительного разрыва между тем, что я есть и тем, чем хотел бы быть? Можно ли освободиться от чувства вины и очистить совесть от греха? Что нам делать с жаждой любви, сексуальной потребностью, стремлением к супружеской, семейной и общественной жизни, с одной стороны, и всепроникающим чувством отчуждения, низменными и разрушительными страстями: завистью, злобой, ненавистью, похотливостью и мстительностью, с другой? Возможно ли научиться обладать собой и полюбить ближнего? Есть ли какой-нибудь проблеск света во мраке зла и страданий? Откуда нам черпать мужество перед лицом жизни, затем смерти и того, что нас ожидает за ней? Есть ли надежда, которая может поддержать нас в нашем отчаянии?
В каждом поколении и любой культуре люди задают эти вопросы и спорят о них. Именно на этой основе созидается мировая литература. А что можем сказать об этом мы, христиане? О, нам есть что сказать? Мы убеждены, что сами эти вопросы свидетельствуют о парадоксальной природе людей, нашедшей свое отражение в библейском учении о достоинстве человека как существа богоподобного и его порочности, обретенной в результате грехопадения. Кроме того, мы считаем, что ответы на эти вопросы дает Иисус Христос и что при соприкосновении с непостижимыми тайнами зла и страдания Он проливает на них больше света, чем кто-либо другой. Мы верим, что Иисус Христос исполняет любое истинно человеческое стремление. Найти Его - значит обрести себя.
Вот почему прежде всего мы должны проповедовать Христа. «Восхищение Христом - вот суть проповедования», - писал Джеймс Сталкер в своих йельских лекциях в 1891 г. «Если мы сможем преподать нашему народу Христа, мы преподадим ему все», - отмечал Ричард Бакстер более чем за два века до Сталкера.Помимо всего прочего Иисус Христос обладает почти неотразимым обаянием. «И когда Я вознесен буду от земли, всех привлеку к Себе», - сказал Он (Матф.12:32). Не в этом ли был главный секрет той силы, которая звучала в проповедях Уайтфилда и Весли в XVIII в.? В январе 1739 г. в Бермондсе, на юге Лондона, вовремя проповеди Джорджа Уайтфилда церковь была заполнена до отказа, а снаружи еще около тысячи человек безуспешно пытались проникнуть внутрь. «Я предложил грешникам принять всю полноту Христа, - писал он о своей проповеди, - принять всем, кто был готов вобрать ее своею верой». И даже не завершив проповеди, он уже думал о том, чтобы выйти на церковный двор, взобраться на надгробную плиту и оттуда вновь и вновь проповедовать Христа.
Любимым текстом Джона Весли (особенно в первый год его миссионерской деятельности) был 30-й стих из 1-й главы 1-го Послания к коринфянам, где об Иисусе Христе возвещается как о «премудрости, праведности, освящении и искуплении». Эти слова свидетельствуют о том, что Иисус Христос являет всю полноту Божества и может утолить все наши нужды. Если мы хотим обрести истинную мудрость и правильную связь с Богом, если мы хотим возрастать во Христе и однажды обрести полное и окончательное искупление, мы должны обратиться ко Христу ибо только Он может дать нам все это и только Он, распятый и воскресший Христос, по божественному предначертанию способен явить все это народу Божию. Возглашая эту истину Весли испытывал неописуемый восторг. Обратимся к его дневнику за 1739 г., написанному после его обращения. Четырнадцатого июня в Блэкхите перед собранием в 12-14 тысяч человек он проповедовал на свою «любимую тему - Иисус Христос, Который сделался для нас премудростью от Бога, праведность. и освящением, и искуплением». Семнадцатого июля в пяти милях от Бата, на вершине холма, возвышающегося над Брэдфордом, Весли предложил тысяче собравшихся искать во Христе премудрость, праведность, освящение и искупление». Седьмого октября на деревенской лужайке в пяти милях от Глостера он, как сам написал, «призвал всех собравшихся (около трех тысяч человек)... принять Христа как свою единственную премудрость, праведность, освящение и искупление. Я чувствовал в себе силы небывалые и говорил около двух часов». Затем пятнадцатого октября в Южном Уэльсе, в двух- трех милях от Чепстоу, на небольшой лужайке он вновь проповедовал «трем-четырем сотням простых людей на тему «Христос - наша премудрость, праведность, освящение и искупление». Несмотря на то, что все эти записи относятся к одному и тому же году, пришедшемуся на начало его служения, Весли и впредь никогда не уставал проповедовать Христа. Двадцать два года спустя, 22 июня 1761 г. он благовествовал о том же. Это было в графстве Дарем, на севере Англии. Солнце палило нещадно и сил почти не было. К тому же и место было не самым подходящим, « так как смрад от разлагавшейся рыбы был столь силен, что я почти задыхался, отмечал Весли, а толпа шумела, как морские волны. Однако голос Бога звучал сильнее. Слабость, жара, зловоние, неприятие толпы, - ничто не заставило меня замолчать...Через несколько минут этот океан утих, и люди серьезно внимали моим словам - «Иисус Христос, Который сделался для нас премудростью от Бога, праведностью, и освящением, и искуплением».
В лекциях для студентов и в обращениях к пастырям Сперджен тоже постоянно возвращался к этой прекрасной теме. «О чем мы будем проповедовать? - спрашивает он и далее отвечает: «О чем бы я ни говорил, все сводится к этому; братья мои, всегда и всюду проповедуйте Христа, ибо в Нем - полнота Евангелия. Его личность, дела и служение должны быть нашей единой, великой и всеобъемлющей темой. Мир все еще нуждается в том, чтобы ему говорили о Спасителе и о пути к Нему... Спасение - вот тема, ради которой я с радостью заручился бы поддержкой всякого, кто имеет святые уста. Я с жадностью ищу свидетелей великого благовестия благословенного от Бога. О, если бы проповедь о распятом Христа стала главным делом всех служителей Божиих».
Позднее, на одной из ежегодных пасторских конференций, в речи, озаглавленной «Как противостоять бедствиям века», Сперджен сказал: «Все более и более держитесь Евангелия. Несите людям Христа и только Христа». Затем, после обстоятельного обсуждения текущих проблем и бед, он закончил следующими словами: «Против них у нас только одно лекарство: проповедуйте Иисуса Христа, проповедуйте Его снова и снова. На обочине дороги, в тесной комнате, в театре - везде и повсюду проповедуйте Христа. Пишите книги, если вам это нравится, делайте все, что в ваших силах, и даже если не можете делать все остальное - проповедуйте Христа».
Из приведенных слов ясно, что Тот, Кого мы проповедуем, это не просто Христос как таковой, не мистический Христос, оторванный от реального мира и даже не просто исторический Иисус, а Христос - наш современник, который однажды жил и умер, и снова живет, чтобы утолить все нужды человека во всем их сегодняшнем многообразии. Встретить Христа значит прикоснуться к реальности и заглянуть в запредельное. Он вселяет в нас чувство собственного достоинства и значимости, ибо говорит о любви Божией к нам. Он освобождает нас от греха, ибо умер за нас; силой Своего воскресения Он освобождает нас из тюрьмы нашего эгоцентризма и парализующего страха, ибо Он царствует, поборов все силы зла. Он придает смысл и значение супружеству, семье, работе и досугу, личной и общественной жизни. Он вводит нас в новое единство людей, в новое человечество, которое Он творит. Он призывает идти туда, где Его отвергают, и своею жизнью свидетельствовать о Нем и служить Ему. Он говорит нам, что история не бессмысленна и не бесконечна, ибо однажды Он вернется, чтобы положить ей предел, уничтожить смерть и возвестить о новой вселенной, где царит мир и правда. «В нем обитает вся полнота Божества телесно, и вы имеете полноту в Нем, Который есть глава всякого начальства и власти» (Кол. 2:9-10). Одна из самых интересных задач проповедника состоит в исследовании опустошенности падшего человека и полноты Иисуса Христа, чтобы показать, как Он может заполнить нашу пустоту, осветить тьмы, в которой мы пребываем, обогатить нас и удовлетворить наши чаяния. Ибо богатство Христа неисследимо (Еф. 3:8).
ХРИСТИАНСКАЯ ЭТИКА
От примера со строительством моста, связующим Слово и мир, Христа и человека, я перехожу к сфере нравственного долга. Христиане всех исповеданий признают, что Евангелие проникнуто этикой. Оправдание неизбежно ведет к освящению. Учение, в котором ничего не говорится о долге, бесплодно; вера без дел мертва. Однако каковы эти «дела», которые суть плоды веры? Именно с этого момента начинаются разногласия. Вероятно этот вопрос полезно было бы рассматривать как последовательную цепь концентрических кругов, начиная со сферы личной этики и затем через анализ этических аспектов церковной, семейной и общественной жизни переходя к вопросам политического характера.
По меньшей мере в некоторых христианских кругах этика индивидуального поведения самым жалким образом низводится до уровня узких предписаний и запретов. Например, некоторые протестантские общины, создавшие собственную субкультуру, только тем и занимаются, что проповедуют всем, что они не курят и не пьют, не предаются так называемым «сомнительным развлечениям» (танцам, катам, театру и кино), следят за одеждой (например, какой длины юбки модно носить женщинам), прическами (какой длины должны быть волосы у мужчин), употреблением косметики (сколько крема, пудры, помады и грима можно использовать и допустимо ли это вообще). Не скажу, что это совершенно не имеет значение. Например, пристрастие к алкоголю стало серьезной проблемой вор многих странах, и поэтому каждый христианин должен со всей ответственностью решить, будет ли он пить (пусть по случаю и немного) или совсем откажется от этого. Теперь, когда связь между курением и некоторыми формами рака научно установлена, христианин, памятуя об ответственности за свое тело как храм Святого Духа, сознательно выбирает курить или не курить. Поскольку Иисус учил, что воспитание своего ока имеет решающее значение в половой самодисциплине, христианин должен сознательно выбирать, какие фильмы и пьесы он будет смотреть, какие книги и журналы будет читать. В том, что касается одежды, косметики, прически и украшений необходимо сделать выбор между скромностью и суетным тщеславием, простотой и экстравагантностью, о чем учили апостолы. Одним словом, все это имеет определенное значение. Каждый из этих вопросов требует от нас выработки христианской точки зрения и принятия христианского решения. Тем не менее, некоторые христиане утрачивают чувство меры в решении вопросов, которые в сравнении с большими нравственными и социальными проблемами современности кажутся второстепенными. Необходимо помнить, что это всего лишь «микро-этика» в отличие от существующей «макро-этики». Увлекаться ими значит превращаться в фарисеев, которые «отцеживают комаров, а верблюдов поглощают», придираются к мелочам и отвергают, по словам Иисуса «важнейшее в законе: суд, милость и веру» (Матф. 23-24).
В Ветхом Завете основы индивидуальной или личной морали были преподаны пророками, священниками и другими учеными людьми, которые стремились раскрыть нравственную суть Десятисловия. К моменту пришествия Христа последним представителем этой достойной традиции был Иоанн Креститель. Он не только призывал «сотворить достойный плод покаяния», но и разъяснял, что это значит для тех или иных людей, наставляя сборщиков податей не брать сверх положенного, а воинов - никого не обижать, не клеветать и довольствоваться своим жалованьем (Лук. 3:8-14). Новозаветные послания также учат этике личного поведения, иногда давая общие наставления о христианских добродетелях («Плод же духа: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость. воздержание;» Гал. 5:22-23), а иногда требуя вполне конкретного, как, например, умения владеть языком - непослушным органом и «неудержимым злом» (Иак. 3:1-12).
На меня, однако, самое сильное впечатление произвела вторая глава из Послания к Титу. Здесь говорится о том, что Тит должен давать подробные наставления о подлинно нравственном поведении членов Церкви всех возрастов: пожилым мужчинам надлежит быть степенными, серьезными и зрелыми, пожилым женщинам - быть воздержанными и наставлять молодых жен в их обязанностях по отношению к мужу и детям; юношам быть целомудренными и воздержанными. самому Титу быть безупречным примером, а слугам - повиноваться, быть трудолюбивыми и честными. Однако более знаменательным является тот факт, что все эти отдельные советы находят свое обоснование в христианском вероучении. Глава начинается с наставления о том, чтобы Тит говорил «сообразно с здравым учением», а заканчивается утверждением, что достойное поведение станет «украшением учению Спасителя нашего Бога». Таким образом, на Тита было возложено два вида педагогических обязательств. С одной стороны, он должен был учить «здравому учению» (апостольской вере, которая, подобно человеческому телу, представляет собой единое целое), а с другой, учить тому, что «сообразно со здравым учением» (то есть нравственному поведению, которое соответствует учению и «украшает» его, обнаруживая его красоту), Крайне важно, чтобы в своем проповедническом служении мы, следуя апостолам, в равной мере учитывали оба аспекта, не отделяя один от другого. Возвещая Евангелие мы должны раскрывать его нравственное содержание, а научая христианскому поведению, - предпосылать ему евангельское обоснование. Христиане должны усвоить, что их вера во Христа имеет практические последствия, а основной мотив к совершению добрых дел надо искать в Евангелии. Спасительная благодать Бога. «научающая нас, чтобы мы, отвергнувши нечестие и мирские похоти, целомудренно, праведно и благочестиво жили в нынешнем веке», воплотилась во Христе, нашем Спасителе и Учителе (Тит. 2:11-12).
В отличие от «индивидуального» долга к «церковному» («экклезиальному» звучало бы слишком торжественно и официально) я отношу наши обязанности друг перед другом в рамках той новой общности, которую основал Иисус. Многое в нравственном учении апостолов относится к тому «как должно поступать в доме Божием» (1Тим. 3:15), то есть к новому стилю и нормам поведения, предполагаемым в новом сообществе. Именно здесь находит свое место множество новозаветных увещеваний, обращенных «друг ко другу» (1Петр. 4:9). Мы должны любить друг друга и проявлять терпимость, ободрять и наставлять, быть «страннолюбивы друг ко другу без ропота» (1Петр. 4:9) и «носить бремена друг друга» (Гал. 6:2). Таков перечень обязанностей, еще более конкретизируемых в Послании Павла к ефесянам (Еф. 4-5). Мы должны отвергнуть ложь, гнев, обман, злоречивость, злобу, клевету как несовместимые с природой нового братства (Божией семьей, Христовым телом, храмом Святого Духа), сотворенного голгофским крестом. Мы - «члены друг другу» (Еф. 4:25) и все наше поведение должно быть проникнуто чувством солидарности во Христе. Взаимное осуждение или злоупотребление свободой, оскорбляющее чью-либо немощную совесть, совершенно несовместимо с понятием братства во Христе. «Но брат с братом судится» (1Кор. 6:6); «И от знания твоего погибнет немощный брат, за которого умер Христос» (1Кор. 8:11). Мы слышим как в голосе апостола звучит скорбь, когда он говорит о попрании братских уз.
Несмотря на то, что благочестивое поведение является неизбежным следствием благовестия. очевидно, что оно не приходит «автоматически» и требует научения. Возвестив Евангелие, апостолы дали ясные и конкретные нравственные наставления, и, таким образом, Евангелие и закон были взаимосвязаны в их учении. Если закон выступает в роли детоводителя ко Христу, возлагая на нас соблюдение строгих правил и грозя осуждением за грех (чтобы мы осознали, что Христос - наша единственная надежда на спасение), то впоследствии Христос Сам отсылает нас к закону, чтобы показать как нам следует жить. Смысл Его смерти за наши грехи состоит не только в том, чтобы мы могли получить прощение, но и в том, чтобы, получив его, «оправдание закона исполнилось в нас, живущих не по плоти, но по духу» (Рим. 8:3-4). Сегодня есть много пастырей, которые, боясь прослыть «законниками», вообще не дают своей пастве никаких нравственных наставлений. Как же мы удалились от апостолов! Да, «законничество» - это ложная попытка обрати спасение в послушании закону; «фарисейство» - это предосудительная озабоченность внешними и несущественными сторонами духовной жизни, однако стремление научить принципам нравственности, раскрывающим красоту Евангелия, - это не законничество и фарисейство, но подлинно апостольское христианство.
А теперь мы обратимся к третьему кругу нравственным обязанностей - семье. В своих посланиях апостолы Павел и Петр конкретно рассматривали взаимные обязанности мужа и жены, родителей и детей, хозяев и слуг1. Они придавали большое значение христианской семье и тем гармоничным отношениям, которые должны характеризовать ее. В связи с этим они дают наставления по данному вопросу. Семья, супружество, воспитание детей, и труд составляют основную часть человеческой жизни и являются повседневной заботой почти каждого члена любой христианской общины. Кроме того, в любой сфере христианские нормы поведения существенно отличаются от норм нехристианского мира. Посему основательное обучение принципам христианского вероучения и христианским обязанностям в супружестве, воспитании детей и труду сегодня крайне необходимо; однако услышать это можно лишь с немногих кафедр.
СОЦИАЛЬНЫЕ И ПОЛИТИЧЕСКИЕ ВОПРОСЫ
В целом наше поведение в обществе определяется общественными обязанностями, которые шире обязанностей индивидуальных, церковных и семейных. Я начну с учения нашего Господа, преподанного в Нагорной проповеди, где говорится о неотмщении и любви к врагам (Матф. 5:38-48; Лук. 6:27-36). Это учение выводит нас за пределы нашего дома и церкви ы мир, где царит насилие и где Христа и Его заповеди встречает вражда. Вопрос христианского отношения к преступнику и врагу нельзя свести к сфере личной этики, поскольку он сразу же затрагивает проблему государства и конкретных исполнителей тех или иных государственных функций (законодателей, работников правоохранительных органов, судей). Павел подчеркивает это преднамеренным сопоставлением долга каждого отдельного христианина «не воздавать злом на зло» с долгом государства наказывать преступника (Рим. 12:14; 13:5). Он еще более усиливает этот контраст, говоря о гневе и мести. «Не мстите за себя», - пишет он. Но почему же не мстить? Не потому, что возмездие как таковое неверно, а потому, что оно находится в ведении Бога, а не нашем. «Мне отмщение, Я воздам, говорит Господь». Равным образом, мы не должны проклинать тех, кто преследует нас, а, напротив, благословлять их и никогда не мстить, но жить в мире со всеми. Опять-таки, почему именно так? Разве гневное неприятие зла и наказание за него несовместимы с праведностью? Нет, просто то и другое принадлежит Богу. «Дайте место гневу Божию», - пишет Павел (Рим. 12:19). Ибо отчасти Бог выражает Свой гнев через государство, которое есть «Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое» (Рим. 13:4).
Причина, по которой я пытался кратко остановиться на разборе учения Павла, состоит в том, чтобы показать, что Нагорную проповедь нельзя сводить к личной этике; она ставит вопросы о насилии и ненасилии в обществе, и мы не можем от них уйти ни в наших мыслях, ни в проповедях.
Можно привести несколько других примеров. Один из них касается этики половых отношений. Определенные нормы из этой сферы недвусмысленно преподаны в Библии: например, там говорится о том, что приемлем только разнополый брак, длящийся всю жизнь. причем уважение противопоставляется вожделению, как единственная форма гармоничных половых отношений2. Кроме того, поскольку супружество относится, скорее, к плану творения, а не искупления, присущие ему нормы применимы ко всему человечеству, а не к убывающему духовному остатку. Поэтому нельзя ограничиться преподаванием этики половых отношений, рассчитанной на одну только общину (хотя, конечно, и это случается столь редко, что само по себе должно рассматриваться как желанный прогресс в данной области ); мы должны интересоваться общественными дискуссиями по поводу брака (обязателен ли он теперь?), развода и повторного вступления в брак (надо ли так много шуметь об этом?), а также гомосексуальных отношений (если они предполагают наличие только одного постоянного партнера и не допускают беспорядочных связей, то нельзя ли их рассматривать как вполне приемлемый аналог обычного брака?). Христиане должны активно вмешиваться в эти дискуссии и без опасений использовать для этого кафедру. Мы должны не только ясно, мужественно и бескомпромиссно излагать библейские нравственные нормы, не только призывать наших собратьев с верой и радостью следовать им и свидетельствовать о них, но и возвещать их секулярному миру, Мы должны не только проповедовать Евангелие. но и отстаивать его истины. как это делали апостолы ; в равной мере должны не только обучать основам библейской этики (включая этику половых отношений), но и доказывать, что следование ей благотворно сказывается на общественной жизни, а отказ от нее ведет к разрушению общественных устоев.
От половых проблем я перехожу к проблемам материального достатка. Иисус много говорил об опасности богатства, грехе алчности, безрассудстве жадных устремлений к материальным благам и о долге щедрости. Его брат Иаков в своем послании гневно обличает тех, кто, уподобившись скрягам, нажил себе богатство, удерживая из оплаты работников, и теперь живет в самодовольной роскоши (это обличение напоминает обличения ветхозаветных пророков - Иак. 5:1-6). Вместе с Иоанном и Павлом он говорит об обязанности состоятельных христиан (имеющих «достаток в мире») делиться с бедными, чтобы поддержать их в нужде3. Однако часто ли мы слышим об этом сегодня, часто ли мы слышим об этом даже с тех кафедр и в тех церквах, где призывают к строгому следования Библии? Быть может, проповедуя об опасностях богатства и радостях жертвенного служения и простоты, мы боимся задеть богатых братьев? Или мы хотим избежать этого призыва, умышленно ограничиваясь помощью бедным христианам, нашим единоверцам? Конечно, и это было бы радикальным шагом, поскольку в мире множество неимущих и обездоленных христиан, бедственное положение которых является живым упреком нашему изобилию. И все-таки такой ограниченный подход недопустим. Да, Библия учит нас тому, что нашей первейшей обязанностью является забота о братьях и сестрах однако в то же время она призывает «делать добро всем» (Гал. 6:10). Иисус призывал любить врагов, и любить действенно, поскольку тогда мы докажем, что истинные дети нашего небесного Отца, Который одинаково любит злых и добрых и выражает это на деле, повелевая солнцу светить для всех и для всех же посылая дождь (Матф. 5:43-48). Таким образом значительное экономическое неравенство между Севером и Югом должно служить для христиан не только законным поводом для беспокойства, но и непосредственным призывом к помощи. Нет сомнения в том, что существует неоспоримый разрыв между библейским учением о единстве всего человечества, едином пользовании природными богатствами и наличием неоправданных привилегий.
Итак, я незаметно перешел к пятому, наиболее широкому кругу христианской этики, а именно к политике, то есть к анализу тех очагов социальной несправедливости, где положение можно улучшить, но нельзя радикально изменить без мероприятий политического характера. Как проповедники должны относиться к проблемам «макро-этики»? Они наваливаются на нас со всех сторон: социальное неравенство и призыв к освобождению; бедность, голод, неграмотность и болезни; загрязнение окружающей вреды и истощение природных ресурсов; аборты, эвтаназия, смертная казнь и другие проблемы жизни и смерти; занятость, досуг и безработица; гражданские права и свободы; дегуманизация общественных отношений вследствие технократических тенденций; рост преступности и отношение общества к преступникам; расизм, национализм, племенная рознь; насилие и революция; гонка вооружений, угроза атомной войны и страх перед нею, - список почти бесконечен. Эти проблемы не сходят со страниц наших газет, а мыслящая университетская молодежь спорит о них день и ночь. Как же мы можем не замечать их? Сосредоточив свое внимание только на «духовных» вопросах, мы лишь усугубим роковое отъединение сакрального от секулярного ( считая, что это разные сферы и что Богу угодна только одна из них и безразлична другая); мы отделим христианскую веру от христианской жизни, упрочим стремлением к уходу от проблем реального мира и тем самым подтвердим известное высказывание Маркса о том, что религия - это опиум, который помогает людям мириться с существующим положением; и наконец, гладя на нас, не христиане еще более утвердятся в своем тайном подозрении о том, что христианство устарело и не отвечает нуждам современности. Все это слишком высокая плата за нашу безответственность.
Однако я уже слышу голоса моих оппонентов. «Вы вознамерились защищать то, - скажут они, - чего ни библейские писатель, ни Иисус, ни апостолы никогда не делали. Они проповедовали спасение, а не лезли в политику. Нравственные наставления, которые они завали, ограничивались личным поведением, семьей и Церковью. Они не тяготели к социальным и социально-политическим проблемам внешнего мира». Однако, дорогой мой оппонент, позвольте спросить, на чем основана ваша уверенность? Я думаю иначе. Давайте-ка поразмыслим вместе. Живой Бог Библии - Бог не только завета, но и творения, и Его провидение распространяется не только на тех, с кем Он заключил завет, но и на все человечество в целом. Будучи Богом справедливости и сострадания, Он желает, чтобы в любом обществе эти качества проявили себя в полной мере. Прочтите две первые главы из книги пророка Амоса: там написано, что суд Божий совершится не только над Его народом, не только над царством Иуды и Израиля за то, что они не исполняли Его закон и угнетали слабых, но и над соседствующими с ними языческими народами: сирийцами, филистимлянами, едомлянами, аммонитянами, моавитянами и жителями Тира. Но почему именно так? А потому, что в войнах они проявили варварскую жестокость, потому что в завоеванных странах они безжалостно истребляли людей и уводили их в рабство, потому что они осквернили прах царя, в которыми воевали. Этот отрывок (наряду в другими такими же пророчествами) свидетельствует о том, что справедливость и соблюдение нравственных норм угодны Богу в любом обществе.
Этому отвечает библейское учение о человеке, мужчине и женщине, которые являются венцом творения Божия, несут в себе Его образ и, обладая уникальной значимостью и достоинством, вполне заслуживают уважения, почитания и служения. Писание говорит, что угнетать бедных - значит оскорблять Творца, а проклинать - значить бесчестить Того, Кто «сотворен по подобию Божию» (Притч. 14:31; Иак. 3:9). Согласно Библии уважение к человеку, как существу богоподобному, является нашей принципиальной установкой, заставляющей нас противостоять всему, что оскверняет его, и поддерживать все, что делает его более человечным. Конечно, нет ничего более человечного, чем Евангелие, и посему мы должны возвещать его всему миру, делая это со всею возможной энергией, полнотой, настойчивостью и усердием. Однако после того, как весть о Христовом спасении даст людям истинные отношения с Богом, после того, как они, ощутив себя возлюбленными детьми Божиими, поднимут головы с новым чувством самоуважение, мы не можем по-прежнему оставить их в тех бесчеловечных условиях, в которых вынуждены жить столь многие, несущие на себе бремя бедности, болезней и безграмотности. В разной мере, видя эти нечеловеческие условия, гнетущие тех, кто не исповедует Христа, мы не может оставаться спокойными и бездеятельными только потому, что Христос им не ведом. Разве это не жестоко? Разве они не несут в себе образ Божий, так же, как и мы? Разве всякое угнетение не противно Богу? Но если так, то тогда все, что неугодно Ему, неприемлемо и для нас. Мы не можем стоять в стороне и ничего не делать.
Что же касается Господа нашего Иисуса Христа, то Его благовестие имело гораздо более широкую политическую основу, чем принято думать. Его современники поняли это сразу, поскольку взяли Его под стражу, судили и признали виновным в призыве к мятежу. «Мы нашли, что Он развращает народ наш, - говорили иудейские первосвященники Пилату, - и запрещает давать подать кесарю, называя Себя Христом Царем» (Лук. 23:1-2). Да и надпись на кресте, свидетельствующая о преступлении, за которое Он был казнен, гласила: «Сей есть Царь Иудейский» (Лук. 23:38) Конечно, обвинение, выдвинутое старейшинами и первосвященниками, отчасти было ложью. Иисус не развращал народ и не запрещал платить дань кесарю. Однако Он действительно называл Себя царем, истинным Царем. Царем Божиим, и иудейские старейшины усвоили что-то свое из Его проповеди о царстве. Позднее иудеи точно так же боролись против апостолов. «Эти всесветные возмутители пришли и сюда», - кричали они в Фессалониках, восприняв их как политических подстрекателей, поскольку «все они выступают против повелений кесаря, починая другого царем, Иисуса» (Деян. 17:6-7). Было ли это клеветой? Или, может быть, обвинение было верным? Допустимо и то. и другое. Конечно, апостолы не призывали народ к мятежу, однако они возвещали верховное царство Иисуса, а это с необходимостью означало отрицание власти кесаря, который домогался абсолютного почитания и даже поклонения от своих подданных. Кроме того, это означало что у Царя Иисуса есть свои подданные, ждущие от Него наставлений относительно жизненных ценностей, нравственных норм и образа жизни; подданные, которые знают, что им надлежит быть солью земли и светом мира и которые готовы (как только вспыхнет конфликт между двумя мирами и их системами ценностей) отринуть власть кесаря и последовать за Христом, даже если это будет стоить им жизни. Все это весьма тревожило власть предержащих, основной задачей которых было сохранение сложившегося порядка.
Однако я чувствую, что и эти доводы могут не убедить моих оппонентов. Они скажут мне, что даже при наличии выбора между двумя царями и двумя взаимоисключающими друг друга сообществами, Иисус и апостолы не вмешивались в дела кесаря, не думали о том, как улучшить законодательство Римской империи, и не требовали отмены рабства. Да, совершенно верно, они этого не делали, но ведь мы не станем утверждать, что они смирялись с рабством и что те христиански ориентированные политики, которым наконец удалось добиться его отмены ( сначала в Англии, а затем в США, неверно поняли свой долг, решив, что следуют заповедям Христа. Мои противники, конечно, не станут настаивать на этом. Да, все мы едины в том мнении, что Вильям Вилберфорс и его друзья верно понимали Божий замысел и в своей мужественной борьбе осуществляли Божью волю; они правильно поняли из Писания, что рабство (то есть обладание человеком на правах собственности) несовместимо с христианским учением о человеке и с требованием Павла, чтобы господа «оказывали рабам справедливое (Кол. 4:1); и наконец христианская проповедь, призывавшая воплотить .эти библейские принципы в жизнь, была справедлива. Поэтому они с неукротимой энергией боролись не только за отмену работорговли («этой, по словам Вилберфорса, наиболее отвратительной и порочной практики»), но и за освобождение рабов4.
Однако почему же тогда христиане не сделали такого вывода и не избавились от этого зла гораздо раньше? Оставляя в стороне трагические страницы истории, продиктованные слабостью и малодушием, отметим, что основное отличие XIX в. от новозаветных времен заключалось в разном социальном статусе христиан и разном уровне политической власти, которой они обладали. В первые века христиане представляли собой незначительное меньшинство, подвергавшееся гонениям и лишенное какой бы то ни было власти. О непосредственной политической деятельности не могло быть и речи. Примерно то же самое мы видим сегодня во многих странах, где господствуют марксизм, мусульманство, индуизм, буддизм или просто секулярная культура. Зачастую там нет демократического правительства, но если оно и есть, христиане в парламент не входят (или же их представительство весьма невелико). При таком политическом бесправии христиане могут проповедовать и учить, спорить и убеждать (правда, не везде одинаково свободно), могут своею жизнью свидетельствовать о соей вере и идеалах, однако прибегнуть к непосредственному политическому действию они не могут.
Но что мы скажем о Западе и о некоторых странах третьего мира, где христиане составляют большинство и где на протяжении многих веков культура была в основном христианской? Конечно, в такой ситуации наши христианские обязательства выглядят совершенно иначе. По-видимому, церковь или какое-либо исповедание не должны вовлекать людей в непосредственную политическую борьбу, однако христиане (в одиночку или группами) должны это делать, и церковь в своих проповедях должна их поддерживать. Христианам надо избегать двух крайностей: невмешательства (исключающего содействие политическому благополучию страны) и давления (то есть попыток навязать волю меньшинства противящемуся большинству, как это было в период сухого закона в Америке). Мы должны помнить, что демократия - это форма правления, согласованная с волей народа, что это согласие выражается в общественном мнении большинства, а оно изменчиво и подвластно христианскому влиянию. Пессимисты наверняка скажут, что человеческая природа порочна (да, это так,), что утопические мечтания недостижимы (и это верно), что в силу этого общественно политическая деятельность - лишь трата времени ( с чем мы не можем согласиться). Нелепо говорить, что христианство не способствует социальному прогрессу, ибо история свидетельствует об обратном. Куда бы оно ни пришло, оно повсюду влекло за собой новый взгляд на воспитание, готовность выслушать инакомыслящих, новые непредвзятые нормы правосудия, новые формы хозяйствования, новый взгляд на проблему брака и пола, иное отношение к женщинам и детям и, наконец, новое, проникнутое состраданием, стремление облегчить участь бедных, исцелить больных, вернуть достоинство узникам и проявить заботу о престарелых и умирающих. По мере того как христианство набирало силу, христианские ценности заявляли о себе не только в филантропических мероприятиях, но и в выработке иного законодательства, а это уже далеко не утопия, хотя и не «социальное евангелие» устаревшего либерализма, ошибочно отождествлявшего Царство Божие с христианизированным обществом. Нет, Царство Божие выражается в том, что Бог через Христа правит народом, который Он искупил. Однако этот новый народ, живущий иной жизнью, по-иному глядящий на мир и наделенный иною силой, призван быть солью земли и светом этого мира. Он может воспрепятствовать распаду общества, неся свет Христовой любви, мира и праведности и тем самым содействуя формированию общества, более угодного Богу правды и сострадания, нежели нынешнее.
Я не призываю к тому, чтобы кафедра стала местом выработки конкретных политических программ; не надо ее использовать и для непосредственной политической пропаганды. Тем не менее, проповедник должен раскрывать библейские принципы, соотносящиеся с проблемами современного общества, причем делать это так, чтобы помочь каждому выработать христианское отношение к данным проблемам. а также вдохновить и поддержать тех братьев, которые имеют вес в общине и занимают влиятельные посты в общественной жизни, призвав их следовать этим принципам в их профессиональной деятельности. В общину могут входить политики и юристы, учителя и врачи, промышленники и деловые люди, писатели и журналисты, актеры, радио-и телережиссеры, сценаристы. Проповедь должна помочь им развить христианское мышление и, тем самым, сделать сферу их деятельности более открытой для христианских идей.
В чем не может быть сомнений, так это в том, что кафедра обладает политическим влиянием, даже если с нее не произносится ничего, хотя бы отдаленно напоминающего политику. Не затрагивая проблем современности, проповедник неизбежно поддерживает устоявшиеся общественно-политические условия, и вместо того, чтобы содействовать общественным переменам и делать жизнь более соответствующей божественному предначертанию, проповедь превращается в зеркало, бесстрастно отображающее современные нравы, а Церковь просто сообразуется с законами мира сего. Итак, нейтралитет на кафедре невозможен. Обширные свидетельства этому мы находим в антологии Пола Велсби, содержащей сорок пять проповедей англиканских проповедников, собранных за период в четыреста лет (вплоть до 1947 г.) и опубликованных под заголовком «Проповедь и общество». «Цель данной антологии, - пишет он в предисловии, - состоит в том, чтобы показать отношение англиканских проповедников к условиям жизни в их стране, начиная с эпохи Реформации. Кроме того, читая их проповеди, мы сможем узнать, какова была жизнь в Англии в тот или иной период»5.
Читая антологию, мы видим, что некоторые проповедники мирились с существовавшим положением, другие же восставали против него. Одни не одобряли реформ, другие активно им содействовали. Их проповеди дают нам некоторую информацию об обществе и Церкви, а также об их взаимовлиянии. К сожалению, на протяжении большей части этого долгого периода «на социальное учение Церкви не обращали внимания, поскольку сама Церковь перестала мыслить». Таково мнение Р. Тони, которое Велсби приводит в своей книге6. Он утверждает, что только с конца XIX в. Церковь Англии стала играть более заметную роль в деле социальных преобразований.
РЕШЕНИЕ СПОРНЫХ ВОПРОСОВ
Итак, мы сошлись на том, что в наши проповеди необходимо включать проблемы социального, нравственного и политического звучания; однако как быть в таком случае со спорной проблематикой? Ведь не секрет, что даже христиане в равной мере почитающие Библию и одинаково стремящиеся раскрыть божественное предначертание в Слове Божием, дабы согласовать с ним свою жизнь, - даже они приходят к различным выводам и пребывают в мучительном несогласии друг с другом. Как же нам приступать к таким темам? Мы можем пойти по любому из следующий трех путей. Во-первых, можем вообще избегать этих тем. «Спорам не место на кафедре, - скажем мы. - Я хочу проповедовать с силой авторитета, чтобы в моих проповедях эхом звучало пророческое «Так говорит Господь», чтобы я властно мог возгласить: «Так говорит Библия». Однако я не могу авторитетно проповедовать на эти темы, отчасти потому, что даже среди христиан они признаются спорными, а отчасти из-за того, что у меня нет необходимых познаний и опыта для такого дела. Следовательно, выбора у меня тоже нет и поэтому я буду просто избегать их». Такая позиция вполне понятна, хотя и безответственна. Христиане жаждут нашего руководства в этих областях; они хотят. чтобы им помогли выработать христианское отношение к данным проблемам. Разве можем мы позволить себе, чтобы они в одиночку плыли в этих глубоких водах? Это было бы малодушием и трусостью.
Второй путь состоит в том, чтобы твердо занять определенную позицию. Проповедуя о войне, мы можем стать бескомпромиссными пацифистами (голубями) или ярыми сторонниками военных действий (ястребами); касаясь экономической жизни, мы будем защищать капитализм или отстаивать социализм; затрагивая проблему отношений между мужчиной и женщиной, мужем и женой, мы станем на позиции полной женской эмансипации или столь же полного признания мужского авторитета. Следуя такому пути, мы сможем проповедовать с властной категоричностью и страстью. Чувствуя, что надо призвать к определению однозначной позиции, мы будем призывать к ней, используя все наше красноречие и аргументацию и совершенно не принимая во внимание противоположную точку зрения.
Однако в таком случае мы будем злоупотреблять своим положением, поскольку кафедра дана для того, чтобы разъяснять Слово Божие и применять его на деле, а не для того, чтобы устраивать дискуссии по поводу каких-либо частных мнений претендовать на непогрешимость библейских пророков и апостолов. К тому же такая установка вводит в заблуждение, поскольку создает впечатление, что христианину необходимо занять только одну единственно возможную позицию, в то время как наличие других христианских мнений просто замалчивается. Все это весьма категорично и, по-моему, даже глупо.
Существует ли третий путь? Можно ли рассматривать спорные вопросы смело, без боязни, не спадая в чрезмерную категоричность и сохраняя необходимое благоразумие? Я думаю, можно. Суть третьего пути состоит в том, чтобы помочь христианам развить христианское сознание. Христианское сознание (термин, введенный Харли Блэймирсом в его книге с таким же названием) - это не сознание, сконцентрированное на специфически христианских или религиозных проблемах; напротив, это сознание, которое размышляет обо всем на вид совершенно «светском», однако делает это «по-христиански», то есть сохраняя христианские ориентиры. Оно не похоже на банк информации в компьютере, заполненный готовыми ответами на любой вопрос; оно, скорее столь глубоко вобрало в себя библейские истины и христианские посылки, что отныне любой вопрос может рассматривать в христианской перспективе, оценивая его с христианской точки зрения. Блэймирс сетует на почти полную утрату христианского сознания среди современных церковных деятелей. «Слабость и безволие, с которыми христианское сознание поддалось секулярным тенденциям, не имеют равных в истории христианства... Как существо мыслящее современный христианин сражен секуляризацией», - пишет он7.
Задача проповедника - помочь восполнить утрату. Систематически на протяжении многих лет излагая Библию, мы дадим нашим братьям общие основы христианского мировосприятия. Сюда войдут такие принципиальные положения, как вера в существование живого и любящего Бога, признание достоинства человека, обретенного им в творении и утраченного в грехопадении; Подверженность мира злу и приоритет любви, признание победы Иисуса Христа и Его царствования, осознание того, что согласно божественному замыслу, центральное место в истории занимает новая общность людей - христиане; и наконец вера в свершение времен и эсхатологическое ожидание суда и спасения. Короче говоря сознание тогда можно назвать христианским, когда оно прочно усвоило четырехчленную схему творения, грехопадения, искупления и свершения времен, и в силу этого может оценивать жизненные проявления в данном контексте. Следовательно, все наше проповедование день за днем должно развертывать «единый Божий замысел», тем самым способствуя развитию христианского сознания членов общины.
Однако как увязать эту задачу с проповедью на спорные темы? Как помочь членам церкви научиться по-христиански относиться к той или иной спорной проблеме? Мне думается, что в данном случае нашу задачу можно разделить на четыре этапа. Во-первых, нас надо смело, ясно и уверенно разъяснить библейские принципы, основные моменты обсуждаемой проблемы, а также те ее аспекты, по отношению к которым воля Божия выражена однозначно. Во-вторых, мы должны беспристрастно рассмотреть альтернативные точки зрения, разделяемые другими христианами, а также те аргументы, которые они используют для подтверждения своих выводов. В-третьих, мы должны свободно (если это уместно) обозначить свою позицию и объяснить, почему она такова. И, наконец, в-четвертых, после того как члены общины усвоили преподанные нами основные положения и рассмотрели представленные вопросы, мы должны дать им возможность вынести свое собственное решение.
Для начала возьму Ближний Восток. Два-три раза мне довелось путешествовать по некоторым арабским странам и поэтому я, как говорится, их первых рук узнал об арабо-израильском конфликте и в целом понял, с каким чувством арабы воспринимают палестинскую проблему. Как арабские христиане должны относиться к такой ситуации? - спросили меня. - И что должны говорить их пастыри? Мне думается, что нельзя исключить из проповеди ту тему, которая горячо обсуждается повсюду, и в то же время нельзя занять однозначную позицию, как будто правда целиком и полностью на одной стороне (хотя, конечно, есть пастыри, которые именно так и поступают). Мне кажется, что для человека стороннего (для меня, например) было бы слишком самонадеянно высказываться по такому тонкому вопросу, однако, поговорив с некоторыми местными христианскими руководителями, я все-таки почувствовал, что и я могу кое-что сказать. С одной стороны, в Писании существуют некоторые вполне определенные истины, которые необходимо проповедовать без колебаний: например, истина о том, что Бог Библии - Бог справедливости, и Он не прощает несправедливого отношения, проявляемого со стороны отдельного человека или целого народа; что личная ненависть и жажда мести для Христиан совершенно недопустимы, поскольку Иисус заповедал любить врагов, действенно выражая вою любовь в молитве и делах; что христиане-арабы, собираясь на богослужении, должны особо молиться за Израиль, а евреи - за своих ближних-арабов; что Иисус заповедал Своим ученикам терпеливо сносить несправедливые страдания, не думая о мести; что Он призвал их быть миротворцами и что христиане, со смирением воспринявшие все сказанное Иисусам (будь то евреи или арабы), будут вынуждены отойти от слепого, мстительного фанатизма, присущего многим их соотечественникам (и за это последние их не поймут, обвинят в непатриотизме и подвергнут поношению). Однако в таком учении нет никаких противоречий.
С другой стороны, существуют весьма неоднозначные аспекты спора, по отношению к которым христианский пастырь должен быть особенно внимательным. Что мы знаем из Библии о праве народа на какую-либо территорию и, в частности, о праве занимать обетованную землю? Существует ли право утверждать справедливость за счет насилия? Могут ли христиане убивать? Возможна ли конструктивная миротворческая позиция христианина и какова она? Такие вопросы пастор должен предложить общему обсуждению. Например, в том, что касается насилия, он должен признать, что на протяжении всей истории Церкви христиане занимали противоположные позиции; все они осуждали войну как зло и считали, что убивать невинных - преступление, однако некоторые пошли еще дальше, утверждая, что крестный путь требует безусловного отрицания всякого насилия. Другие развили теорию «справедливой войны», согласно которой в определенных ситуациях (с учетом специфики воюющих сторон, используемых средств, масштаба предполагаемого страдания, а также с учетом возможного результата) война является меньшим из двух зол. Надо призвать членов Церкви к тому, чтобы они смело смотрели на эту проблему и, учитывая имеющуюся аргументацию, определяли свою позицию.
Второй пример касается абортов, споры о которых идут на Западе. Проповедуя на эту тему, мы можем смело утверждать, что Библия однозначно говорит о святости человеческой жизни. Писание рассматривает убийство как ужасное преступление, однако не столько потому, что всякая жизнь священна (в своем крайнем проявлении такой взгляд более свойственен буддизму, нежели христианству), сколько потому, что священна именно человеческая жизнь, «ибо человек создан по образу Божию» (Быт. 9:6). Споры идут о том, с какого момента зародыш можно назвать человеческим существом. Римско-католическая церковь считает, что о человеке, с его телом и душой, можно говорить с момента зачатия. Протестантская точка зрения состоит в том, что Бог знает нас еще до рождения, ибо Он «соткал» нас «во чреве матери» нашей (Пс. 138:13-16), и что с момента зачатия зародыш, по меньшей мере, можно назвать «человеком в творении». Поэтому протестантские богословы подчеркивают, что нерожденный ребенок (а не только мать) имеет «права», которые надо защищать.
На этом основании они не только рассматривают как преступление всякий «аборт по требованию», но и вообще отвергают любые аборты, за исключением тех редких случаев. когда приходится выбирать между жизнью матери и нерожденным ребенком. По поводу других случаев, когда прерывание беременности может быть морально оправдано, ведутся оживленные горячие споры (например, когда молодая, незамужняя девушка становится беременной в результате изнасилования). Однако в любом случае христианину легче найти решение, если он твердо усвоил, что жизнь человека, как существа богоподобного, священна, независимо от того, пребывает ли он «в творении» или уже полностью сформировался.
Таким образом, наша задача сводится к тому, чтобы рассмотреть спорную проблему со всех сторон и не давать гладких ответов, избавляющих от необходимости думать самостоятельно. В противном случае мы воспринимаем наших братьев как детей, не умеющих принимать самостоятельные решения, и тем самым обрекаем их на хроническую незрелость. Мы же, напротив, должны ясно и уверенно преподать им простые истины Писания и содействовать развитию христианского мышления, с помощью которого они будут самостоятельно решать острые проблему современности, постепенно возрастая во Христе.
НА ПУТИ К ЗРЕЛОСТИ
Умение свободно мыслить и принимать решения является необъемлемым качеством зрелого человека; именно оно положено в основу так называемого «ненаправленного» метода современной педагогики. Выбирать за других людей значит относиться к ним как к детям, оставляя их таковыми; однако если мы помогаем сделать им свой собственный выбор, мы воспринимаем их как взрослых, тем самым содействую их взрослению. Христианские проповедники и наставники должны сделать все возможное, чтобы сохранить свободу человека и оградить ее от посягательств секулярного мира, пытающегося обезличить и запрограммировать его поведение (как, например, это происходит в некоторых формах рекламы и обучения).
В своей знаменитой книге «Скрытый зов» (с подзаголовком «Введение в технику массового убеждения через подсознательное») журналист Венс Паккард охарактеризовал американцев как «наиболее управляемую нацию по эту сторону железного занавеса», поскольку они постоянно испытывают действие подсознательных стимуляторов» и «неосознанной рекламы»8. Он утверждает, что коммерсанты, сборщики пожертвований, социологи, политики, промышленники и прочие, используя результаты исследований в области мотивации (то есть экспериментов, относящихся к подсознательной мотивации нашего выбора), постоянно играют на наших слабостях (тщеславии, самолюбии, страхе, сексуальной потребности). Книга читается с интересом, однако вызывает тревогу, поскольку раскрывает возможности манипулирования человеком на уровне его подсознания. «Осуществляются широкомасштабные усилия (нередко достигающие поразительного успеха) для того, чтобы, используя данные психиатрии и социологии, направит в нужное русло наши неосознанные привычки, наше желание что-то купить и даже наши мысли», - пишет Венс Паккард9. «Как бы нас ни называли - «потребителями»10 или «гражданами»11, - в любом случае скрытые раздражители воздействуют на нас, стремясь завладеть тайнами нашей психики»12.
Другая сфера манипуляций связана с образованием, о чем не мало написано. Для того, чтобы охарактеризовать эту опасность, я обращаюсь к другому автору, имя которого Паоло Фрейре. Он родился в Ресифи, на северо-востоке Бразилии, в 1921 г. Когда ему было одиннадцать лет, он испытал муки голода и поклялся бороться с ним где бы то ни было. Впоследствии он стал ученым секретарем и генеральным координатором бразильского «Национального проекта борьбы в неграмотностью среди взрослых», однако после военного переворота 1964 г. был арестован, а затем выслан из страны. С тех пор он работал в Чили, в Гарварде и Женеве. Основная сфера его интересов - так называемая «культура молчания», то есть обстановка невежества и пассивности, в которой живут народы Латинской Америки. В своей книге «Педагогика угнетенных» он говорит о необходимости «пробуждения сознания» у этих народов, о воспитательном процессе, в ходе которого сначала они должны адекватно воспринять окружающую их действительность, а затем предпринять определенные действия по ее преобразованию. Паоло Фрейре - марксист, и некоторые особенности его книги для меня неприятны и неприемлемы. Тем не менее, я считаю, что его принадлежность к марксизму не дает никаких оснований для отрицания основного учебно-педагогического тезиса, который он развивает. Он различает два подхода к образованию. Первый называется «повествовательным обучением», поскольку включает в себя «повествующий субъект (то есть учителя) и учеников, рассматриваемых как пассивно воспринимающий объект обучения». Такой подход превращает учеников в пустые «сосуды», которые учитель стремится наполнить. «Таким образом, обучение превращается в некое вложение знаний: ученики выступают как своего рода хранилища, а учитель - как вкладчик. Вместо акта живого общения учитель выдает отчужденную информацию. Такова «банковская» концепция обучения»13.
Сам Паоло Фрейре отстаивает альтернативную концепцию обучения, которую он называет «проблемной»14. Она предполагает диалог, в котором учителя и ученики вместе изучают окружающую обстановку и помогают друг другу критически ее осмыслять. Согласно автору различие между двумя концепциями состоит в следующем: «Так называемая «банковская» система обучения притупляет и подавляет творческие силы, «проблемное» же обучение предполагает постоянное раскрытие реальности. Первое стремится «потопить» сознание, второе, напротив, стремится выявить его и дать возможность критического вмешательства в окружающую действительность»15.
Далее от отмечает, что именно здесь сокрыто наиболее яркое отличие человека от животных. Животные существуют «вне истории», поскольку они не могут осмыслить свою ситуацию, не могут «ставить целей» и осмысленно стремиться к преобразованию реальности. Человек же, напротив, осознает себя и окружающий мир, ему присуще целеполагание, ориентированное на изменение окружающей среды16. Кроме того, «животные не могут воспринимать мир отстраненно: они погружены в него. Человек же занимает отстраненную позицию, он объективизирует мир и тем самым получает возможность понять его и преобразовать своим трудом»17. Без осознания мира и возможности действия человек не был бы человеком в полном смысле слова, поскольку именно благодаря мышлению и активному действию он вычленяет себя из безликого мира объектов, подвластных управлению со стороны других людей, и становится субъектом истории наделенным свободной волей18.
Таким образом, как в рекламе, так и в обучении возможно или управлять людьми, или служить им, обезличивать их, или же, напротив, содействовать их взрослению. Перед таким выбором поставлен и проповедник. Конечно - совершенно другое дело: она воистину уникальна по свое природе, поскольку имеет дело с богодухновенным и авторитетным Словом. И тем не менее, нам ни в коем случае нельзя использовать авторитет Слова Божия для того, чтобы подавлять в человеке человеческое, ибо Сам Бог, возлюбив человека и сотворив его по образу Своему, не посягает на наше человеческое достоинство. Он уважает разум и волю, которые вложил в нас, Он никогда не принуждает нас, но, напротив, ждет нашего свободного и осознанного ответа, проникнутого любовью к Нему. Не потому ли библейские писатели призывали развивать критическое восприятие действительности? Прав Елиуй, сказавший, что «ухо разбирает слова, как гортань различает вкус в пище» с тем, чтобы насладиться ею или отвергнуть. С мыслями так же, как с пищей, продолжает Елиуй и предлагает: «Установим между собой рассуждение и распознаем, что хорошо» (Иов. 34:1-4). Равным образом Новый Завет призывает христиан «испытывать духов», чтобы узнать «от Бога ли они», и вообще «испытывать все» и «удерживаться от всякого рода зла» (1Иоан. 4:1; 1Фес. 5:19-22). Таким образом даже те вести, которые кажутся богодухновенными необходимо оценивать в свете учения апостолов, поскольку только тогда христианин будет постепенно «возрастать в познании и всяком чувстве», становясь «совершенным», у которого «чувства навыком приучены к различению добра и зла» (Филип. 1:9-10; Евр. 5:14).
Тем, кто сегодня призван быть христианскими проповедниками, надо сделать все возможное, чтобы помочь освободиться от навязанных лозунгов и штампов, а также развить интеллект и нравственное чувство, дабы различать истину и ложь, добро и зло. Конечно, мы должны поддерживать смиренное отношение к Писанию, но в то же время показать, что вовсе не претендуем на непогрешимость наших истолкований. Мы должны призвать наших слушателей «испытывать» все, чему мы учим, благожелательно принимая вопросы и не возмущаясь. Какая польза оттого, что люди будут без ума от наших проповедей, будут цепляться за каждое слово, впитывая его как губка. Желая этого, мы заслужим сурового осуждения, которым Иисус осудил тех, кто хотел прослыть «учителем» (Матф. 23:7-8). Вспомним о жителях Верии, которые названы «благомысленными» и которые действительно были благомысленнее фессалоникийцев, потому что воодушевление не помешало им критически осмыслить услышанную проповедь: «Они приняли слово со всем усердием, ежедневно разбирая Писания, точно ли это так» (Деян. 17:11).
Образец открытого и критически настроенного ума можно усмотреть даже в метафорическом восприятии священника как «пастыря», пасущего овец. Известно, что овцы часто описываются как «кроткие» создания, и это, пожалуй, так и есть, однако они весьма разборчивы в пище и, конечно, не так всеядны, как козы. Пастух знает, как пасти их. Он вообще их не кормит (за исключением, быть может, больных ягнят, которых он может взять на руки и покормить из бутылки); он просто выводит их на доброе пастбище, где они сами выбирают, что им нужно.
* * *
В заключение я кратко охарактеризую основные особенности проповеднического служения, которое метафорически представлено как строительство моста между явленным в Писании Словом и современным миром. Проповедь, проникнутая такой идеей, должна авторитетно излагать библейские принципы вероисповедания, но взвешено и объективно соотносить их со сложными проблемами современности. Нет сомнения в том, что крайне трудно сочетать авторитет и предварительный анализ, категоричность и сдержанность, убежденность и непредвзятость; крайне трудно учить людей и в то же время оставлять им свободу для выработки собственного мнения. И тем не менее, мне кажется, что это единственный путь, дающий возможность цельно подходить к Слову Божию, возвещая то, что понятно, и не стремясь выдать за таковое все то, что требует осмысления, и вести народ Божий к духовной зрелости, призывая его развивать и утверждать христианское мышление.
1 Stalker, p. 199.
2 Baxter, Reformed Pastor, p. 136.
3 Spurgeon, Lectures, First Series, pp. 82, 83.
4 Spurgeon, All-Round Ministry, pp. 117, 127.
5 Еф. 5:21; 6:9; Кол. 3:18; 4:1; 1 Петр. 2:18; 3:7.
6 Быт. 2:24; Марк. 10:5-9; 1 Фес. 4:3-5.
7 Иак. 2:14-18; Иоан. 3:17-18; 2 Кор. 8:1-15.
8 Pollock, Wilberforce, p. 53.
9 Welsby, p. 9.
10 Religion and the Rise of Capitalism (by R. H. Tawney, Pelican 1938), p. 171, in Welsby, p. 16.
11 Blamires, p. 3.
12 Packard, p. 9.
13 ibid., p. 11.
14 ibid., Part 1.
15 ibid., Part 2.
16 ibid., 216.
17 Freire, pp. 45-46
18 ibid., p. 54.
19 ibid., p. 54.
20 ibid., pp. 70-73.
21 ibid., p. 96.
22 ibid., pp. 97, 101, 135.
Если нам придется строить мосты в реальный мир, пытаясь связать Слово Божие с основными темами жизни и основными проблемами сегодняшнего дня, мы должны будем серьезно подойти как к библейскому тексту, так и к современной ситуации в мире. Мы будем не вправе оставаться на одной из сторон культурного водораздела. Бегство из мира в Библию (искептизм) и из Библии в мир (конформизм) станет роковым для нашего проповеднического служения. Любая из этих двух ошибок сделает строительство моста невозможным, а разобщение неизбежным. Напротив в нашу обязанность должно входить исследование территорий обеих сторон ущелья до тех пор, пока мы с ними совершенно не освоимся. Только тогда мы увидим, что же их связывает, и сможем говорит Слово Божие человеку в какой-то мере прочувствовано и верно. Такое исследование означает изучение. Несомненно, что лучшими учителями в любой области познания являлись те, кто всю свою жизнь оставался студентом. И это особенно верно для служения Слова. «Никто не станет хорошим служителем Слова Божия, не будучи прежде всего учеником» (Кальвин)1. Разделяет это убеждение Сперджен: «Кто перестает учиться, перестает учить, - пишет он. - Кто не сеет в учении, больше не может пожинать на кафедре»2.
Вокруг каждой проповеди, рожденной исследованием, веет свежесть и живость, и в то же время без исследования наши глаза тускнеют, дыхание слабеет, чувства грубеют. «Жизнь проповедника должна быть жизнью широкого накопления», - сказал епископ Филлипс Брукс на своих лекциях в Иельском университете в 1977 г. Далее он продолжает: «Ему не надо постоянно тренироваться в составлении проповедей, но он всегда должен искать истину, и из добытой им истины проповеди родятся сами... В этом деле надо обладать широкой и щедрой культурой. Учитесь науке ради истины, учитесь думать ради пользы и радости мышления, и тогда ваши проповеди уподобятся струе фонтана, а не бульканью насоса»3
Широко известные современные проповедники Евангелия обращаются к своим коллегам с тем же наставлением. Выступая в Лондоне в ноябре 1979 г. перед аудиторией духовенства, насчитывающей около шестисот человек, Билли Грэхем сказал, что если бы он вновь обратился ко всему своему служению, ему пришлось бы изменит две вещи. Слушающие смотрели на него с изумлением. Во-первых, продолжал он, ему пришлось бы заниматься исследованиями в три раза больше, чем он это делал до сих пор, и поменьше включаться в общественную деятельность. «Я слишком много проповедовал и слишком мало учился», - сказал он. Во-вторых ему пришлось бы больше времени уделять молитве, сознательно следуя за апостольским решением, выразившимся в словах: «А мы постоянно пребудем в молитве и служении Слова» (Деян. 6:4). В последствии, в ответ на мою оценку его выступления, Грэхем на следующий день написал мне, в частности, следующее: «Я вспоминаю, как доктор Дональд Грэй Барнхауз (из Десятой Пресвитерианской Церкви в Филадельфии) однажды сказал: «Если бы мне довелось служить Господу только три года, два из них я потратил бы на изучение и подготовку».
ИЗУЧЕНИЕ БИБЛИИ
Поскольку христианский пастырь в первую очередь призван к служению Слова, изучение Библии является для него одной из основных обязанностей, которую он берет на себя с момента своего рукоположения. Это довольно ясно выражено в англиканском церковном служебнике 1662 г. В своем обращении к рукополагаемым епископ говорит следующее: «Поскольку ты не можешь никак достичь свершения столь важного дела по спасению человека, кроме как учением и наставлением, взятыми из святых Писания, а также, подобающей для этого жизнью, уразумей, сколь усердным надлежит тебе быть в чтении и учении Писаний... Мы весьма надеемся, что ты уже давно все это обдумал и взвесил и, милостью Божией, безусловно решил всецело предаться этому Служению, куда бы Бог ни призвал тебя; служить так, чтобы по мере сил всецело отдавать себя одному этому делу, сообразуя с ним свои заботы и занятия, и чтобы постоянно молился Богу Отцу, памятуя о единственном нашем Спасителе Иисусе Христе, о ниспослании небесной помощи Святого Духа, чтобы в ежедневном чтении Писаний ты становился совершеннее и сильнее в своем служении...»
Необходимо, чтобы возрастало наше представление о Библии, чтобы наше изучение Библии становилось более кропотливым и добросовестным. Если эта книга действительно Слово Божие, тогда прочь неряшливое, небрежное толкование! Мы должны вникать в текст до тех пор, пока он не откроет нам свои сокровища, и только когда мы сами впитаем его содержание, мы можем уверенно разделить его с другими. Бог говорил Самуилу, и тот слушал Бога, затем Самуил говорил Израилю, и Израиль слушал его (1Цар. 3:9; 4:1). И точно также пророк Иезекииль, прежде чем обратиться к народу со Словом Божиим, сам поглотил и впитал его. «Сын человеческий! Съешь... этот свиток, и иди, говори дому Израилеву», - сказал ему Бог (Иез. 3:1).
Наше изучение Библии должно иметь, по меньшей мере, три особенности.
Во-первых, оно должно быть всесторонним. Человека «нельзя назвать проповедником Слова, - пишет Джон Хакстейбл, - если он слегка заглядывает в книгу, пытаясь отыскать в ней нечто вроде крючка, на который можно повесить несколько беспорядочных наблюдений о людях и их делах»4. Единичных и случайных обращений к Писанию недостаточно. Мы не должны ограничиваться рассмотрением любимых нами отрывков или сосредоточивать наше внимание на микроскопическом исследовании нескольких ключевых текстов. Такое выборочное знакомство и использование Писания играют на руку дьяволу. Любая ересь обязана своим возникновением этому чрезвычайному акцентированию внимания на какой-либо одной истине, без признания других и соотнесения ее с другими. Библейская индукция является единственным верным способом приступить к богословствованию, то есть начать поступательное движение от бесконечного многообразия отдельных текстов к общим выводам, хотя это предполагаем доскональное значение различных особенностей Писания. Именно таким образом выявляются основные темы Писания. Только тогда мы будем готовы к более дедуктивному подходу, когда каждая часть Писания предстанет перед нами в свете целого.
Я с благодарностью вспоминаю доктора Мартина Ллойда-Джонса, бывшего служителя Вестминстерской часовни, который лет двадцать тому назад познакомил меня с «Календарем библейского чтения» («Bible Reading Calendar»), автором которого был Роберт Марри Мак-Чейн. Мак-Чейн издал этот календарь в 1842 г. для членов церкви святого Петра в шотландском городе Данди, где он в то время служил5. В календаре расписан порядок чтения Библии на каждый год, один раз в год - Ветхий Завет и дважды - Новый. Впоследствии, в своей книге «Проповедь и проповедники» («Preaching and Preachers») доктор Ллойд-Джонс писал: «Мне кажется, что все проповедники должны перечитывать Библию целиком хотя бы раз в году... Это необходимый минимум чтения Библии для проповедника»6. Календарь Мак-Чейна предписывает прочтение четырех глав ежедневно. Он стремился, чтобы в ту спокойную викторианскую эпоху два часа посвящались личному чтению (утром и вечером) и еще два - чтению во время семейных молитв (также утром и вечером) ежедневно. Моя практика, скорее, сводится к трем главам на каждое утро (если возможно прочесть две из них и изучить третью) и четвертой вечером. В схеме, предложенной Мак-Чейном, особенно полезным представляется способ распределения глав. Первого января мы не должны начинать с первых четырех глав книги Бытия, чтобы затем второго января перейти к пятой-восьмой главам и третьего - к девятой-двенадцатой. Напротив, в первый день Нового года мы начинаем с трех великих свершений, явленных в Писании, а именно с первой главы книги Бытия (рождение творения), первой главы книги Ездры (возрождение нации), первой главы Евангелия от Матфея (рождение Иисуса Христа) и первой главы Деяний святых апостолов (рождение христианской Церкви). Таким образом, мы прослеживаем параллельные линии раскрывающегося перед нами божественного замысла. В один день мы читаем о патриархах, Есфири, служении Иисуса и путешествиях Павла, в другой мы прослеживаем судьбы иудейского царства, слушаем пророка, изучаем портрет Иисуса, представленный Иоанном, и всматриваемся в будущее, явленное в Откровении. Ничто не оказывало мне большей помощи, чем эта возможность обозревать разворачивающийся передо мной ландшафт Писания и улавливать его основные и второстепенные темы.
Если мы хотим помочь общине развить христианское сознание, мы должны прежде всего развить его в самих себе, и сделать это можно только растворив свое сознание в Писаниях «Братья, будьте хозяевами своей Библии, - говорил Сперджен студентам, - Чем бы вы ни занимались будьте как у себя дома в писаниях пророков и апостолов. Слово Христово да вселяется в вас обильно»7. «Мы должны стремиться понять Библию; мы должны хорошо знать ее, так хорошо, как домохозяйка знает свою иглу, как торговец знает свой гросбух, как морях знает свой корабль»8. «Это счастье - вникать в подлинную душу Библии до тех пор, пока, наконец,.. ваша кровь не растворится в ней и сама сущность Библии не истечет из вас»9. Такое погружение в душу Библии было большой тайной великих проповедников прошлого. «Создается впечатление, что Ориген, величайший ученый ранней Церкви... растворил в своем сознании все Писание целиком», - пишет епископ Стефен Нейл, в о время как проповеди Иоанна Златоуста содержат семь тысяч цитат из Ветхого Завета и одиннадцать тысяч и Нового10.
Во-вторых. Поскольку наше изучение Библии должно быть всесторонним, оно должно быть также и непредвзятым. Это значит, что мы должны искренне желать. чтобы через чтение Библии мы услышали и восприняли Слово Божие, не искажая его значение и не уклоняясь от его призыва. Каким образом это возможно? Развивая мысль о проповеди, как о строительстве моста между библейской и современной культурами или мирами, мы сосредоточили внимание на необходимости связать одно с другим. Однако мы почти ничего не сказали о третьем факторе этого дела, а именно о самом мостостроителе, который может принадлежать к еще какой-нибудь культуре. И действительно, волнующая, хотя и требовательная дисциплина христианского благовестия сопряжена с установлением связи между разными культурами. Проповедник или евангелист говорит себе: «как могу я, выросший в одной культуре, брать отдельный библейский текст появившийся в другой культуре, и толковать его перед народом, который принадлежит к третьей культуре, нисколько не искажая и не делая его непонятным?» В этот момент речь идет не столько о толковании Писания, сколько о нашем личном его прочтении и понимании. Для этого нам необходимо подойти к обеим культурам с максимальной серьезностью, а именно к культуре библейского текста с одной стороны, и нашей собственной культуре, представитель которой стремится истолковать этот текст, с другой. В акцентировании внимания на этой необходимости заключается большая заслуга так называемой «новой герменевтики».
Прежде всего посредством нашего знания и воображения мы должны перенестись назад, в атмосферу, окружавшую библейского писателя, чтобы думать о том, что думал он, и чувствовать, что он чувствовал. В нашу задачу входит не приспособление его представлений к нашим путем вкладывания наших мнений в то, что он написал, а уподобление наших взглядов его взглядам в попытке проникнуть в его сердце и разум. Чтобы сделать это, нам необходимо быть самокритичными. Прежде всего нам необходимо оставить иллюзию, что мы приступаем к библейскому тексту как незаинтересованные, объективные, бесстрастные, свободные от культурной среды исследователи, ибо таковыми мы не являемся. Очки, сквозь которые мы смотрим на Библию, имеют линзы нашей культуры, и разум, посредством которого мы размышляем о Библии, обусловлен этой культурой, как бы мы ни пытались держать его открытым. Он наполнен предубеждениями нашей культуры. Таким образом, хотя мы и не можем совершенно освободиться от нашего культурного наследия, мы должны сознавать нашу культурную предрасположенность. Нам необходимо все больше и больше добиваться того, чтобы наши исходные предпосылки, нас основании которых мы приступаем к Библии, были взяты не со стороны (как, например, предпосылки гуманистические, капиталистические, марксистские или же светской науки), а обусловлены самой Библией.
Таким образом, здесь мы имеем два культурных горизонта: горизонт библейского автора и горизонт читателя Библии. В своей вполне научной и обстоятельно аргументированной книге «Два горизонта» («Two Horizons», 1980) доктор Тони Тиселтон приходит к выводу, что «понимание возникает тогда, когда две линии горизонта соединены друг с другом, а именно линия текста и линия толкователя»11. Но каким образом возможна эта связь? Выражение «герменевтический круг» используется в различных вариантах, и некоторые из них для нас неприемлемы, так как создают впечатление, что комментатор контролирует смысл текста, когда в действительности текст сам взывает к комментатору. Настоящий «герменевтический круг» представляет собой вид диалога между Писанием и нами, в котором Писание является главенствующим собеседником, или «динамической взаимосвязью между текстом и комментаторами». Нетрудно понять, почему это необходимо. Когда мы приступаем к толкованию Библии, вопросы, которые мы ставим, и ответы, которые надеемся получить, в раной мере определены нашим культурным фоном. «Однако то, что мы получаем будет не столько ответом, сколько вопросом. Когда мы обращаемся к Писанию, оно обращается к нам. Мы видим, что наши предпосылки, обусловленные нашей культурой, не являются бесспорными, и наши вопросы корректируются. И на самом деле, мы вынуждены по-новому сформулировать и задеть наши прежние вопросы. Именно так и происходит живое взаимодействие». В такой ситуации наше понимание Бога и Его воли, наша вера и послушание постоянно возрастают и углубляются. Этот процесс представляет собой «нечто вроде восходящей спирали, в которой Писание всегда занимает центральное и определяющее место»12.
Таковы некоторые из значений непредвзятого подхода к Библии. Мы должны раскрыть наше сознание достаточно широко, рискуя услышать то, что мы не хотели бы слышать, поскольку мы привыкли обращаться к Библии за утешением. Не сам ли апостол Павел говорит об «утешении из Писаний?» (Рим. 15:4). Мы так привыкли надеяться, что наше чтение Библии успокоит нас, и потому не привыкли расстраиваться. Так что мы приступаем к Библии с устоявшимися взглядами, желая услышать только утешительные отголоски наших собственных предрассудков. И кроме того, для нас не составит труда изолировать себя от призывов Слова Божия или же воздвигнуть баррикаду на пути его нежеланного для нас вторжения. Две культуры, о которых мы размышляем (о есть культура библейских авторов и культура читателей Библии) могут действовать как два слоя мягкой подушки, защищая нас от ударов, а иногда и потрясений, производимых Словом, которое хочет говорить нам. Первым шагом к нашему раскрытию перед Словом является сознание наличия этого защитного «набивочного материала», который необходимо устранить. Мы должны ради Самого Бога стремиться к тому, чтобы оставить наши привычные критерии и решиться услышать то, что Он хочет сказать нам, как бы неприятно нам это не было. Мы имеем права ограничивать его или выдвигать демаркационные линии, внутри которых мы готовы вести переговоры. Нам надо сломать культурные барьеры и стремиться к тому, чтобы, открыв наши души и сердца, слушать все, что Он скажет нам.
В-третьих, наше изучение Библии должно (содержать) в себе надежду. Существуют, по меньшей мере, два момента, препятствующие тому радостному упованию, с которым мы должны приступать к Писаниям. Первым является пессимизм, пробуждающийся в некоторых комментаторах вследствие самих герменевтических дискуссий. Толкование Писания кажется им таким сложным, что они проникаются цинизмом и теряют всякую надежду на обретение истинного и гармоничного понимания Слова Божия. Но если новый герменевтик всерьез считает, что библейское толкование доступно только профессионалам, мы должны признать это опасным заблуждением, потому что Писание обращено к обычным людям наподобие нас с вами. Даже Первое послание к коринфянам со всеми его глубокими наставлениями относительно вероучительного, этического и церковного порядка было адресовано христианской общине, к которой принадлежало «немного мудрых». Новому герменевтику не удалось переиначить благодеяние Реформации и вновь взять Писание из рук мирян. Немного терпения, которое необходимо для того, чтобы научиться понимать и применять его непривычные правила, сохранит нас от преждевременного пессимизма.
Вторым моментом, препятствующим упованию, является духовная черствость, и это едва ли не главная проблема для всех пастырей. Если мы ежегодно перечитываем всю Библию целиком, через несколько лет нам кажется, что мы знаем ее довольно хорошо. Возникает соблазн пресытиться и совершать ежедневное чтение уже без живой надежды на то, что через него Бог говорит в нами. На самом деле мы должны быть уверены, что (согласно знаменитым словам Джона Робинсона, пастыря сепаратистской церкви Голландии, откуда в 1620 г. отцы-пилигриммы отплыли в Америку на корабле («Mayflower») Бог «изольет еще больше истины и света из Своего святого Слова». Поэтому мы должны «предстоять пред Господом каждый день подобно ангелам (Иов. 1:6; 2:1), просит «пробужденного уха» подобно его слуге (Ис. 50:4) и просить, чтобы нам была дарована возможность отвечать подобно Самуилу: «ибо слышит раб твой» (1Цар. 3:10). Мы должны «призывать знание и взывать к разуму», искать его, как серебра, и отыскивать его, как сокровище», чтобы потом достичь разумения и «найти познание о Боге» (Притч. 2:3-15). Этот поиск должен продолжиться даже в случае открытого сопротивления. Он держит Бога подобно Иакову и не отпускает Его, пока тот не благословит нас (Быт. 32:26). Бог удостаивает ответом этот дух напряженного и решительного упования; Он обещает алчущих исполнять благ и только « богатящихся отпустить ни с нем» (Лук. 1:53).
Поэтому мы не должны признавать духовную черствость за нечто нормальное или, по крайней мере терпимое, а должны молиться о том, чтобы Святой Дух обновил нас: если наша жажда притупится, пусть он обострит ее, и если наше сердце остыло, пусть он вновь зажжет в нас огонь надежды.
Несмотря на то, что в этом всестороннем, непредвзятом и преисполненном надежды изучении сама Библия всегда остается нашим учебником. мы, конечно, не должны пренебрегать различными вспомогательными средствами, которыми сегодня располагаем. Книги для проповедника - это его инвентарь. Насколько широко мы прибегаем к богословскому чтению, зависит от свободного времени, которым мы располагаем, а область наших занятий зависит от наших индивидуальных интересов. В любом случае, поскольку пресса Европы и Северной Америки изливает целый водопад богословских книг, все мы должны быть крайне разборчивы, то есть нам необходимо просматривать книжные обозрения и осведомляться друг и друга относительно наиболее важных книг. Нам необходимо читать как новые, так и старые книги, особенно христианскую классику, комментирующую отдельные библейские места и учения: выдержав испытание временем. одна нередко более ценна, нежели недолговечные современные сочинения. В то же время мы не должны оставаться в стороне от современных богословских дискуссий, участвуя в них, по крайней мере, в общем, если не в частностях, и просматривая реферативные статьи, если нет времени читать сами книги, поскольку эти дискуссии не остаются в академических башнях из слоновой кости, но вскоре посредством радио и телевидения становятся достоянием общественности, а затем проникают в школьные учебники. Поэтому и наша община надеется, что мы не только находимся в курсе текущей полемики, но и в состоянии помочь обстоятельно в ней разобраться.
Другим существенным измерением богословских исследований является история. Немногие истины и ереси представляют собой нечто новое; большинство из них всего лишь перефразировка древних идей. Определенные познания в области исторического богословия дадут нам точные перспективы, с помощью которых мы сумеем разглядеть дальнейшие особенности вероучения. Чтение жизнеописаний также дает нам душевное равновесие, мудрость и поддержку, потому что мы узнаем, как Бог общался с другими христианами в иные времена и других местах. И во всем этом чтении нашей целью остается не столько накопление знаний, сколько стремление мыслить по-христиански.
Так как книги становятся все дороже, жители западных городов с растущей благодарностью воспринимают возможность посещать хорошие публичные библиотеки. Однако кроме этого необходимо, чтобы любая поместная церковь имела небольшую библиотеку с выдачей и без выдачи книг на дом и чтобы пастыри могли ссудить книгами друг друга, а также членов их церквей. Что касается «хорошо устроенной библиотеки», которую советовал организовать священству Джон Вилкинс, епископ города Честера, живший в XVII в., то нам, вероятно, надо обратить внимание на необходимые справочники, особенно словари и комментарии, к которым мы будем обращаться по мере надобности.
Я часто желал, чтобы поместные собрания духовенства (как одного вероисповедания, так и нескольких) в большей степени стимулировали мысль. Когда мы встречаемся, нам, конечно, нет нужды заключать какие-либо деловые сделки, однако мы можем поддерживать друг друга в наших занятиях. Во второй половине XIX в. было создано много обществ английского духовенство, особенно евангелического. Первым из них был «Духовный клуб» Сэмюэля Уолкера, организованный в городе Труро ок. 1750 г. и ставивший своей целью «взаимное сложение сил в Господнем деле». В ближайшие годы в различных областях страны возникло около десяти других обществ. «Почему мы не можем встречаться для молитвы, если другие встречаются для того, чтобы играть в шары?» - спрашивает Томас Робинсон из Лестера. «Почему у нас нет совещательных собраний, в то время как некоторые из наших братьев собираются для того, чтобы пить и танцевать? Почему мы не стремимся поддерживать друг друга, когда они легкомысленно друг друга развращают?» Наиболее известным и влиятельным из этих клубов было Эклектическое общество (Eclectic Society), основанное в 1783 г. Джоном Ньютоном, бывшим морским капитаном и работорговцем, а к моменту основания общества занимавшим должность священника церкви св. Марии в лондонском Сити, а также его друзьями. Они собирались каждый второй понедельник месяца. «Мы начинаем с чая, - писал Ньютон (чайник сохранился в Миссионерском доме в Лондоне, - затем короткая молитва предваряет беседу на предложенную тему, длящуюся около трех часов, причем мы редко теряем интерес». Далее он добавляет, что его группа заслужила название Королевского общества. «Я полагаю, - пишет он, - что все мы - члены королевской семью, и Сам король нисходит, чтобы встретиться в нами»14
СОВРЕМЕННЫЙ МИР
Для хорошей проповеди библейские и богословские занятия не делаются сами собой, им необходимо уделять время. Однако, если они не дополняются светскими занятиями, они, к несчастью, могут обособить нас на одной стороне пропасти, разделяющей обе культуры. Будучи капелланом Эдинбургского университета, Дэвид Рид обратил внимание на эту опасность в своих лекциях в !951 г. «Кто дал бы мне крылья, как у голубя? Я улетел бы далеко, - цитирует он псалом и добавляет: Слишком часто мы обращаемся к этому псалму перед проповедью, и нередко наша проповедь звучит как бы издалека, будучи отъединенной от общества, не тронутой его страданиями, не запятнанной в своих далеких идеалах»15. Далее Д. Рид дает описание молодого священнослужителя, которое рассматривает как «идеальный проект церкви и дома». Он пишет: «Характерной особенностью является длинный прямой коридор, который в одном конце завершается дверью, ведущей из домашнего кабинета, а в другом еще одной дверью, ведущей на церковную кафедру... царский путь для Слова Господнего, прямая стезя от разума проповедника к сердцам его слушателей». Итак, мы не видим никаких перерывов, никаких отвлечений, Однако далее Дэвид Рим продолжает: «Отделанный богословскими подушками, изолированный кабинет - это камера смерти, из которой выносят в коридор мертвое слово... не живое Слово, сказанное надлежащим образом, от сердца к сердцу и от жизни к жизни»16
Далее Д. Рид говорит, как ему представляется рождение проповеди: «По-прежнему аксиомой христианской проповеди остается тот тезис, что дорога из кабинета на кафедру проходит через живой, открытый бедам дом священника; через шумные улицы, дома и больницы, фермы и фабрики, автобусы, поезда, кинотеатры...возносясь среди криков недоумевающего народа к тому месту, где мы призваны проповедовать...Для живого Слова нет обходной дороги из кабинета на кафедру»17
Таким образом, мы должны учиться, оставаясь на обеих сторонах культурного водораздела. В конце прошлого века Остин Фелпс сказал, что до конца обученный проповедник - это, прежде всего, человек, свой среди других людей, и уже потом ученый, свой среди библиотек. «Никакая другая професия не сравнится с той, что связана с кафедрой, в ее способности впитывать и использовать в своих целях мир реальной жизни в ее настоящем и мир прошлого, как он предстает в книгах». Фелпс опубликовал целую серию лекций под заголовком «Люди и книги» («Men and books»), которая была посвящена этой теме, говорящей о необходимости для проповедников использовать обе возможности18
Я рад отметить, что в данном случае ударение делается на тем, что наше изучение современного мира начинается с людей, а не с книг. Лучшие проповедники всегда прилежные пастыри, которые знают людей своего района и общины и понимают человеческую жизнь со всеми ее страданиями и радостями, успехами и трагедиями. И самый быстрый путь обрести это понимание заключается в том, чтобы поменьше говорить (нелегкая задача для обязательных проповедников) и побольше смотреть и слушать. Недаром сказано, что Бог дал нам два уха и два глаза, но всего лишь один рот, как бы желая, чтобы мы смотрели и слушали вдвое больше, нежели говорили.
Старая, мудрая сова жила в дупле дуба.
Она много видела и мало говорила,
Мало говорила и много слушала.
Так почему же все мы не хотим
Быть похожими на эту птицу?
Мы должны задавать людям вопросы, заставляя их говорить. Мы должны знать о Библии больше, чем они, но люди, вероятно знают о реальном мире больше нас. Надо, чтобы они рассказывали нам о своем доме и семье, о своей работе, приобретенных знаниях и свободном время провождении. Как отражается на их жизни вера во Христа? Что мешает им верить и не дает совместить веру с жизнью? Нам надо узнать много, очень много различных побудительных мотивов, живущих в человеке. Нам важно выслушивать представителей различных поколений и культур, и особенно молодое поколение. Женатый пастырь, имеющий детей-подростков, не должен оправдываться тем, что ему некогда вникать в окружающую его жизнь. Смиренное выслушивание необходимо для настоящей проповеди. Оно превращает проповедь как бы в общее дело, в котором наше знание Библии и знание мира другими людьми объединяются для наведения мостов между собой.
Само собой разумеется, что помимо внимательного выслушивания, нам надо читать ежедневные или еженедельные газеты (за многие годы я убедился, что подробное ознакомление с еженедельными газетами полезнее беглого просмотра газет ежедневных), кое-что смотреть по телевизору и внимательно прочитывать светские книжные обозрения, чтобы выяснить, какие же из наиболее важных современных книг нам следует причитать. Необходимо также смотреть некоторые из наиболее известных фильмов и спектаклей, поскольку ничто так верно не отражает жизнь современного общества, как сцена и экран.
Я допускаю, что некоторые их моих читателей получали духовную пищу, живя в христианской субкультуре (как это делал и я), которая неодобрительно относится к кино и театру, и поэтому в данном случае мне не мешало бы предотвратить возможную критику, направленную в мой адрес. Во-первых, может спросить читатель, разве нет спектаклей, фильмов и книг, с которыми лучше всего не иметь дело, чтобы не вводить себя в ненужное искушение? Да, конечно, есть, и хотя мы не можем давать предписания другим, самим нам следует держаться от этого в стороне, дабы не нарушать своего морального и духовного равновесия. Учение Иисуса о глазе, ноге или руке, которые вводят в соблазн, остается в силе. Поэтому не мешает подробно разузнать о характере рекомендованных нам романов и спектаклей, дабы уяснить, что же следует смотреть и читать. Если спектакли и фильмы носят пограничный характер или же их влияние особенно коварно в силу того, что присущий им антихристианский дух является более скрытым, нежели явным, полезно идти на просмотр не одному, а с друзьями, ибо в таком случае легче сохранить критическую отстраненность и независимость. Во-вторых, как быть с «немощными братьями» (или сестрами), о которых апостол Павел так много писал в посланиях римлянам и коринфянам? Даже если мы сами чувствуем достаточно сил, чтобы, оказавшись рядом со скверной, не заразиться ею, не введет ли наш пример в заблуждение более слабых христиан? Этот вопрос не менее важен. В Писании много сказано о нашей ответственности за других и о доброй или злой силе нашего примера. Одно из самых суровых обвинений и серьезных предостережений Господа относится ко всякому, кто введет в искушение «Малых сих» (например, детей в буквальном смысле или же детей духовных). Такому человеку лучше быть потопленным, говорит Господь. Однако надо признать, что «немощь» немощных братьев и сестер касается не столько их воли, сколько из морали. Слабая мораль - это мораль чересчур щепетильная, но даже если такая установка и неверна, то здесь требуется не насилие, а воспитание. И поэтому, если в нашей общине есть «немощные братья», которых ввел бы в искушение наш поход в театр или кино, винить в этом случае надо только нас самих: нам надо воспитывать или «укреплять» их совесть.
В-третьих, некоторые протестуют против призыва изучать современную литературу, театр и кино, усматривая в этом уступку моде. Стремление сделать проповедь «релевантной» они рассматривают как капитуляцию перед суетностью мира, и тот, кто идет на это - расценивается ими как конформист, который прежде всего стремится быть не столько благочестивым, сколько «современным». И опять мы должны учесть и эту критику. Жажда стать известным действительно сильна, и многие из нас - фарисеи двадцатого века, любящие «хвалу людей больше хвалы Божией» (Иоан. 10:43). Одним из самых резких критиков этой тенденции был В. Р. Индж, настоятель собора святого Петра с 1911 по 1934 г. Будучи приглашенным в 1911 г. прочесть лекцию на тему «Сотрудничество Церкви с духом века», он пишет в своем дневнике. что эта тема для него «как красная тряпка». «Существует много духов века сего, - продолжает он далее, - большинство из них злы» и «если мы вступаем в брак с духом нашего поколения, то в следующем поколении мы будем вдовами»19 Это мудрое предостережение, и тем не менее, оно не порицает стремления к изучению современных тенденций. Что же касается всего вышесказанного, то я имел ввиду не сотрудничество с духом века и еще менее брак с ним, а, скорее, понимание его с целью противостоять ему, вооружившись современным словом, исходящим от Бога.
ГРУППА ЧТЕНИЯ И КОНСУЛЬТАТИВНАЯ ГРУППА
Итак, какой род занятий углубит наше понимание современного мира? Я хочу рассказать и множестве стимулов, полученных мною во время работы с группой чтения, которая возникла при моем содействии в 1974 г. В ней было около двенадцати молодых ученых и специалистов: врачи, юристы, учителя, один квартирный агент, архитектор, управляющий и несколько аспирантов. Мы встречались ежемесячно во время моего приезда в Лондон, и к концу каждой встречи решали, что нам надо прочесть к следующему разу. Потом мы проводили весь вечер вместе, делясь своими впечатлениями о книге, обсуждая ее содержание и замысел и пытаясь дать христианский ответ на прочитанное. Некоторые из отобранных нами книг были написаны в христианском ключе, например, «Сила и смысл города» Джека Эльюла, «Прекрасное в малом» Шумахера, «Заводной идол» Дональда Мак Кея «Характер Иисуса» Джона Говарда Едера, «Старый, блеклый и безбедный» Колина Мориса и «В полную меру» Джона Тейлора. Другие книги, которые мы изучали, отражали идеологию, соперничающую с евангелическим христианством, которое мы представляли. Мы читали Коран, пытались понять, в чем состоит притягательная сила восточного мистицизма; с помощью книги Джеймса Сэра «Ближайшая вселенная» изучали другие «измы»; были очарованы путем познания, который совершает герой Кастенды и который отстаивал сам Карлос Катенда; чувствовали силу марксизма, читая книгу Хосе Бонино «Христиане и марксисты» (где содержался взаимный призыв к революции); всматривались в либеральное течение римского католицизма, представленное Гансом Кюнгом и с присущей ему эрудицией описанное в книге «Быть христианином» (1977).
Однако мы старались акцентировать свое внимание в первую очередь на книгах светского содержания, поскольку главной целью нашей группы являлось стремление понять секулярное сознание постхристианского Запада, чтобы противопоставить ему сознание христианское. Поэтому я стремился к тому, чтобы группа не боялась взять на себя ответственность за очередной ежемесячный выбор книг, и, разумеется, ее участники выбрали несколько наименований, о которых я в других обстоятельствах никогда не услышал бы, например, книгу Р. М. Пирсига «Дзен и техника эксплуатации мотоцикла». Мы с пользой прочли несколько книг, посвященных анализу современной культуры, например, книгу Теодора Розака «Становление контркультуры», «Зеленое яблоко Америки» Рейча и «Грядущее потрясение» Элвина Тоффлера. Мы пытались проникнуть в проблематику современных популярных философов, таких как Герберт Маркузе (герой студенческих волнений 60-х гг.) и Эрих Фромм, анализировали итоги дискуссий о феминизме, абортах и эвтаназии, провели великолепный вечер, исследуя данные, касающиеся непознанных летающих объектов. Коме того мы пытались серьезно заняться популярными романистами: Камю, Кафкой, Вильямом Голдингом, Германом Гессе и Джоном Фаулсом (разные члены группы читали различные произведения).
Иногда вместо чтения книг мы ходили в кино или театр. Такие фильмы как «Звездный войны» и «Схватка третьего племени» вводили нас в огромный мир научной фантастики, а «Жизнь любой ценой» и «Приговоренный к жизни» знакомили со сторонниками добровольной эвтаназии и ее противниками. Глубокое впечатление произвела на нас «Осенняя соната» Бергмана. Когда фильм закончился, мы сидели на своих местах не шелохнувшись, потрясенные последствиями, сказавшимися на последующих поколениях одной и той же семьи, в которой не было любви. Мы пошли в церковь и вместе молились, чтобы дать выход едва сдерживаемым чувствам. В фильме «Крамер против Крамера» нас глубоко взволновала борьба за ребенка, которую принес развод. Когда же мы смотрели игру трагикомического актера Вуди Аллена в его последних фильмах, где он, сочетая юмор и человечность, в своих поисках любви беспомощно бросается от одной связи к другой, так и не находя ее, мы еще раз убедились в верности той христианской истины, что подлинной любви не может быть без ответственности и обязательств.
Опыт группы чтения (опыт прочитанных нами книг, просмотренных фильмов и пьес и возникших в связи с этим дискуссий) не только углубил наше понимание современного мира, но и пробудил сочувствие к потерянным и отчаявшимся людям, укрепил нашу христианскую веру и с новой силой разжег сознание нашей христианской миссии. Я свидетельствую о большой значимости такого рода групп перед всеми моими коллегами - духовенством. В любой культуре, сколь малой бы она ни была, всегда найдется собрание верующих, где есть думающие люди, готовые вести со своим пастырем дискуссии о том, что надлежит делать церкви в современном мире, о борьбе христианского сознания с сознанием секулярным, Иисуса Христа с его противниками. Лондонская группа дала мне необходимые стимулы для прочтения некоторых важных для меня книг и познакомила с умными и добрыми людьми, создававшими благоприятный фон для обсуждения возникавший проблем. Они помогли мне войти в современный мир и, так сказать, утвердили мои стопы на почве сегодняшней действительности, за что я им весьма благодарен.
Кроме встреч с группой чтения, которая собиралась регулярно, много пользы мне дали встречи с некоторыми консультативными группами. Около двух лет назад группа сотрудников Церкви единства всех душ («All Souls Church»), возглавляемая ректором Михаэлем Бафином, решила провести серию квартальных проповедей под общим заголовком «Проблемы сегодняшней Британии», и пригласила меня в качестве проповедника. Были выбраны следующие темы: «Многонациональная картина будущего», «Труд и безработица», «Промышленные связи», «Гонка вооружений» и «Новый международный экономический порядок». И хотя принял приглашение (или, быть может, вызов), я знал, что все это вне пределов моей компетенции. Для больше уверенности я взял на вооружение некоторые библейские взгляды, касающиеся этих проблем, однако у меня было мало сведений о расовых и экономических отношениях, об уровне вооружений, и никакого личного опыта в том, что касается промышленности или безработицы. Мог ли я с чистым сердцем приступить к этим вопросам? Разумеется, что в такой ситуации мне нужна была помощь.
Во-первых, требовалась богатая информацией современная литература, которая могла бы дать мне необходимые факты и цифры и, тем самым, стимулировать мои мысли. Здесь я позволю себе отметить необходимость включения в наши проповеди небиблейской фактической информации, без которой библейская весть будет обращена в пустоту. Мы можем излагать христианское учение о труде, исходя из Библии, однако наше изложение станет куда более значимым, если мы представим его на фоне растущей безработицы. Мы можем проповедовать о заповеди Христа своим ученикам, в которой Он призывает их быть миротворцами, однако Его призыв будет звучать гораздо настойчивее, если нам известно об ужасающих размерах сверхмощных арсеналов. С другой стороны, исходя из Писания мы можем учить о том, что Бог заботится о бедных, защищает бессильных, требует справедливости и призывает свой народ к щедрому разделению земных благ. Однако эта весть будет куда более острой, если мы добавим, что 800 миллионов человек во всем мире живут в бедности, а десять тысяч ежедневно умирают от голода и связанных с ним болезней. Таким же образом мы можем подводить библейское основание для нашей миссии в мире и в своих проповедях от всего сердца призывать верующих к молитве, даянию и служению. Однако наш призыв стал бы гораздо более неотразимым если б мы добавили, что около трехсот миллионов человек, то есть примерно три четверти населения земного шара, не имеют нормальных условий для того, чтобы слушать евангельскую весть и отвечать на нее.
Во-вторых, перед каждой квартальной проповедью я чувствовал необходимость провести дискуссию с группой соответствующих специалистов, которые сочли бы возможным потратить пару часов на беседу со мной. В каждой группе были представители различных, иногда противоположных точек зрения. Например, перед проповедью о промышленных отношениях я беседовал с группой, в которую входили штатный профсоюзный служащий, прежде бывший цеховым старостой и секретарем отдела. а теперь наблюдающий за примерно шестью тысячами рабочих; почтовый служащий, бывший председателем местного филиала, человек, который в течение пятнадцати лет работал на пивоваренном заводе в должности управляющего и коммерческого директора, а ныне готовился к духовной карьере; консультант по вопросам социального страхования и одновременно посредник, обслуживавший администрацию и членов профсоюза, а также лектор по экономическим вопросам, специализирующийся в сфере влияния инфляции на торговлю, вместе с докторантом, который «еще ни разу в жизни не получал за работу».
Что касается еще более спорной темы относительно гонки вооружений, то в данном случае в группу входили идейный пацифист анабаптистского толка; государственный служащий вместе с доктором философии, специализирующимся по проблемам войны; морской капитан, совершенствующий квалификацию в Национальном военно-оборонительном колледже, и старший армейский офицер-консультант в одном из регионов Англии. В качестве третьего примера мне хотелось бы упомянуть группу, которая консультировала меня относительно проповеди о труде и безработице. Сюда входили агент по найму, инспектор по кадрам (который выполнял неприятную задачу, а именно, сообщал кому-либо из персонала, что он уволен), молодой лектор и исследователь в области экономики, капеллан оксфордских торговых складов, служащий страховой кампании и два человека, испытавших безработицу на себе. Один из них - мужчина, работавший журналистом в отделе писем и выполнявший обязанности пресс-атташе, уволенный в возрасте тридцати пяти лет; другой - женщина, окончившая химический факультет и кроме того имевшая диплом по профилю соцобеспечения, - она работала в больнице, посвятив себя раковым и увечным больным, за которыми ухаживала, однако, несмотря на заверения, была уволена всего лишь с двухнедельным уведомлением. С тех пор она подавала заявление на сорок три вида работ, однако имела только шесть деловых собеседований и все еще оставалась безработной. Эти два человека помогли мне увидеть безработицу в личностном, а не в статистическом измерении, они помогли почувствовать то, что чувствовали сам - шок, отказ, обиду, унижение и чувство беспомощности, - короче, все, что приносит безработица.
Перед сбором каждой группы для меня было важно самому провести небольшую подготовительную работу, чтобы определить некоторые ключевые проблемы и сформировать вопросы, которые я собирался задать участникам. Дискуссия всегда протекала оживленно, и иногда случалось так, что я сидел в стороне, прислушиваясь к спорам и различным точкам зрения. Такого рода выслушивание довольно сильно стимулирует мысль и проливает свет на многие вопросы. В действительности всякий опыт носит творческий характер, если мы пытаемся увязать библейские принципы с современной ситуацией.
А теперь я позволю себе ответить на критику, касающуюся моего совета относительно консультативных групп, которая может возникнуть у некоторой части духовенства. Где-нибудь во внутренней части города или индустриальном районе служит и без того загруженный пастырь, не знающий отдыха. Он считает, что у него нет возможности что-либо добавить к своей работе и, кроме того, его приход состоит всего лишь из двадцати пяти человек, из которых никто не является специалистом в какой-либо области. Получается, что в такой ситуации о консультативной группе не может быть и речи - у священника нет времени, а у прихожан нет опыта для проведения такого рода вещей. Со своей стороны, я разумеется, признаю, что большие городские и пригородные приходы находятся в гораздо лучшем положении по отношению к сформированным консультативным группам. И все же я совершенно не согласен с тем, что даже маленькая городская церковь и ее донельзя загруженный пастырь ничего не могут сделать. Если проведение обстоятельно подготовленной проповеди на актуальную тему невозможно в квартальный срок, то неужели это нереально делать ежегодно? Если среди прихожан нет людей, являющихся специалистами в своей области, то наверняка они есть в соседних приходах и готовы поделиться своим опытом с организованной по этому случаю дискуссионной группой; по-моему, они были бы даже удивлены и благодарны за то, что их пригласили это сделать. Во всяком случае я убежден, что в процессе подготовки к проповеди сотрудничество между духовенством и мирянами должно быть большим, у чему призывает и новозаветный образ Церкви как Тела Христова, наделенного многочисленными дарами.
В одной из своих лекций, читанных в Нью-Йорке, бывший архиепископ Кентерберийский Михаил Рамсей сказал следующее: «Священник (т. е. пресвитер или пастор является человеком, который учится теологии и обучает ей других. Его изучение глубоко и постоянно... Обучение теологии идет у него не сверху вниз, ибо пока он обучает мирян тому. что они не могут узнать без его помощи, сам он должен все это время учиться у них решению тех проблем, которых касается теология. В этом сотрудничестве священника и мирян авторитет священника учить во имя Христово остается реальным авторитетом, однако он должен проявляться со Христовым смирением о сообразно тому, кто учится»20.
С моей точки зрения развитие «сотрудничества священника и мирян» и проявление «Христова смирения» должно идти дальше, нежели полагает доктор Рамсей. Неверно, что миряне задают нам вопросы, а мы отвечает на них, поскольку и у нас есть вопросы к мирянам. Дело, скорее, обстоит иначе: задавая друг другу вопросы (мы - в библейской перспективе, а они - исходя из современной ситуации), мы обретаем возможность вместе узнавать, какие ответы следует давать, когда Слово нисходит в этот мир.
ОСОБЕННОСТИ ПРОЦЕССА ИЗУЧЕНИЯ
Я уже говорил о необходимости рассредоточивать наши занятия по обе стороны пропасти. Мы должны изучать как древние тексты, так и современную ситуацию, Писание и культуру, Слово и мир. И тогда наряду с нашими систематическими, всесторонними, открытыми и преисполнеными надежды размышлениями о Библии, мы будем слушать, присматриваться, читать, смотреть спектакли, фильмы, телевизор, собирать вспомогательные группы, пытаясь понять то человеческое общество, в котором и которому мы призваны толковать Слово Божие. Это огромная задача, требующая, чтобы процесс обучения продолжался всю жизнь. Как же это сделать?
Наши предшественники в большинстве случаев сознательно избегали отвлекающих моментов. Возьмем, к примеру, Джозефа Паркера, первого священнослужителя лондонского храма в Сити («City Templ»). Каждое утро он начинал свои занятия в семь тридцать, отказываясь от участия в общественной жизни и делах. «Я жил для моей работы, - пояснил он. - Ни больше, ни меньше. Если бы я всю неделю вел разговоры, я не смог бы проповедовать в воскресенье. Ни больше, ни меньше. Если бы ходил на заседания комитета, вникал в политику и включался во всеобщую заботу о благе империи, я бы растратил свои силы. Ни больше, ни меньше. Здесь нет никаких тайн»21.
Кемпбелл Морган, не получивший ни семинарского образования, ни университетской степени, каждое утро приступал к занятиям в шесть часов22.
Александр Мак Ларен, красноречивый баптистский проповедник, служивший в Манчестере и умерший в 1903 г., тоже отказывался от многих общественных обязательств и выступлений, дабы сосредоточиться на своих занятиях и подготовке. Однако наличие у себя солидной эрудиции он объяснял тем, что к его удовольствия начальные годы своего пастырского служения он провел в уединенной деревенской атмосфере. «Благодарю Бога, - говорил он, - что мое служение мне пришлось начать в тихом, маленьком, неприметном местечке»23. В этом относительной уединении он смог накопить материал для будущего служения, которое протекало в оживленной атмосфере Манчестера.
И все-таки, по-видимому, мы живем в довольно разных условиях. Конечно, в том богословском колледже, который я посещал, студентам еще говорили, что прилежный пастырь каждое утро должен проводить за книгами, а после полудня подъезжать по делам. Кто-то, я думаю, так делает и до сих пор, однако, что касается меня, то с самого начала я понял что для меня это недостижимый идеал. Я очень старался, но безуспешно. В воскресенье? Но в воскресенье утром у меня богослужение в церкви; в понедельник утром - встреча с сотрудниками, во вторник - выходной, в среду - ответ на срочные письма, в четверг - преподавание в нашей церковной школе, в пятницу наверняка заупокойная служба, в субботу утром - подготовка к текущей проповеди. Так проходит вся неделя, где нет ни одного свободного утра, когда бы я мог заняться книгами, отложенными для прочтения. Поэтому я был вынужден понизить требования к себе и наметить более реальные цели. Я акцентировал внимание на коротких периодах занятий, имевших накопительную ценность, и не думаю, что может найтись столь занятой пастырь, который не смог бы в течение дня выкроить один час для чтения (в добавление к его занятиям с Библией и молитвам). Кроме того большинство смогло бы выделить четыре часа в неделю (утром, в полдень или вечером) для более продолжительных занятий. Единственное, что необходимо, это старательно фиксировать данный недельный период в своем графике и постараться не нарушит его, за исключением крайних случаев. Впоследствии я узнал, сколь огромную пользу может принести так называемый день отдохновения, устраиваемый хотя бы один раз в месяц. Я научился этому, слушая выступление преподобного Л. Ф. Вилкинсона на церковной конференции в Ислингтоне примерно в 1951 г. Из всей конференции я запомнил только это, но оно явилось ко мне как Божия весть. Когда мне было двадцать девять лет, меня совершенно неожиданно назначили ректором «All Souls Church», и само собой разумеется в ту пору я был слишком юн и неопытен для такой должности. У меня началась нелегкая жизнь; дела накапливались, их было выше головы. Я чувствовал себя раздавленным тяжелой административной ношей. Начали сниться типично профессиональные кошмары: я направляюсь к кафедре и на полпути неожиданно вспоминаю, что забыл подготовиться к проповеди. Тогда я и услышал выступление Л. Ф. Вилкинсона. «Устраивайте день отдохновения один раз в месяц, - говорил он так или примерно так. - Если можете поезжайте в деревню, где ничто вас не встревожит. Ступите назад, взгляните перед собой и подумайте, куда вы направляетесь. Проникнитесь настроением и созерцанием, присущим Богу. Попытайтесь увидеть все вокруг так, как это видит он. Расслабьтесь!»
Так я и сделал. Вернувшись домой, я первым делом пометил один день в моей записной книжке буквой «О», то есть «Отдохновение». Когда ежемесячно я начал использовать эти дни, невыносимая ноша свалилась навсегда. Эти дни оказались столь полезными, что в течение многих лет я пытался выкроить дин день в неделю вместо одного в месяц. В такие дни я обдумывал вопросы, которые требовали неторопливого и спокойного анализа; некоторые перспективы на будущее, некоторые проблемы, требовавшие размышления или молитвы: черновики кое-каких нелегкий писем, кое-какая подготовка, чтение и писание. Не могу переоценить того благотворного влияния, которое эти дни внесли в мою жизнь и служение.
А теперь перейду к вопросу и наших ежегодных отпусках. Насколько я могу судить, знаменитые проповедники прошлого века обычно брали для своего отпуска два летних месяца и в течение этого продолжительного периода о общих чертах набрасывали план проповеди на весь год и осуществляли большую часть начальной подготовки. Например, Александр Уайт из Эдинбурга проводил «всегда не менее двух, а в последние три летних месяца» за городом, а также брал «короткие отпуска на Рождество и Пасху». И тем не менее он работал, а не отдыхал. Эти периоды времени были «плотно заполнены чтением, медитацией, а иногда и писанием»24. В наше время отпуск священника значительно сократился, однако и за это время он должен успеть прочесть несколько книг. Даже женатый человек с кучей детей должен каждый день выкраивать какое-то время для спокойного чтения и занятий.
В своей книге «Проповедь и проповедники» Ллойд-Джонс пишет, что он не только имел привычку брать с собой в отпуск последние лекции Бэмптона или Гибберта, но и заключал в женой и детьми нечто вроде сделки. «Утро они отдавали в мое распоряжение, - пишет он, - чтобы я мог заняться им (т. е. каким-то серьезным чтением), а потом, покончив с этим, я готовился исполнить все, что они предложат» 25. Несколько лет назад Совет Церкви единства всех душ («Аll Souls Church»), постановил, что священнический персонал должен иметь по меньшей мере одну неделю в году в добавление к своему отпуску, чтобы посещать общеобразовательный курсы или какие-либо конференции, или же просто добросовестно отдаваться чтению. Не должна ли и любая другая церковь принять это положение, признав тем самым, что для пастырей необходимо иметь время для занятий?
Все, о чем я говорил в предыдущих разделах, должно быть, с моей точки зрения, тем абсолютным минимумом времени, отведенным для занятий, который могут найти для себя даже самые занятые пастыри. Этот минимум может иметь такую раскладку: в день по крайней мере один час, в неделю - одно утро, полдень или вечер, каждый месяц - один полный день, каждый год - одну неделю.
Такая раскладка выглядит довольно незначительной, и на самом деле это очень мало. Однако всякий, кто попытается ей следовать, с удивлением обнаружит, как много можно прочесть в этих строго регламентированных пределах. За год набегает около шестисот часов.
Какие бы особенности провидения занятий мы ни разрабатывали, важно получить их результаты. Проповедник должен быть похож на белку, учась собирать и пополнять запасы для будущей зимы», - писал Ллойд-Джонс 26. У каждого, кто читает книги есть своя система отметок, подчеркиваний и примечаний. Когда человек стареет и его память ослабевает, некоторые способы ее активизации становятся необходимыми. Я, например, считаю полезным (пока тема важной книги еще свежа в моей памяти) сделать краткий обзор ее аргументации. Поэтому покончив с одной книгой я не приступлю к другой, пока не выпишу из первой (или не попрошу моего секретаря отпечатать) несколько наиболее важных цитат. В течение многих лет эти конспекты и цитаты заносились на корточки размером пять на три дюйма, которые складывались в кабинете и (соединенные между собой через два отверстия) постепенно формировались в книгу с вкладными листами. Все мы знаем американское определение системы подшивки документов как «устройства для фиксации вещей в алфавитном порядке». Я взял два скоросшивателя, один из которых начинался от Книги Бытия до Апокалипсиса, а другой от А до Я, и подшил каждую карточку в том месте, где, на мой взгляд, скорее всего мог найти ее или, во всяком случае, не так сразу потерять. Эта система служила мне хорошо, будучи простой и гибкой. Записи обычной проповеди я могу разместить на четырех карточках, а затем могу добавить к ним другие, содержащие соответствующие цитаты или иллюстрации. Если бы мне пришлось начинать мое служение заново, я обратился бы к этой же системе. Единственное, что бы я изменил, это увеличил бы карточки с прежнего размера до шесть на четыре дюйма, сделав поблажку моему ухудшившемуся зрению.
ПРЕПЯТСТВИЯ В ИЗУЧЕНИИ
Быть может, некоторые читатели не согласятся даже с тем минимумом предложений, которые я наметил в качестве основы для занятий. «Я очень занят, - скажет кто-нибудь. - В моей ситуации программа выглядит совершенно нереальной. Вы контактируете с группой пастырей, со своим секретарем и консультативными группами. Вы не представляете. в каком привелегированой положении вы находитесь. У меня нет всей этой роскоши, я рассчитываю только на себя». Разумеется, я не могу отрицать, что я находился и нахожусь в очень привилегированном положении. Я не могу слишком решительно говорить о преимуществах работы в пастырской группе. Однако я не могу согласится и с тем, что состояние чрезвычайной занятости и неполного штата можно использовать в качестве оправдания для отсутствия времени, необходимого для занятий. За этим утверждением почти всегда стоит неверное их так называемое «клерикалистское» представление о Церкви. Если священник сосредоточил все бразды церковного правления в своих руках и не разделяет концепции, согласно которой церковные обязанности следует распределять и на привлеченных представителей из мирян, у него, конечно, не будет времени для занятий. Однако, если он усвоил новозаветный образ Церкви как Тела Христова, каждый член которого имеет определенный дар для какого-то вида служения, он постоянно будет отыскивать эти дары, ниспосланные Богом, дабы воодушевить народ признать их в себе, развивать и совершенствовать. «Служите друг другу, каждый тем даром. какой получил, как добрые домостроители многоразличной благодати Божией», - говорит апостол Петр (1Петр. 4:10). Даже слово «поручение» не подходит для этого дела, поскольку оно подразумевает, что вся работа оп праву принадлежит только пастырю, который снисходительно передает ее часть другим. Более библейским понятием является «сотрудничество», когда духовенство и миряне вместе радуются многообразию даров, ниспосланных Богом, помогая друг другу в их использовании и исполняя свое призвание в Созидании Христова Тела.
В любом поколении Церковь должна заново учиться уроку, содержащемуся в 6-й главе Деяний святых апостолов. В ревностном усердии о Боге и Его Церкви у апостолов не было ничего неверного, когда они энергично и сострадательно взяли на себя служение, состоящее в помощи нуждающемся вдовам. Однако это не было служением, к которому они, как апостолы, были призваны. Их призванием была «молитва и служение Слова» (Деян. 6:4), а бытовое устроение вдов было обязанностью других, на основании чего и была произведена необходимая расстановка. Современные пастыри, разумеется не апостолы, однако определенная часть апостольского служения по наставлению других в Слове Божием все равно принадлежит им, и порой печально видеть, как многие делают ту же ошибку, которую сделали апостолы. Это обычно очень добросовестные люди, которые действительно отвечают на всякую нужду и чувствуют себя виновными, если не смогли быть полезными кому-то в какое-то время. Никто не может упрекнуть их в отсутствии преданности, энтузиазма и обязательности. И на самом деле пастырь призван служить народу, как это делал Сам Христос, однако эти люди забыли, что бывали случаи, когда Христос отсылал от себя толпу, дабы удалиться на гору для молитвы. Таким образом они сами отклонили себя от другой, первостепенной задачи, к которой Христос призвал их, - от служения Слова. Их рвение и энергия нашли другое русло, и в то же время, обычно не сознавая этого, они не дают мирянам возможности проявить свои дары в каком-нибудь служении. Загруженное духовенство и разочарованные в своих надеждах миряне образуют опасное сочетание - на таком пути Тело Христово не будет возрастать и зреть.
Говоря о мирском водительстве, я имею в виду не только социальные административные обязанности, которые в любом случае миряне (как мужчины, так и женщины) осуществляют более компетентно, нежели духовенство, но и об участии в пастырском наблюдении за жизнью общины в качестве пресвитеров, диаконов, чтецов, мирских проповедников, руководителей братств или домашних церквей. Подобно тому, как во времена первохристианства апостол Павел утверждал «пресвитеров» (во множественном числе) в каждой церкви (см. Деян. 14:23; Филип. 1:1) и наставлял Тита делать то же самое во всех городах Крита (Тит. 1:5), так и сегодня каждая церковь должна быть пасома не одним пастырем, а группой. Во многих случаях, особенно где инфляция коснулась церкви, эта группа может в значительной степени состоять из мирян вместе с одним или двумя священниками, н получающими жалованья и осуществляющими так называемое «палаточное служение», сами обеспечивая себя. Здесь уместна только группа служителей, вместе заботящаяся о церкви.
В то же время сколько бы человек не насчитывала община, ей необходимо иметь в составе служителей хотя бы одного штатного пастыря с полным рабочим днем и жалованием. По-видимому, Новый Завет ясно представлял себе эту ситуацию. Павел не только настаивает на том, чтобы «наставляемый словом» делился «всяким добром с наставляющим» (Гал. 6:6; Ср. 1Тим. 5:17-18), но и указывает на право проповедников Евангелия и пастырей «жить от благовествования», хотя сам и не пользуется этим правом (1Кор. 9:1-18). Основание для существования полностью оплачиваемого пастората заключается в том, что, будучи свободным от необходимости зарабатывать себе на жизнь, пастырь может целиком посвятить себя заботе от общине и особенно «служение Слова и молитвы». Такое служение, состоящее из индивидуальных наставлений и групповой работы, посредничества и научных занятий, подготовки и проповедования, является очень тяжелым. Оно не может быть удовлетворительно выполнено пастырями с неполным рабочим днем, хотя таковые тоже необходимы для группы. Все это было очевидно уже в ветхозаветные времена. Так, например, царь Езекия «повелел народу, живущему в Иерусалиме, давать определенное содержание священниками и левитам, чтобы они были ревностны в законе Господнем» (2Пар. 31:4). Этот же принцип был перенесен и в новозаветную эпоху. «Никакой воин не связывает себя делами житейскими, чтоб угодить военачальнику», - говорит апостол Павел (2Тим. 2:4). Именно эти «связи» и не дают пастырю возможности найти необходимое для своих занятий. Церковь без штатного пастыря (даже если она располагает группой служителей с неполным рабочим днем) идет к духовному оскудению. Нам нужны штатные работники, которые «трудятся в слове и учении» (1Тим. 5:17).
Но если пастырь обеспечен, что же еще может оторвать его от занятий? Скажу откровенно: только одно - лень. Разве не сказал Ральф Уолдо Эмерсон, что «человек ленив настолько, насколько он смеет быть таковым?» И это именно так. А мы, священники, может быть весьма смелы в этой области, потому что у нас нет работодателей, которые наблюдали бы за нашей работой или же укоряли нас за наше пренебрежение к ней. Кроме того, у нас нет ни твердо установленных задач, ни официального времени для их исполнения. Мы сами себе хозяева и сами должны составлять свой график. Поэтому мы вполне можем растрачивать наши дни по мелочам до тех пор пока наше расточительство не превратиться в обыкновенную расхлябанность. И все это болезненно скажется на нашем служении. В свою бытность епископом в Саусварке (1919-1932) Сирил Гарбетт в частной беседе как-то сказал своему приятелю: «Я всегда могу определить, когда духовенство бросает всякую серьезную попытку читать или думать: это становится очевидным годам к сорока пяти. Если человек принадлежит к английским католикам, он становится фанатиком, а если он протестант, то впадает в сентиментализм» 27.
На эту тему несколько резких слов сказал Александр Уайт, в течение сорока лет (1980-1907) служивший в церкви св. Георга в Эдинбурге. В 1898 г. он председательствовал на генеральной ассамблее Шотландской Церкви, а в 1909 г. в возрасте семидесяти трех лет в дополнение к другим обязанностям стал ректором нового колледжа в Эдинбурге. Он очень строго относился к себе и ненавидел лень в других. «Я бы вышвырнул всех ленивых студентов из колледжа, - сказал он в 1904 г., - и всех ленивых служителей с Ассамблеи... Я хотел бы, чтобы лень считалась непростительным грехом среди наших студентов и священнослужителей» 28. В своем заключительном выступлении на Генеральной ассамблее 1898 г., где он председательствовал, А. Уайт, в частности, сказал: «У нас хватает времени для всей нашей работы если мы бережем его и правильно запасаем... Но по столько ли часов мы работаем каждый день и так ли тяжело, как это делают люди, обеспечивающие нас работой? Так же с раннего утра и до позднего вечера, и так же напряженно весь день? Увы нет! Мы не можем серьезно смотреть друг другу в лицо и говорить, что времени не хватает. Не хватает стремления. Не хватает решимости, Не хватает повода. Не хватает совести. Не хватает сердца. Не хватает чего угодно и кого угодно, только не времени» 29.
Поэтому (и это я чувствую по себе) мы постоянно должны раскаиваться и вновь стремиться к дисциплине нашей жизни и нашего рабочего распорядка. Только всегда новое, свежее видение Христа и Его миссии избавит нас от праздности и упорядочит наши права и привилегии, и тогда мы найдем время для того, чтобы читать и думать, а результатом наших добросовестных занятий станет свежая, исполненная веры, актуальная проповедь, в от же время достаточно простая, чтобы ее поняли люди.
* * *
Примечание: В силу необходимости для проповедников иметь собственные книги, одним из основных проектов Евангелического литературного концерна является создание Пастырского книжного клуба в странах третьего мира. Это позволит его членам ежегодно приобретать ряд книг по весьма сниженным ценам. Адрес концерна следующий: с/о 12 Weymouth Street, London, W1N 3FB. England.
Сноски:
20 Ramsey end Suenens, The Future, p. 35.
21 Wiersbe, p. 56.
22 ibid., p. 133
23 ibid., p. 37.
24 Barbour, p. 286.
25 Lloyd-Jones, Preaching, pp. 182-183.
26 ibid., p 173.
27 Smyth, p. 167.
28 Barbour, p. 282.
29 ibid., pp. 284-285.
Жил однажды один англиканский священник, который был ленив. Он давно не затруднял себя подготовкой проповедей. От природы он обладал большим умом и красноречием, а его прихожане были простыми людьми, поэтому его неподготовленные проповеди имели успех. Но чтобы жить в ладу со своей совестью, он дал клятву, что будет всегда проповедовать по вдохновению, доверившись Святому Духу. Все было прекрасно до тех пор, пока однажды, за несколько минут до начала утренней службы, в церковь пришел некто иной как сам епископ, решивший таким образом провести свой воскресный день. Наш пастор смутился. Он умудрялся годами обманывать своих необразованных прихожан, но был гораздо менее уверен, что ему удастся провести епископа. Поэтому он подошел поприветствовать неожиданного гостя и, желая избежать возможной критики в свой адрес, сказал ему, что торжественно поклялся всегда проповедовать без подготовки, по наитию. Епископ как будто понял его, и служба началась. Однако, на половине проповеди, к большому ужасу проповедника епископ встал и вышел. А после службы на столе в ризнице пастор нашел небрежную записку епископа: «Я освобождаю Вас от вашей клятвы!»
Вот еще одна история. Жил однажды один молодой американский пресвитерианский священник, главным пороком которого была не лень, а самоуверенность. Он постоянно хвастал тем, что на подготовку воскресной проповеди у него уходит всего несколько минут, которые занимает дорого от его дома к церкви. Возможно, вы догадались, что сделали пресвитеры? Они купили ему новый дом за пять миль от церкви! Моя небольшая экуменическая притча еще не закончена. Жил еще один, баптистский, проповедник, у которого не было пороков его епископального и пресвитерианского коллег. Его - если это можно назвать бедой - была чрезмерная одухотворенность. Он тоже не готовил своих проповедей, но делал это не от лени или гордыни. Напротив, это было вызвано его искренней набожностью. Как и его епископальный брат, он полагался на Святой Дух, но в отличии от него, искал опору не в собственной клятве, а в самом Писании.
«Разве вы не читали, что сказал Иисус в 19 и 20-м стихах 10-й главы Евангелия от Матфея?» - спрашивал он друзей с неподдельным изумлением, когда они решались делать ему замечания. «Не заботьтесь, как или что сказать, - заповедал Иисус, - ибо в тот час дано будет вам, что сказать, ибо не вы будете говорить, но Дух Отца вашего будет говорить в вас». Однако, чего не хватало этому простодушному брату, так это умения читать слова Господа в их контексте. Ведь на самом деле они начинаются так: «Когда же будут предавать вас», и относятся не к церкви, а к мирским судам. «И поведут вас к правителям и царям за Меня,» - сказал Иисус (ст.18). Он имеет в виду, что в такой ситуации у нас нет времени подготовиться к защите. И именно тога Святой Дух даст нам нужные слова. Обещание Христа во многом утешало узников, не знавших, как защитить себя, и оно отнюдь не является утешением для тех проповедников, которые слишком ленивы, горды или набожны для того, чтобы готовить проповеди. Я думаю, мы должны согласиться со Спердженом, что «привычка всходить на кафедру неподготовленным есть непростительная самоуверенность». Что бы мы подумали об адвокате, пришедшем на суд защищать своего клиента, заранее не ознакомившись с его делом? Джует приводит высказывание известного английского судьи, сказавшего, что «дела выигрываются в адвокатских конторах», то есть, «что касается адвоката, решающее поле действия для него не публичный суд, а его личный кабинет». То же самое правило относится и к проповеднику: «если вы учитесь кое-как, то ваше пребывание на кафедре просто дерзость».
Опыт всех великих проповедников, обладавших влиянием на современников, свидетельствует о необходимости добросовестной подготовки. Вы не верите этому, когда слушаете их, ибо готовая проповедь кажется вам несложной. Растолковать текст, выявить смысл его примеров и применить к жизни, доходчиво и просто изложить его основные положения, построить предложения и подобрать нужные слова - что может быть легче? Но за этим - дисциплина и труд всей жизни. Позвольте мне привести только один пример. После смерти доктора Лесли Уайтхеда ы 1976 г., в Нью-Йорке, Рой Тревиан написал некролог, который был опубликован в «Газете Английской Церкви» 9 января 1977 г. Там были такие слова: «В чем секрет его необыкновенного влияния на людей? Бедный и богатый, могущественный и бесправный, известный и безвестный - все приходили к нему и ко всем он был одинаково внимателен. В чем же секрет такого неотразимого воздействия на огромное собрание прихожан, когда после окончания проповеди у людей возникало состояние отрешенности? Я, наверно, раз двадцать спрашивал его об этом, и он неизменно отвечал: «Подготовка». В чем же должна заключаться наша подготовка? Это очень индивидуальное дело. Не существует единого рецепта подготовки проповедей. Каждый проповедник должен разрабатывать свой собственный метод, соответствующий его характеру и конкретной обстановке. Было бы ошибкой слепо копировать других. хотя это совсем не значит, что мы не можем учиться друг у друга. Эразм однажды пошутил: «Если уж слонов можно научить танцевать, львов - играть, а леопардов использовать как гончих собак, то проповедников и подавно можно научить проповедовать». По-видимому, существует шесть этапов, через которые, так или иначе, большинству из нас необходимо пройти.
ВЫБОР ТЕКСТА
Само собой разумеется, что мы должны иметь текст из Писания, так как мы не мыслители, а толкователи. Однако, как нам выбрать текст для конкретной проповеди? Многие проповедники задавались этим вопросом, когда сидели за столом, сосали и грызли карандаш, тупо уставившись в чистый лист бумаги. Трудность выбора проистекает из-за обилия текстов, а не недостатка их. Если мы постоянно изучаем Библию и ведем записи своих занятий, то наша память становиться хранилищем библейских текстов, которые как-будто выстраиваются перед нами, прося, чтобы и из них родилась проповедь. Так как же нам сделать свой выбор? Наверно, можно выделить четыре фактора, влияющих на выбор текста.
Первый фактор - литургический. В основных конфессиях христианства (католицизм, православие, лютеранство и англиканство) продолжают придерживаться периодов Церковного года, который находят свое отражение в календаре, сопровождая воскресные службы чтением соответствующих отрывков из Библии. В 1967 г. Британская межконфессиональная «Группа совместной литургии» издала очерк, озаглавленный «Календарь и библейские чтения: новый взгляд». В следующем году его идеи получили дальнейшее развитие в докладе Литургической комиссии Английской церкви «Церковный календарь и чтения церковного года», в котором отстаивается «более удобное изложение церковного года», ориентированное на пастырские интересы прихожан». Я позволю себе упростить эти рекомендации так, чтобы они могли заинтересовать и членов нелитургических церквей.
Большинство христиан ежегодно соблюдают, по крайней мере, три основных христианских праздника - Рождество (празднование рождения Христа), Пасху (Воскресение Христа) и Пятидесятницу (дар Святого Духа). Если взять эти праздники за основу, то все остальные становятся как бы естественной подготовкой к ним и естественным их следствием. В этом смысле церковный год подразделяется на три периода.
Первый, с октября по декабрь, - можно назвать периодом продленного Адвента. Так как в Европе праздник урожая обычно приходит в конце сентября - начале октября, а в Америке - в ноябре, это наиболее подходящее время для размышлений о творении, о грехопадении, чтения Ветхозаветной истории, ожидании Христова рождества и Его явлении иноверцам.
Второй период продолжается от Рождества до Пятидесятницы, с января по май, и в это время естественно будет вновь рассказать о великих деяниях Божиих, совершенных Им во Христе, Его рождении и жизни, о его личности и нравственном примере, словах и делах, страдании и смерти, Воскресении и Вознесении, завершающемся сошествием Святого Духа.
Третий период лучше мыслить как «воскресение после Пятидесятницы», а не «воскресение после Пасхи». С мая по сентябрь включительно наиболее благоприятная пора для размышлений о христианской церкви как Братстве Духа. Это лучшее время подумать о христианской этике, о своих общественных и проповеднических обязанностях, о христианском уповании - нашем ожидании второго пришествия Христа во славе.
Таким образом, Церковный календарь кратко повторяет историю библейского откровения: с октября по декабрь - Ветхий Завет (от сотворения мира до Рождества Христова), с января по май - Евангелия (жизнеописания Христа), и после Пятидесятницы - с мая по сентябрь - Деяния и Послания Апостолов, Откровение Иоанна Богослова. Троичная структура закономерна и в том случае, когда мы воспроизводим поступательный характер явления Бога как Творца и Отца, как воплотившегося Сына Божия и как личностную и совершительную ипостась Святого Духа.
Так как вся система читаемых текстов (из Ветхого Завета, Посланий, Евангелий и др.) соответствует Церковному календарю, проповедник может иногда, и даже часто, воспользоваться текстом тех или иных чтений. Однако рабская привязанность к предписанным чтениям может создать ненужную зависимость, поэтому лучше всего рассматривать их как путеводные вехи к соответствующей теме. Несомненно, не должно быть полной зависимости и от Церковного календаря. Обычно считают, что проповедовать о Воплощении можно только на Рождество, а о Воскресении - только на Пасху. Колин Моррис справедливо спрашивает: «Пятидесятница - осенью? Вознесение в середине мрачной зимы? Почему бы нет? Разве эти великие истины не универсальны и не подходят в любое время года? И, конечно, они должны быть свободны от тирании Церковного календаря». Тем не менее значение календаря очевидно. Джеймс Стюарт, заслуженный профессор Теологии, литературы и языка Нового Завета Эдинбургского Нового колледжа, вышедший в отставку в 1966 г., но остающийся одним из наиболее популярных современных проповедников, призывал к надлежащему соблюдению христианского года в таких словах: «Великие вехи Христианского года - Пришествие, Рождество, Великий пост, Страстная Пятница, Пасха, Духов День, Троица - указывают нам направление и предлагают основные темы. Они заставляют нас строго придерживаться основных моментов вероучения. Они призывают нас вернуться с боковых дорог, на которых мы склонны плутать, на главный путь искупления. Благодаря им мы постоянно возвращаемся к тем величественным деяниям Бога, ради провозглашения которых и существует Церковь».
Второй фактор, помогающий нам выбрать текст, я называю внешним. Под ним я подразумеваю некоторые события в жизни народа (например, политические выборы, смерть общественных деятелей или скандальную хронику) актуальные вопросы общественных дискуссий (вооружение, аборты, смертная казнь, безработица, гомосексуализм, разводы), стихийные бедствия (наводнения, голод, землетрясения или разные катастрофы).
Приходя в Церковь, христиане не могут и не должны отгораживаться от таких вопросов, которые широко освещаются по радио, телевидению и в печати. Напротив, они несут эти тревоги с собой и вопрошают: «Что говорит об этом Господь? Как должны христиане относиться к таким вещам?» Проповеднику надо быть восприимчивым к важным общественным вопросам в сознании людей.
В-третьих, есть пастырский фактор, то есть какая-то потребность, выявленная в процессе духовного самосовершенствования прихожан, часто правильно говорят, что лучшие проповедники - всегда хорошие пастыри, так как они знают потребности и проблемы, сомнения, страхи и надежды своих людей. Добросовестный пастырь никогда не может проповедовать «не считаясь с нуждами своих слушателей». «С таким же успехом врач может прописать мазь от экземы на шее, - комментирует Дуглас Кл. Форд, - когда у пациента мозоли на ногах». Определить эти потребности и решить, как проповедовать на эту тему, лучше всего вместе с пастырской группой. Даже если местная церковь имеет только одного, занятого весь день и оплачиваемого пастыря, можно надеяться, что его поддержат священники, занятые неполный день и на добровольных началах, а также пресвитеры, разделяющие с ним его попечительские обязанности. Несомненно, они будут совершать регулярные совместные молитвы, обсуждать, планировать, и одним из вопросов их «повестки дня» должно быть их проповедническое служение. По крайней мере три раза в год Майкл Бафен, ставший ректором церкви Всех Душ в 1975 г., созывает свою группу специально с этой целью. Иногда он заранее говорит с прихожанами, чтобы узнать об их просьбах, а иногда просит их, и руководителей группы содружества в частности, вносить предложения и заявки о темах проповедей или целых их серий. Временами некоторые руководители церковной общины из мирян также присоединяются к нам, когда мы обсуждает программы проповедей на следующие несколько месяцев. Это дает нам возможность планировать целые курсы, охватывающие основные положения христианского вероучения и нравственные обязанности христианина, толковать целые книги Библии и видеть, что мы упустили из поля зрения. Составленные таким образом проповеди помогают членам церкви понять все богатство библейского откровения, его единство в многообразии. Одна из опасностей обращаться каждое воскресенье к отдельно взятому тексту состоит в том, что в таком случае создается впечатление, будто Библия - это всего лишь сборник несвязанных между собой отрывков, без общих тем и всеобъемлющей идеи.
Мне кажется, будет не безполезно, если я приведу список основных циклов, которые мы разработали в церкви Всех Душ в последние шесть лет. Догматические курсы включили такие темы, как личностный аспект Бога, жизнь Христа, распятие, явления воскресшего Христа. Библия. Более практические циклы относились как к этическим вопросам (ученичество, десять заповедей, Нагорная проповедь, подражание Христу и цикл из четырнадцати проповедей о смысле христианской любви), так и другим актуальным темам (божественный промысел, женское служение в церкви, страдание и духовные дары). Еще один цикл из четырнадцати проповедей был посвящен молитве.
В течение этого периода (шести лет) мы стремились разъяснить некоторые длинные библейские отрывки. В циклы по Ветхому Завету входили начальные главы Книги Бытия, жизнеописания патриархов, избранные Псалмы, частично книга пророка Исайи и книга пророка Даниила. Что касается Нового Завета, то здесь мы изучали как короткие послания (Послание к Ефесянам, Послание к Филлипийцам, 1Послание Петра и 1 и 2 Послания к Фессалоникийцам), так и два длинных, а именно 2Послание к Коринфянам и Послание к Римлянам (последние - в 43-х проповедях, занявших два семестра - с ноября по март и с мая по июль). Возможно наиболее значительным является самый крупный наш цикл. Для него было взято все Евангелие от Марка (в 72 проповедях, поделивших текст на семь частей и продолжавшихся с сентября 1078 по апрель 1981 г. ).
Наряду с такими общими обзорами абзац за абзацем мы сочли полезным прорабатывать короткие отрывки гораздо тщательнее, стих на стихом. Используя этот метод, мы прочитали стихи 19-38 20-й главы Деяний святых Апостолов (обращение ап. Павла к пресвитерам из Ефеса), 4 т 5-ю главы того же Послания (нравственные нормы христианина), 11-ю главу Послания к Евреям (подвижники веры) и менее известную 13-ю главу того же Послания. Ее мы разделили таким образом:
1. Братолюбие между вами да пребывает (стих 1).
2. Страннолюбие (стих 2).
3. Помните узников (стих 3).
4. Брак у всех да будет честен (стих 40.
5. Довольство тем, что есть (стихи 5-6).
6. Помните наставников ваших (стихи 7, 17-19).
7. Опасность! (стих 9).
8. Страдание со Христом (стихи 15-16).
9. Временные жители (стих 14).
10. Жертвы, угодные Богу (стихи 15-16).
11. Бог усовершит вас в добром деле (стихи 20-21).
Все эти циклы создавались на штатных конференциях с учетом пастырских потребностей церковной общины.
Четвертый фактор, который руководит нами в выборе текста - личный. Без сомнения, лучшие проповеди - те, которые сначала были обращены к себе, а потом - к другим. Или, выражаясь несколько иначе, когда Бог Сам обращается к нам текстом Писания и этот текст сияет и сверкает перед нами, он продолжает сиять божественной славой и в нашей проповеди, обращенной к другим. Кэмбелл Морган рассказывал, как он был очевидцем сцены, происходившей с доктором Джозефом Паркером в ризнице Городского Храма, когда туда вошел один человек и сказал: «Благодарю Вас за эту проповедь. Она принесла мне пользу». Паркер посмотрел на него и ответил: «Сэр, она принесла пользу мне, поэтому я и проповедовал». Это не значит, то каждая проповедь должна рождаться из личного жизненного опыта. Ведь некоторые из нас должны проповедовать о браке, оставаясь неженатыми, или о разводе - когда они женаты, и все мы говорим о смерти, когда она еще для нас не наступила. Но проповеди, родившиеся из глубокого личного убеждения, обладают самодостаточной убедительностью. Это то, что Джеймс Сталкер называл «кровным опытом», добавляя, что «правда - вдвойне и втройне правда, когда они исходит от человека, говорящего так, как если бы он познал ее собственным трудом и страданием».
Именно по этой причине большинство проповедников считает необходимым всегда иметь под рукой записную книжку или «памятную тетрадь» (как ее называли, начиная с XVII в.). Интересно, похож ли мой опыт на ваш. Обычно мой разум окутан довольно плотным туманом, так что я совсем не различаю предмета. Однако время от времени туман рассеивается, прорывается свет, и я вижу все с предельной ясностью. Эти быстротечные моменты внезапного просветления нельзя упустить. Мы должны уметь полностью отдаваться им, пока туман не опустился вновь. Таким мгновения часто возникают в самой неподходящее время: ночью, во время чьей-то проповеди или лекции, в процессе чтения или по ходу беседы. Но несмотря на это, мы не вправе упустить их. И для того, чтобы извлечь из них максимальную пользу, мы должны немедленно записать их.
Итак, четыре фактора - литургический, внешний, пастырский и личный - помогают выбрать текст для проповеди. И теперь мы готовы приступить ко второй стадии подготовки.
РАЗМЫШЛЕНИЕ НАД ТЕКСТОМ
Если наш текст составляет часть последовательного изложения или по каким-то причинам определился заранее (например, за неделю или месяц), тогда мы можем воспользоваться преимуществом долгого периода «подсознательного вынашивания» или «созревания», как говорят американцы. Разумеется, текст для воскресной проповеди должен быть выбран не позднее предыдущего понедельника с тем, чтобы этот процесс имел время для развития. Чем дольше этот период, тем лучше. Роберт Луи Стивенсон однажды сказал о себе: «Я долгое время сижу в молчании, словно курица, которая высиживает яйца», а Дитрих Бонхоффер обычно выбирал текст не сразу, а затем обдумывал его каждый день, «стараясь погрузиться в него, чтобы явственно услышать, что же он говорит».
Рано или поздно наступает время более сосредоточенной подготовки. Что должен делать проповедник на этой стадии? Читайте текст, перечитывайте его, перечитывайте заново и читайте вновь. Обдумывайте его вновь и вновь, подобно Марии, матери Иисуса, которая дивилась словам, что сказали ей пастухи и «сохраняла все слова сии, слагая их в сердце своем» (Лук. 2:18,19). Исследуйте текст, как исследует пчела весенний цветок, как колибри исследует цветок гибискуса в поисках нектара. Терзайте его, как собака кость, сосите его, как ребенок сосет апельсин, пережевывайте его, как корова жвачку. К этим сравнениям Сперджен добавляет еще два - с червем и ванной. «Очень важно с помощью молитвы устремляться в душу и суть текста, проникая в него за священным писанием так, как червь прокладывает путь к ядру ореха». И снова: «Давайте, дорогие братья. стараться пропитываться проповедью. Я всегда считал, что лучше всего проповедую тогда, когда смог пропитаться текстом. Мне нравиться понимать текст, постигать его значение и смысл и т. д., затем, погрузившись в него словно в ванну, с наслаждением лежать, позволяя ему впитываться в себя».
Однако эти живые метафоры не могут раскрыть достаточно ясно, что же в действительности делает проповедник, когда размышляет над текстом. Я бы сказал, что он задает вопросы тексту, причем два самых важных. Первый вопрос: «Каков смысл текста?», или лучше: «Каким был его смысл в то время, когда этот текст впервые был произнесен или записан», потому что, как правильно подчеркивает Е.Д. Хирш, «текст значит то, что имел ввиду его автор». Отсюда явствует, что мы не должны пренебрегать рассмотрением исторического и географического контекста нашего текста, его культурного окружения, рассмотрением его слов и образов, а также мыслей и намерений его автора. Сто же он имел ввиду? Что он стремился утвердить или осудить, на что надеялся и чего требовал?
Второй вопрос к тексту: «Что он говорит нам?», то есть каково его современное содержание? Как он обращен к нам сегодня? Этот вопрос отличен от первого. Задавая его, мы «наводим мосты» между древним Словом и современным миром, переводим текст Писания на язык современной культуры. Важно понимать как различие этих вопросов, так и их единство. Раскрытие первоначального исторического значения текста имеет чисто академический интерес, если мы не переходим к выявлению его современного содержания или как некоторые теологи предпочитают говорить, его «актуальной значимости». Однако сразу же искать современное содержание текста, не потратив сил на раскрытие его первоначального значения, значит идти незаконным кратчайшим путем. Это равносильно оскорблению Бога (пренебрежение путем, выбранным самим Богом для Его самооткровения в конкретной исторической и культурной ситуации), извращению Его Слова (отношение к нему как к компилятивному сборнику или книге магических заклинаний) и ведению Его народа по ложному пути (запутывая его в понимании Писания). Задавая эти два вопроса тексту, учитывая его первоначальное значение и современное содержание, нам, возможно, придется обратиться за помощью к словарю, указателю библейских изречений или комментариям. Они смогут уберечь нас от ложного толкования теста, разъяснить его и активизировать наше размышление о нем. Но они никогда не смогут стать больше, чем просто вспомогательные средства. Они никак не заменяют нашей непосредственной, личной встречи с текстом, когда мы подвергали его «перекрестному допросу, а он, в свою очередь, - нас. Более того, после нескольких лет изучения Библии мы уже никогда не подойдем к тексту как к совершенно незнакомому, а воспримем его в свете нашего предыдущего размышления.
Все это время мы будем молиться, смиренно взывая к Богу, чтобы Он просветил нас Духом истины. Мы будем повторять мольбу Моисея: «Покажи мне славу Твою» (Исх. 13:18) и Самуила: «Говори, Господи, ибо слышит раб Твой» (1Цар. 3:9-10).
Христианская медитация отличается от других видов размышления тем, что она является сочетанием познания и молитвы. Некоторые проповедники очень старательны в учении. Их стол буквально завален богословскими книгами, и они полностью отдаются толкованию текста, но вряд ли когда-нибудь молятся о Божием свете. А другие - весьма прилежны в молитве, но почти никогда не занимаются каким-либо серьезным изучением предмета. Мы не должны разъединять то, что Бог соединил. Что касается меня, я всегда считал полезным столь долго готовиться к проповеди, сколько долго мог стоять на коленях с открытой перед собой Библией в ее молитвенном изучении. И не потому, что я фанатик Библии и поклоняюсь ей, а потому что я поклоняюсь Богу в Библии и хочу смириться перед Ним и Его откровением и даже во время изучения текста горячо молиться, чтобы Он просветил очи сердца моего (Еф. 1:18).
Превосходный пример этого сочетания молитвы и изучения дает ветхозаветный пророк Даниил. «Сообразив по книгам число лет», по истечении которых Иерусалим будет опустошен, он обратил лицо свое к Господу Богу «с молитвою и мольбою в посте и вретище и пепле». Затем, когда он еще молился, Гавриил вошел к нему и сказал: «Даниил! теперь я исшел, чтобы научить тебя разумению..» (Дан. 9:1-3, 20-23). и было еще одно видение мужа Даниилу, когда тот коснулся его и сказал: «Не бойся, Даниил, с первого дня как ты расположил сердце свое, чтобы достигнуть разумения, и смирить себя перед Богом твоим, слова твои услышаны... (Дан. 10:1-14). Аналогичный пример дают в Новом Завете слова ап. Павла Тимофею: «Разумей, что я говорю. Да даст тебе Господь разумение во всем» (2Тим. 2:7). В обоих случаях, с одной стороны, мы имеем чтение книг, серьезное размышление и стремление ума к разумению, а с другой стороны, смирение в молитве и вере. И только в ответ на размышление и молитву было дано желанное понимание. Как писал Дейл, цитируя одного старинного английского писателя, «труд без молитвы - атеизм, а молитва без труда - самонадеянность».
Не стоит и говорить, что во время этого молитвенного изучения, называемого «медитацией», мы записываем, хотя и бессистемно, приходящие на ум мысли. Меня часто спрашивают: «Как долго продолжается этот период?» «Столь долго, сколь это необходимо», - единственный ответ, который я могу дать. Нет средства, которое могло бы сэкономить время, проведенное над текстом. Сидите над ним столько, сколько это необходимо. Продолжайте исследовать цветок, пока есть нектар. Продолжайте сосать апельсин, пока не высосете его.
До сих пор я исходил из того, что изучение текста - дело глубоко личное и индивидуальное. Однако бывают случаи и совместной подготовки проповедей. Епископ Лесли Ньюбигин описывал мне эксперимент, проведенный им в Мадрасской епархии, Южная Индия, когда он был там епископом: «Раз в месяц группа пасторов собиралась на полдня или на весь день». Они начинали с основательного экзегетического изучения отрывков, выбранных для ближайшей воскресной проповеди». Это происходило как на пленарных заседаниях, так и в рабочих группах; четыре или пять групп подготавливали планы каждой воскресной проповеди текущего месяца. «Затем эти планы представлялись на пленарные заседания комментариев, критических замечаний и обсуждений». Обычно тексты для воскресных проповедей выбирались из сборника библейских чтений, изданного Церковью Южной Индии. «Однако в некоторых случаях, особенно когда в церковной или общественной жизни происходило что-то очень важное, группы собирались в поисках правильного христианского ответа на возникшую ситуацию и решали, какие отрывки из Писания наиболее подходят для ближайшего воскресного богослужения».
В заключение епископ Ньюбигин заметил, что хотя «потом каждый шел домой готовить свою собственную проповедь, эти совместные занятия давали уверенность, что в них было больше пищи для размышления, чем в каком-либо ином случае».
ОПРЕДЕЛЕНИЕ ОСНОВНОЙ МЫСЛИ
Когда в молитве и изучении мы продолжаем размышлять и бегло записывать все многообразие рождающихся идей, мы должны искать основную мысль текста. Мы должны размышлять до тех пор, пока она не проявится и не прояснится. Почему?
Во-первых, в каждом тексте есть главная тема. Если (как мы показали в 3-й главе) Бог обращается к нам через сказанное им в Писании, то необходимо спросить себя: «Что же Он нам говорит, что главное в Его словах?» Я не отрицаю, что могут существовать несколько обоснованных толкований текста и что мы можем извлечь из него различные уроки, но я утверждаю, однако, что каждый текст имеет основную опору. И мы должны обладать целостным взглядом, чтобы увидеть это и устоять против искушения подчинить смысл текста собственному «я». Например, вполне допустимо, основываясь на притче о добром самарянине, учить о том, что истинная любовь всегда выражается в жертвенном и созидательном служении, однако основным ядром притчи Иисуса является тот поразительный факт, что самарянин, этот презираемый всеми изгой, сделал то, чего не захотели сделать два верующих иудея. Следовательно, невозможно точно истолковать притчу, не акцентируя внимания на этом этническом моменте и предполагаемой критике всех религий, которые, несмотря на всю свою ортодоксию, остаются неискренними, ибо лишены любви.
Опять же можно учить об определенных истинах, основываясь на 8-м стихе 5-й главы Послания к Римлянам: «Но Бог Свою любовь к нам доказывает тем, что Христос умер за нас, когда мы были еще грешниками». Мы можем проповедовать о греховности человека, смерти Христа или о любви Бога, так как обо всем этом упоминается в данном стихе. Но основная мысль текста заключена в том, что смерть Христа за таких грешников как мы, является «доказательством Его любви к нам» (NEB). Поэтому проповедь на 8-й стих 5-й главы Послания к римлянам должна идти под идеей того, «как Бог доказывает Свою любовь», но кроме того она должна соотнести объективное доказательство этого, явленное через Христа (Его распятие, стих 8-й), с субъективным опытом, рождающимся в нас посредством Духа Святого (стих 5-й: «потому что любовь Божия изливается в сердца наши Духом Святым»).
Кроме того, есть еще одна причина, почему необходимо выделять в каждом тексте основную мысль: ведь одним из характерных отличий проповеди от лекции является то, что ей цель - донести только одну главную идею.
Обычно считается, что студенты делают во время лекции многочисленные записи, которые затем просматривают и перерабатывают. Это позволяет ректору свободно переходить от одного вопроса к другом, затрагивать широкий круг проблем и даже отступать от основной темы лекции. Эксцентрические отступления рассеянного профессора - одно из главных удовольствий его послушать; кроме того, его материал можно найти непосредственно в книгах. Однако проповедь - совсем другое. Правда, в некоторых общинах во время проповеди ведутся записи, в других - предоставляются копии конспектов и даже магнитофонные кассеты. И то и другое - полезно в качестве вспомогательного средства для запоминания, хотя все же эту практику следует считать исключительной, к тому же она может оказаться и вредной, если люди перестанут слушать проповеди, рассчитывая когда-то потом изучать записи или прослушать магнитофонную кассету. Проповедь же, как живое слово Божие к Его народу, должна оказывать на людей немедленное воздействие. Пусть они не запомнят подробностей - мы не должны стремиться к этому. Но люди должны запомнит основную мысль, потому что все детали проповеди ориентированы на то, чтобы помочь слушателям понять ее идею и почувствовать ее силу.
Я думаю, что все знатоки проповеднического искусства согласятся с этим. Раньше основная мысль обычно называлась «постулатом», и проповедники стремились доказать его. «Я думаю, что каждая проповедь, - сказал Чарльз Симьен, - должна быть чем-то вроде телескопа, направленного только на один объект». Вот как он выражает суть своего метода в предисловии к «Horae Homileticae»: «Возможно небесполезно было бы показать метод формирования этих бесед. Как только выбрана тема, следует первый же вопрос: «Какова основная цель и значение текста?» (Я прошу каждого молодого священника особенно запомнить это).
«Когда основное значение текста выявлено, - продолжает Чарльз Симьен, - следующая ступень - выразить его «категорическим постулатом»; сделать это - вот в чем секрет всех проповедей». В декабре 1821 г., в анонимной статье «Христианского обозревателя» Симьен подчеркивал практическое значение метода, рассчитанного на упрочение истины в сознании людей: «Сведите ваш текст к простому постулату, сделайте его канвой, а с самом текстом обращайтесь как с тканью, раскрывая основную идею за счет многообразия слов и выражения, содержащих ее в себе. Старайтесь буквально ввинчивать каждое слово в сознание ваших слушателей. Мы недаром используем это сравнение, так как хорошо завернутый винт создает такую механическую прочность, что едва ли какая сила способна его вырвать».
«Ввинчивайте истину в их умы,» - писал и Ричард Бакстер. А Джуетт продолжал: «Я убежден, что проповедь не готова до тех пор, пока мы не выразили ее тему в кратких, полных смысла предложениях, ясных как кристалл. Я считаю, что поиск таких лаконичных и ясных предложений - самый тяжелый, изнуряющий, но и наиболее плодотворный труд в моей подготовке. Я думаю, что никакую проповедь нельзя читать и даже записывать пока не появятся эти слова, чистые светлые, как луна на безоблачном небе».
Профессор Иэн Пит-Ватсон говорит то же самое: «Каждая проповедь должна быть безжалостно подчинена одной теме. Это первое и важнейшее требование!»
Когда тайна текста раскрыта и основная тема проповеди стала ясна, мы должны мысленно выстроить всю службу вокруг нее. Хотя, несомненно, уже начало службы может более общим образом выражать покаяние и хвалу, и хотя молитвы о заступничестве вбирают в себя много тревог и за мир, и за Церковь, и за всех нуждающихся, уже в этой части богослужения полезно начать готовить умы и сердца прихожан к восприятию темы проповеди. Конечно, два предстоящих чтения, а также песнопение, выражающее нашу молитву перед проповедью, и песнопение. выражающее наш отклик после нее, должны соотноситься с общим характером богослужения. Мы не должны бояться ни простоты, ни повторения. Дополнительный урок мы можем получить из негритянской религиозной практики в США. Доктор Генри Митчелл проводит интересную параллель между негритянскими песнопениями и «неторопливым стилем негритянской проповеди»: «Негритянская проповедь и негритянские духовные гимны - это двоюродные братья. Что касается песнопения, то вся песня строится на очень небольшой словесной основе. Часто повторяющиеся хоровые припевы состоят всего из четырех слов: «Помни меня, Господи, помни меня». Если в нашей культуре песня состоит из более длинных строф, произносимых достаточно быстро, негритянский гимн можно медленно проговаривать: «Господи, я хочу быть христианином в сердце». Медлительность негритянской проповеди, а также повторы, являются естественной копией негритянской речи и песнопений, для которых характерны небольшое количество слов и плавность их произнесения».
Итак, при подготовке проповеди мы должны терпеливо ждать, пока основная мысль не откроется сама. Мы должны быть готовы молиться и размышлять, глубоко проникая в текст и даже за него, до тех пор, пока не оставим претензий быть его хозяином и манипулятором, и, наоборот, не станем его смиренным и покорным слугой. Тогда не возникнет опасности недобросовестного искажения текста, а наоборот, Слово Божье будет властвовать над нашим умом, зажжет огонь в наших сердцах, будет руководить ходом нашего толкования и, наконец, произведет незабываемое впечатление на прихожан.
ОРГАНИЗАЦИЯ МАТЕРИАЛА
До сих пор, готовясь к проповеди. мы выписывали из выбранного текста множество разнообразных мыслей, спонтанно возникавших в ходе его анализа, и затем выделяли основную мысль. Теперь же нам надо систематизировать материал, причем таким образом, чтобы его структура максимально соответствовала идее проповеди. Цель данного периода подготовки состоит не в том, чтобы создать некий литературный шедевр (кстати, Чарлз Смит писал, что «изящные проповеди - одна из самых опасных уловок дьявола»1): речь, скорее идет о том. чтобы обеспечить основной идее максимальную силу воздействия. Сразу отметим, что этот процесс имеет положительные и отрицательные стороны.
Отрицательная заключается в том, что мы вынуждены безжалостно отбрасывать все несущественное, хотя сделать это гораздо труднее, чем сказать. Пока размышлять над текстом, много славных мыслей и блестящих идей приходит в голову, и, конечно же, их старательно записываешь. Возникает искушение не упустить ни одной и все так или иначе включить в проповедь. Противьтесь искушению! Посторонний материал ослабит воздействие проповеди. Он пригодится в другое время и надо суметь придержать его до тех пор.
Положительная сторона компоновки проявляется в необходимости подчинить материал основной теме, причем таким образом, чтобы лучше ее обозначить и усилить ее звучание. Для этого необходимо особое внимание на структуру, лексический строй и иллюстрированный материал проповеди. Скажем несколько слов о каждом их этих моментов.
Итак, структура. Большинство считает, что упорядоченное расположение материала необходимо. Никто не станет спорить, что наша культура прежде всего рассчитана на зрительное восприятие и что эта тенденция усугубляется. Большинство жителей развитых стран в большей степени склонно воспринимать бесконечный наплыв образов, рвущихся с телеэкранов, нежели на слух прослеживать логику развития той или иной мысли. В результате, как считает Дэвид Джиллет, все более возрастает роль того метода обучения, который называется методом «кляксы». Он «предполагает рассмотрение какой-то проблемы с разных точек зрения с целью большей конкретизации образа, формирующегося в сознании».
Однако независимо от того, предполагает ли наш подход наглядно-образное или отвлеченно-логическое решение проблемы, нам необходимо определенным способом упорядочить наши мысли, если мы хотим, чтобы их поняли. Ссылаясь на картину первобытного хаоса, описанного во 2-ом стихе 1-й главы Книги Бытия, У. Сэнгстер допускал, что «проповедь может быть бесформенной, но, благодатию Божией, вовсе не пустой». Однако, добавлял он, это «из области чудес». «В действительности никакая проповедь не будет сильной, если эта сила не проявляется и в ее структуре». Кости без плоти - всего лишь скелет, однако плоть буз костей - рыхлая масса. Сами по себе они хорошей проповеди не сделают.
Разрабатывая структуру проповеди, мы сталкиваемся с двумя основными опасностями. Первая - это когда торчат кости, торчат, как ребра у тощего человека. Они постоянно лезут в глаза, мы не можем из не видеть. То же самое происходит и тогда, когда план проповеди слишком заметен. Обращая внимание на форму, мы рассеянно воспринимаем содержание, Это происходит тогда, когда внешнее оформление проповеди слишком схематично (например, некоторые проповедники выдумывают двойную или даже тройную альтерацию для обозначения разделов проповеди - и в этом их основная ошибка) или, напротив, слишком запутанно (Симьен пишет о Ричарде Бакстере, что однажды тот перешел к «шестьдесят пятому» разделу, как будто кто-то мог вспомнить предыдущие шестьдесят четыре»). План, привлекающий внимание своим построением, только мешает, Его изобретатели забывают о том, что задача скелета - поддерживать тело, самому оставаясь незаметным.
Вторая опасность, подстерегающая нас при построении проповеди, - это ее искусственность. Некоторые проповедники выдумывают такой план, который вовсе не подходит к тексту, не проясняет его, а, напротив, мутит чистые воды истины и запутывает слушателей. Золотое правило состоит в том, чтобы позволить тексту самому определить его композицию. Искусный толкователь дает тексту возможность свободно раскрыться перед нашими глазами подобно ому, как роза расцветает под лучами утреннего солнца, являя свою доселе скрытую красоту. Александр Макларен, баптистский проповедник XIX в., совершавший свое служение в Манчестере, был одним из немногих, кто сполна владел этим искусством. Вильям Робертсон Николл пишет, что у него был «быстрый и ясный ум» и «необыкновенный дар анализирования текста». «Он прикасался к нему серебрянным молотком, и текст тотчас органично распадался на цельные и легко запоминающиеся части». Этой метафорой пользовался и Сперджен. Однажды он рассказывал студентам о трудностях, возникавших при анализе некоторых текстов. «Ты пытаешься расчленить их, - говорил он, - изо всех сил ударяешь по ним своим молотом, но твой труд напрасен». «Наконец ты находишь такой текст, который при первом ударе, сверкая, распадается на части, и ты видишь, какой редкой красотой вспыхивают сокрытые в нем драгоценности». Все проповедники переживали этот опыт по крайней мере иногда. Нам же надо молить Господа, чтобы сегодня Он дал нам побольше этих серебряных молоточков.
Рассуждая о структуре проповеди, мы неизбежно подходим к вопросу о ее классическом трехчастном делении, что, в свою очередь, вызывает саркастическую улыбку. Трехчастное деление - отнюдь не современное открытие, за ним стоит долгая история. Чарльз Смит подробно анализирует жесткую средневековую «схему проповеди», согласно которой текст непременно делился на три части (особенно в Англии), по возможности обозначаясь «тремя значимыми словами». Однако возводить трехчастное деление в неизменный принцип - значит надевать на себя смирительную рубашку. Это было бы насилием по отношению ко многим текстам, которые представляют собой неделимое единство или ограничено делятся на две, четыре или пять частей. И тем не менее, с удивлением замечаешь, что довольно часто естественным делением является именно трехчастное. Нередко я был склонен объяснять это тем, что христиане, почитая Св. Троицу и являясь тринитариями, легко улавливают любой намек на Отца, Сына и Святого Духа или на Бога, Который над нами, для нас и в нас. Поэтому мне было интересно узнать, что такую мысль высказывал и Робер де Безеворн, который в 1322 г. опубликовал свой трактат о структуре проповеди, вышедший под названием «Forma Praedicandi». «Это правило, вероятно, было обусловлено желанием оказать почтение Троице», - пишет он.
Существует множество способов построения проповеди. Сэнгстер различал пять основных подходов, которые он называл «изложением», «обоснованием», «шлифовкой», «классификацией» и «построением аналогии». Хэлфорд Лаккок был более обстоятелен и насчитал десять типов построения. Кроме того, он дал им образные наименования, например, «ступенчатая проповедь» (которая «как по ступеням лестницы, возводит от одной мысли к другой»), «бриллиантовая проповедь» (когда «к одной мысли подходишь с разных сторон, уподобляя ее бриллианту, который, вращаясь в твоей руке, сверкает всеми своими гранями») или «проповедь-ракета» (названная так «не потому, что она взлетает с грохотом и шипением, ошеломляя собравшихся», а потому, что «она начинается на земле, взлетает ввысь, затем распадается на части и возвращается на землю...»). Различные тексты и темы требуют разных подходов. Мы должны приветствовать разнообразие и освобождаться от стереотипов.
А теперь от структуры проповеди я перехожу к ее лексическому строю. Даже проповедуя один раз в неделю, за сорок лет вы произнесете около девяти миллионов слов. Слова весьма существенны: чтобы ясно выразить свои мысли, мы должны облечь их в слова. Невозможно дать точное сообщение, не подобрав соответствующих слов. Вспомните, сколько труда и времени мы тратим для того, чтобы послать простую телеграмму. Количество слов строго ограничено, и мы перечитываем текст снова и снова, здесь что-то изменяя, там добавляя или вычеркивая, - и так до тех пор, пока не убедимся, что нас не просто поймут, но поймут правильно. То же самое касается проповеди. «Старался Екклесиаст приискивать изящные изречения, и слова истины написаны им верно», - говорится в Книге Проповедника (Ек. 12:10). Далее сказано, что «слова мудрых» (особенно если в них едино присутствуют благодать и истина) «как иглы» тревожат совесть и пробуждают разум и «как вбитые гвозди» застревают в памяти и с трудом забываются (Ек. 12:11). Поэтому над выбором слов стоит хорошо подумать, а выбрав, - записать. Это делается вовсе не для того, чтобы читать проповедь по бумажке или заучивать ее наизусть и затем декламировать: записей требует сама логика мысли («записи рождают точный ум», - сказал Бэкон). Кроме того, если в процессе подготовки к проповеди мы хоть в каких-то ее частях сознательно подбирали наиболее подходящие слова, они удивительно легко и быстро воскреснут в нашей памяти, если перед нами будут лежать хотя бы краткие заметки. Итак, какие же слова наиболее предпочтительны?
Во-первых, они должны быть самыми простыми и ясными. Перефразируя известные слова апостола Павла, можно сказать: «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а простоты не имею, то я - медь звенящая или кимвал звучащий» (см. 1Кор. 13:1). Конечно, иногда, отыскивая подходящее слово, мы можем прийти к чему-то необычному, но в любом случае нельзя впадать в словоблудие. К сожалению, это частая беседа профессионалов. До сих пор существует политики. напоминающие Гладстона, каким его описал Дизраэли в 1878 г.: «изощренный оратор, опьяненный преизбытком собственного красноречия». Похоже, что и законоведы любят составлять документы, которые может понять только человек юридически грамотный. Врачи тоже иногда грешат употреблением совершенно неоправданного жаргона. Доктор К. Д. Бардхэм, практикующий в Ротереме (Южный Йоркшир), приводит следующий пример, взятый из доклада службы социального обеспечения: «У этой пожилой гериатрической (!) женщины много взаимосопряженных проблем. ограничивающих возможности моциона. Отсутствие вербальной коммуникации усугубляет ее отчуждение от реальности и усиливает изоляционизм. В настоящий момент она не способна реагировать на события. Психогериатрический аспект в контексте концептуального расстройства при наличии паранойи также представляет собой один из параметров общего масштаба ее проблем».
Доктор Бардхэм далее предлагает свой перевод, который выглядит следующим образом: «Женщина восьмидесяти трех лет, больна артритом, не может передвигаться и потому чувствует одиночество, смятение и страх». Бардхэм поясняет, что его письмо в газету было вызвано статьей Кристофера Рида, в которой автор пишет о распространении «психологического пустословия» среди средних американцев. Это явление представляет собой жаргон, в котором подлинное понимание психологического состояния человека подменяется броскими и пустыми фразами.
Однако для того, чтобы привести пример злоупотребления языком, англичанину совсем не надо обращать взор по ту сторону океана. Таких примеров хватает и дома, причем не только в сфере государственной службы. Лучше всех это описал Эрнст Говерс, автор широко известной книги «Простые слова». Согласно автору цель книги состоит в том, чтобы «помочь государственным служащим правильно использовать письменный английский как орудие их профессии», однако все сказанное вполне подходит к устному английскому. Автор утверждает, что никакого стиля вне определенного словоупотребления не существует и в доказательство ссылается на Мэтью Арнолда и Дина Свифта. «Имей что сказать и говори это как можно яснее - вот в чем секрет стиля», - утверждает М. Арнолд. «Нужные слова в нужном месте - вот подлинное определение стиля», - вторит ему Д. Свифт. В своей книге Говерс призывает нас тщательно отбирать слова, избегая излишеств и используя только хорошо известные и точные выражения. Основная наша погрешность в том, что мы усложняем речь. «Вместо того, чтобы говорить просто, прямо и кратко, мы высокопарны, многословны и неконкретны», - пишет автор. Это явление он называет словом «гоблдайгук», характеризуя им «цветистую канцелярщину» (неологизм, по-видимому, вышел из-под пера Мори Мэврика, употребившего его в майском номере «Нью-Йорк Таймс Мэгэзин» за 1944 г.).
К несчастью, этой болезнью поражена и Церковь. В свое время покойный Кеннет Грабб привел изречение Гордона Раппа о том, что экуменическое движение стало «первым убийцей королевского английского», и, кроме того, привел несколько примеров, свидетельствующих о чрезмерном пристрастии церковных иерархом к замене англо-саксонских слов латинскими выражениями. Приведем один из них. «Собрание превращается в консилиум, - пишет автор, - разговор в консультацию, сторона в аспект, показ в демонстрацию. Эти люди презирают переходные глаголы и активный залог. Они презирают конкретный смысл существительных, и расплывчатые прилагательные занимают у них место точных эпитетов. Ничто не происходит просто потому, что «ветер подул с запада»: непременно будет сказано, что причина крылась в «циркуляции воздуха западного полушария». Таким образом благовестие испаряется, уступая место плохому языку...»2
Однако несмотря на эти примеры проповедники должны стремиться к простоте и ясности, что предполагает не только употребление простых слов. но и кратких предложений с немногими придаточными или вообще без них. Мы делаем это тогда, когда нашу речь переводят на другой язык, однако полезно так делать всегда. «Проповедуйте так, как будто у вас астма», - сказал однажды епископ Дж. Рэйл.
Однако слова проповедника должны быть не только простыми, но и яркими, пробуждающими образы в сознании слушателей. Об этом я более подробно скажу, когда перейду к обсуждению иллюстративного материала проповеди. Пока же надо признать, что иллюстрацией могут быть не только библейские истории: даже отдельные слова и выражения, будучи риторическими фигурами, могут образно охарактеризовать то, что мы пытаемся сказать. «Разница между удачным и почти удачным словом равнозначна разнице между молнией и светляком», - писал Марк Твен.
Однако, употребляя метафоры, мы рискуем нагромоздить их одну на другую и тем самым запутать наших слушателей. Стивен Лекок дает прекрасный пример, служащий предостережением всем проповедникам. Он высмеивает преподобного Руперта Дрона, благочинного Марипозы (север Торонто). «Не думаю, - пишет он, - чтобы кто-то много беспокоился о своих обязанностях перед церковью. Однако благочинный Дрон своей богатой образами речью показывает, что достаточно немного времени - и этот долг будет погашен; надо всего лишь сделать небольшое усилие, слегка препоясать чресла прихожанам, и они, взвалив этот долг на себя, растопчут его ногами. Надо всего лишь помочь им взяться за плуг, и они быстро погрузят его в глубокие воды. А затем они свернут свои паруса и каждый усядется под своей оливой»3.
Будучи простыми и образными, наши слова должны быть и честными. Надо остерегаться преувеличений и употребления превосходных степеней. Слишком свободное использование таких слов обесценивает их. Сам Иисус недвусмысленно призывал нас говорить однозначно («Да будет слово ваше: «да, да», «нет, нет»), не многословя в своих утверждениях (Иак. 5:12; см. также Матф. 5:33-37).
Одним из современных авторов, занимающихся этой проблемой, является К. С. Льюис. Он считает, что «вербидицы» уничтожают слова по-разному, однако самый распространенный способ - напыщенность (когда вместо «очень» говорят «ужасно», вместо «большой» - «потрясающий», хотя имеют в виде именно первое, а не второе)4.
Нам кажется, что вполне уместно целиком воспроизвести один умный совет, который автор приводит в письме от 26 июня 1956 г.
«На самом деле важно следующее:
1. Всегда старайся говорить так, чтобы было ясно, что ты хочешь сказать, старайся, чтобы в твоих словах не было побочного смысла.
2. Всегда выбирай простые и краткие слова, а не длинные и неопределенные. Например. обещания надо «выполнять», а не «осуществлять».
3. Никогда не употребляй абстрактных существительных вместо конкретных. Если хочешь сказать, что «умирают чаще», не говори, что «смертность возросла».
4. Не употребляй придлагательных, которые просто говорят о том, какие чувства ты хочешь в нас пробудить. Не говори «это было ужасно»: лучше опиши случившееся так, чтобы мы на самом деле ужаснулись. Не говори «это было восхитительно»: сделай так, чтобы после твоего описания мы сами воскликнули: «Да, это восхитительно!» Запомни, что все эти слова («ужасно, чудесно, отвратительно, изящно») стремятся только к одному: переложить на твоих читателей ту работу. которая изначально была возложена на них.
5. Не употребляй слишком «громких» слов. Не говори «бесконечно», если хочешь сказать «очень», иначе не найдешь подходящего слова тогда, когда захочешь сказать о чем-то действительно бесконечном»5.
По-видимому этот отрывок весьма убедительно показывает нам, сколь важны слова для проповедника. Итак, стремясь донести до наших слушателей все, что мы хотим сказать, мы должны сделать так, чтобы слова были простыми (дабы слушатели поняли нас), живыми (чтобы они образно представили то, о чем мы говорим) и, наконец, честными, без преувеличений говорящими о простой истине.
Мальколма Маггериджа называли «чародеем слов», однако в первом томе своей автобиографии он признается, что, работая журналистом в «Манчестер Гардиан», довольно скоро стал многословить, шутить и лицемерить. «Сейчас мне тягостно вспоминать, - пишет он, - с какой легкостью я начал употреблять этот псевдовзяток. эти глупые псевдофразы, несущие псевдомысли, псевдострахи и псевдонажеды. Слова прекрасны, как любовь, но и предают их так же легко. Я не столько раскаиваюсь в своих ложных поступках, сколько в лживых словах, большинство которых, к счастью, навсегда исчезло в мусорных свалках»6.
Покаяние изменило его ориентацию, и теперь он хочет, чтобы на его могиле написали: «Он знал цену словам».
А теперь от рассмотрения структуры проповеди и ее лексического строя я перехожу к анализу иллюстративного материала. Я приступаю к этому с большой опаской, поскольку знаю, что использую его далеко не лучшим образом. В этой связи мои друзья подшучивают надо мной, а я пытаюсь исправиться.
Не могу не согласиться, что христианский проповедник, пренебрегающий пояснениями, не имеет никакого оправдания, поскольку перед его глазами находится обширная богоданная традиция. Сирил Гарбетт, бывший архиепископ Йоркский, любил рассказывать о том, как один священник обратился с письмом к лондонскому епископу Мэнделлу Крэйтону, прося его назвать какую-либо книгу, богатую иллюстративным материалом. «В ответ он получил почтовую открытку, на которой было написано всего лишь одно слово: «Библия»7. Епископ был прав. Библия изобилует всевозможными образами, особенно сравнениями. Возьмем Ветхий Завет. «Как отец милует сынов, так милует Господь боящихся Его». «Нечестивые... как прах, возметаемый ветром». «Я буду росою для Израиля; он расцветет, как лилия, и пустит корни свои, как ливан». «Поднимут крылья, как орлы». «Слово Мое не подобно ли огню, говорит Господь, и не подобно ли молоту, разбивающему скалу?»8
А теперь обратимся к Новому Завету. «Вы - соль земли... Вы - свет мира». «Ибо, как молния, сверкнувшая от одного края неба, блистает до другого края неба, так будет Сын Человеческий в день Свой», «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что уподобляетесь окрашенным гробам, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты». «Мы... были тихи среди вас, подобно как кормилица нежно обходится с детьми своими». «Ибо что такое ваша жизнь? Пар, являющийся на малое время, а потом исчезающий»9. Все это выбрано наугад: можно было бы привести гораздо больше примеров.
Однако в первую очередь надо упомянуть Иисуса. Наиболее известные из них (такие, как притча о блудном сыне и добром самаритянине) являются неотъемлемой частью распространенного понимания христианства. «И таковыми многими притчами проповедовал им слово, сколько они могли слышать. Без притчи же не говорил им, а ученикам наедине изъяснял все», - пишет Марк (Марк. 4:33-34). Сэнгстер не преувеличивал значение пояснительного материала, когда ссылаясь на пример Иисуса, писал, что «только тщеславие в сочетании с богохульством могут убедить человека в том, что данная проблема недостойна его внимания»10. Кроме того, надо подчеркнуть, что значимость образа для постижения истины показывают не только притчи Иисуса, но и Сам Иисус, поскольку Он - Слово Божие, ставшее плотью, зримый образ незримого Бога, и потому видевший Его видел Отца.
Итак, нет ничего удивительного в том, что использование в проповедях образного материала имеет долгую и благородную историю. К нему прибегали великие проповедники IV-V вв.: Иоанн Златоуст, Августин, Амвросий. Чарлз Смит пишет. что одной из основных особенностей средневековой проповеди было «использование exempla (т.е. примеров. - Прим. пер.), или того, что мы называем «иллюстрациями»11. В XIII в. эту традицию развили Франсиск Ассизский, Доминик и другие братья-монахи. В то время создавались и пускались в обращение сборники «примеров» для проповедников - предшественники современных «антологий иллюстративного материала». В них входили библейские истории, сюжеты классической литературы, исторические примеры, жития святых, басни животных и наблюдения над миром природы. Поскольку со временем эти «примеры» стали использоваться в целях лжеучения, подменяя серьезное толкование Библии, Джон Уиклиф и его «бурные проповедники» решили прежде всего сосредоточиться на библейских текстах и тем самым подготовили почву для богословия реформаторов, призывавших проповедовать только на материале Писания. Эту часть своего исторического обзора Чарлз Смит завершает так называемым «триумфом Тиллотсона». Несмотря на то, что Джон Тиллотсон (архиепископ Кентерберрийский с 1691-го по 1694 гг.) был воспитан как пуританин, в своих поздних проповедях он не только благовествовал, сколько рассуждал о нравственных добродетелях. В кратких выражениях и простым языком он призывал к «логике и здравому смыслу, к обстоятельной, всеобъемлющей аргументации, весомой, неторопливой и простой»12. Однако нам кажется, что все это было реакцией на умозрительность, сухость и усложненность упомянутых «примеров» из средневековых сборников, а не на проповедь пуритан как таковую. Ведь надо признать, что, несмотря на крайнюю причудливость некоторых аллегорий, употребляемых в проповедях пуритан, популярность аллегории Баньяна, представленной в его «Пути паломника», свидетельствует о ее выразительности и духовной силе: многие пуританские проповедники описывали жизнь христианина как опасное путешествие, преисполненное борьбы и сражений. Их проповеди «изобилуют подобными образами»: «редкая проповедь обходится без символических ссылок на духовную брань и странствие»13.
Итак, говоря о необходимости использования иллюстративного материала, мы ссылались на библейские образы и определенную историческую традицию. Теперь настало время поговорить о природе человеческой психики. Человек не любит оперировать абстрактными понятиями: он превращает их в символы (как это делают математики) или в образы. Силы воображения - один из самых прекрасных даров Божиих, принципиально отличающих человека от животных.
«Если бы меня спросили, - писал профессор Макнейл Диксон, - что является основной движущей силой истории, то, услышав мой ответ, вероятно, решили бы, что я спятил, однако я все равно ответил бы, что эта сила - сила метафоры, образа. Человечество живет воображением, оно управляет всей нашей жизнью. Вопреки желанию философов человеческий ум - не дискуссионный клуб, а картинная галерея. В ней развешаны наши сравнения, наши идеи, Тирания идеи, например, идеи Вселенной как механизма, - одна из тех тираний, от которой человеческому мышлению никогда не избавиться... Метафора лежит в основе религии и поэзии. От нее не может освободиться и наука»14.
О необходимости и пользе воображения в деле проповеднического служения говорил Генри Уорд Бичер. В свои пятую йельскую лекцию он включил раздел под названием «Сила воображения». «Вы, вероятно, удивитесь, - пишет он, - узнав, что сила и успех вашей проповеди в первую очередь зависят от воображения, которое я считаю самой важной особенностью, необходимой проповеднику». Под воображением он понимает «способность ума представлять незримое и делать его как бы зримым для других»15.
Проповедуя галатам о кресте, Павел говорит, что Иисус Христос «как бы распятый» был «предначертан» у них «пред глазами» (Гал. 3:1). Иисус был распят около двадцати лет назад, и те, к кому обращено послание, не были свидетелями казни, однако, животворя это событие силою своего слова, Павел как бы переносит его из прошлого в настоящее и делает достоянием живого образа, а не слухов. Такова цель любой образной актуализации. Суть ее состоит в том, чтобы оживить воображение и помочь наглядно представить то, о чем идет речь. Образное представление преобразует абстрактное в конкретное. древнее в современное, незнакомое в знакомое, общее в частное, неопределенное в определенное, нереальное в реальное и незримое в зримое. Согласно одной восточной пословице, который приводит Дж. К. Рэйл, «красноречив тот, кто, превращая уши слушателей в глаза, показывает им то, о чем говорит»16.
Чтобы видеть, нам нужен свет. Само слово «иллюстрировать» означает освещать. проливать свет на то, чего мы не видим. Именно поэтому иллюстрации, встречающиеся в проповеди, иногда сравнивают с окнами дома. В третьем выпуске «Лекций для студентов», вышедшем под заголовком «Искусство образного представления» и целиком посвященном этой проблеме, Сперджен цитирует изречение «странного Томаса Фуллера», английского историка семнадцатого века. сказавшего, что «доводы - это колонны в здании проповеди, а сравнения - окна, которые прекрасно его освещают». Назвав этот образ «очень удачным и содержательным», Сперджен отмечает: «По словам Фуллера, окна в доме делают прежде всего для того чтобы впустить свет. Притчи, сравнения и метафоры имеют такое же предназначение, и, следовательно, мы используем их для того, чтобы проиллюстрировать нашу тему или, согласно переводу этого слова, сделанному Джонсоном, «осветить» ее.
Здание без окон - «тюрьма а не дом... и речь без иносказания тускла, не интересна и влечет за собой тягостное утомление плоти». «Даже малые дети, слушая сказку, широко раскрывают глаза, боясь пропустить хотя бы слово, а лицо их озаряется улыбкой... Нередко, как нам кажется, и слушающие хотят, чтобы она целиком состояла из иллюстраций, как ребенок хочет пирога, который целиком из изюма», - продолжает Сперджен17. Однако таких пирогов не существует, как нет и дома, состоящего из одних только окон. Нам надо искать золотую середину между нашей мечтой и полным отсутствием изюма и окон. После выходя в свет моей небольшой книги «Новое человечество» (1966), в которой я пытался истолковать 5-8-ю славы из Послания к Римлянам, один мой приятель написал мне откровенное письмо, которое только приятель и может себе позволить. «Твоя книга, - писал он, - как дом без окон, как пудинг без изюма». Мне все хочется узнать, читал ли он Сперджена.
Итак, сказав о необходимости употребления пояснительного материала, скажем и об опасностях, которые нас здесь подстерегают. Первая состоит в том, что приводимые образы и примеры могут быть слишком броскими: вместо того, чтобы освещать что-от неясное, они привлекают внимание к себе. Когда Сэнгстера критиковали за якобы чрезмерное увлечение образными отступлениями, он справедливо возразил: «Моему народу нужны фонарные столбы, чтобы освещать их путь»18. Именно в этом и состоит назначение иллюстраций: они не должны «уподобляться очаровательным гостиничным светильникам, привлекающим к себе внимание», скорее они должны «походить на уличные фонари, которые, ярко освещая дорогу, остаются почти незаметными»19. Всем нам известны слишком навязчивые иллюстрации: они столь ярки, что мы запоминаем их вне контекста и долго помним после того, как давно позабыли саму истину, которую они должны были пояснить.
Вторая опасность, связанная с иллюстрациями, состоит в употреблении неверных или неуместных аналогий. В любой аналогии мы должны ясно показать, до какой степени распространяется упоминаемое сходство. Например, когда Иисус говорит «будьте, как дети», Он не имеет в виду, что мы всецело должны им уподобляться. Он не призывает к незрелости, непослушанию, безответственности, наивности или неопытности - Он призывает лишь к «смирению», которое присуще ребенку. Мы зависим от милосердия Божия, как ребенок от родителей. Конкретный смысл данного сравнения подтверждается другими библейскими отрывками, в которых, напротив, нас призывают расстаться с детскими чертами характера20. Таким образом, «доказательство по аналогии» всегда опасно и нередко вводит в заблуждение, поскольку складывается ложное впечатление, что два предмета или события, аналогичные в каком-то одном моменте, аналогичны во всех отношениях.
В качестве примера неуместного использования аналогии я приведу слова из проповеди другого моего приятеля. Однажды он торжественно с нарочито затянутыми паузами начал так: «В Священном Писании Всемогущий Бог уподобляет Себя... курице». Его слова были встречены с улыбкой и недоумением. Конечно, в каком-то смысле он был совершенно прав. В Библии мы читаем, с какой радостью псалмопевец искал убежища «в тени крыл» Божиих, как Вооз обращается к Руфи-моавитянке, пришедшей, по его словам, успокоиться под «крылами» Бога Израиля21. Более того, эта метафора недвусмысленно употребляется Самим Господом. Оплакивая Иерусалим Иисус говорит, что много раз хотел собрать его обитателей «как птица собирает птенцов своих под крылья» (Матф. 13:37). Это прекрасный образ, свидетельствующим й о нежной и заботливой любви Бога: каждый, кто побывал на ферме, где разводят цыплят, легко вспоминает эту картину. Сразу чувствуешь ее запах, слышишь кудахтанье наседок и видишь, как к ним торопливо бегут птенцы.
Отчего же в таком случае у слушателей сразу возникло чувство недоумения? Отчасти это произошло потому, что проповедник начал свою проповедь несколько высокопарно («Всемогущий Бог», «Священное Писание») и претенциозно (драматические паузы). Тем самым он настроил слушателей на нечто возвышенное, а вместо этого они услышали весьма обыденное и смешное слово «курица». Во-вторых, комизм произошедшего объясняется и тем, что проповедник не уточнил масштаб проводимой им аналогии. В действительности Писание не сравнивает Всемогущего Бога с курицей. Оно уподобляет Его покровительство и заботу ее крыльям или, говоря более определенно (поскольку сам образ динамичен, а не статичен), свидетельствует и милосердии Божием (Его желании собрать нас под защиту Своих крыл) и о нашей вере в Его защиту (желании найти прибежище под Его крылами). Если бы мой друг точнее придерживался Библии, он сказал бы приблизительно так: «Любящий нас Бог желает собрать нас под Свою защиту подобно тому, как наседка собирает цыплят под свои крылья». В этом случае слушатели восприняли бы аналогию как вполне уместную.
По своей природе иллюстрации весьма различны. Некоторые состоят из одного-двух слов или какой-нибудь фразы, которые, однако, в силу их образной насыщенности создают зримую драматическую картину. Например, мы можем говорит о том, что Бог «прорывается сквозь наши укрепления» (создавая образ людей, воздвигающих баррикады и желающих сдержать Его приступ) или что Святой Дух «взламывает» ограниченность нашего ума, открывая его для восприятия новой истины (и здесь мы слышим, как с треском открывается крышка ящика, нехотя поддаваясь напору молотка или клещей). Некоторые проповедники весьма искусно пересказывают библейские истории и притчи современным языком, другие придумывают новые, современные иносказания. Однако наиболее эффективными средствами образного воздействия являются исторические события, эпизоды из биографий тех или иных людей, примеры из повседневной жизни и нашего личного опыта, поскольку все это дает возможность выразить библейскую истину в самом широком историческом и личностном контексте. Поэтому каждый проповедник постоянно ищет необходимые образы, он весь - глаза и уши, однако это не значит, что, читая книги и слушая людей, мы преследуем только эту цель. И тем не мене, как сказал Сэнгстер, «природа и жизнь... полны образов. Плывя по житейскому морю с глубоко закинутым неводом, вылавливаешь много интересного»22. Однако для этого необходимо кратко записывать новые мысли и подходящие цитаты из прочитанного, занося их в блокнот или прямо на клочок бумаги.
Используя иллюстративный материал, мы должны придерживаться золотой середины: отступлений должно быть не слишком много и не слишком мало. В этой связи хороший совет дал Теодор Паркер Ферримс. Он пишет, что «один образ может стоить десяти тысяч слов». «Проповедь, совершенно лишенная образов и иллюстраций, по-видимому, доступна лишь тем, кто привык воспринимать абстракции». С другой стороны, «проповедь, перенасыщенная образами, похожа на женщину, чрезмерно увешанную драгоценностями: вместо того, чтобы подчеркнуть ее достоинства, они затмили их»23. В своей жизни Феррис придерживался этих взглядов.
Итак, организовав наш материал таким образом, чтобы он работал на основную мысль текста (использовав для этого определенную структуру проповеди, ее лексический состав и образные отступления), мы можем перейти к следующему этапу работы.
ВСТУПЛЕНИЕ И ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Прежде всего нужно подготовить основную часть проповеди. Начав подготовку с уже заранее оформленного вступления и заключения, мы будем вынуждены подгонять к ним содержание текста. Поэтому лучше всего начать с основной части и только потом снабдить ее началом и концом, то есть вступлением и заключением. Старые преподаватели риторики и гомилетики обычно именовали эти части эксордиум (exordium) и перорацией (peroration). Вступление играет важную роль и не должно быть слишком длинным или коротким. Пространное вступление отвлекает внимание от самой проповеди и приглушает ее звучание. Однако сегодня нередко совершается другая ошибка: вступление резко сокращают или вообще опускают, чтобы сразу приступить к основной теме. Это неразумно. «По своей природе люди не любят внезапности, им нравится постепенный подход. Здание без крыльца или какого-либо другого входа вряд ли обрадует взор. Продуманная музыкальная пьеса всегда имеет прелюдию, состоящую хотя бы из нескольких вступительных нот»24. А разве не так поступает Господь? Неторопливо сменяя сумерки утренней зарей, «сама природа учит нас искусству постепенного перехода»25.
Хорошее вступление преследует две цели. Во-первых, оно пробуждает интерес, любопытство и желание слушать дальше. Во-вторых, оно действительно «вводит» тему, привлекая к ней слушателей. Вступление, которое служило бы одной из этих целей, построить сравнительно легко. Интерес можно пробудить шуткой или занимательным рассказом, однако если это не ведет к основной теме, интерес довольно скоро пропадет. С другой стороны, саму тему можно ввести так, что внимание слушателей будет утрачено. Правильный, хотя и трудный путь состоит в том, чтобы одновременно вводить тему и пробуждать интерес, настраивая умы и сердца слушателей к восприятию вести.
Обычно проповедь начинается с чтения библейского текста. Значимость такого начала очевидно, поскольку тем самым мы сразу признает, что проповедник призван толковать Слово Божие, а не заниматься обсуждением наших собственных мнений. Однако многие не принимают его: оно кажется им слишком традиционным, слишком «церковным» и скучным, Поэтому иногда полезно исходить из ситуации, начинать сразу с темы, а не с текста, поскольку с таком случае мы исходим из реального, а не предполагаемого душевного состояния наших слушателей. Помню, как в Гватемале в проводил пасторский семинар по проблемам проповеди. Дело было вскоре после страшного землетрясения 1976 г.: страна была разрушена, двадцать три тысячи человек погибало и более миллиона осталось без крова. Я решил узнать, кто из проповедников сразу после этого события избрал его темой своей проповеди. и был рад услышать, что некоторые это сделали. Правомочно ли было начинать такую проповедь со слов: «В это утро я обращаюсь к следующему отрывку из Писания...»? Мне кажется, гораздо естественнее было бы начать примерно так: «Это утро мы встречаем в глубокой скорби. Многие из нас потеряли друзей и близких. Многие лишились крова и имущества. Почему Бог допускает такие несчастья? Вот вопрос, который тревожит наши умы и сердца. Можем ли мы после этого верить в любовь Божию?» И если именно в этот момент мы обратимся к библейскому тексту, если сумеем связать его с проблемой божественного провидения и любви, внимание собравшихся не будет утрачено.
Составлять заключение труднее, чем вступление. Похоже, что некоторые проповедники принципиально не могут делать выводов из чего бы то ни было, не говоря уже о проповеди. Подобно самолету в туманный день, у которого к тому же отказали приборы, они не перестают кружить и никак не могут приземлиться. Их проповедь - «не что иное, как прискорбное отсутствие цели»26. Другие, напротив, заканчивают слишком резко. Их проповедь - как пьеса без финала, как музыка, лишенная нарастания и кульминационной точки.
Заключение не должно быть простым повторением сказанного, хотя в этом тоже есть своя ценность. Память человеческая требует повторов, и, видя их пользу, апостолы не боялись их. «Писать вам о том же для меня не тягостно, а для вас назидательно», - говорил Павел. Того же мнения придерживался и Петр. «Для того я никогда не перестану напоминать вам о сем, хотя вы то и знаете... Справедливым же почитаю, доколе нахожусь в этом телесной храмине, возбуждать вас напоминанием...» - писал он27.
Более современный проповедник так описывает свой метод: «Во-первых, я говорю им о том, что собираюсь сказать, затем говорю то, что надо сказать, и наконец говорю о том, что сказал». Таким образом, собравшиеся троекратно воспринимают одну и ту же весть, что само по себе замечательно, особенно если проповедник с каждым разом употребляет несколько иную лексику, дабы избежать явных повторений. Лютер часто говорил по этому поводу, что единственный способ водворить истину в умы людей состоит в том, чтобы «непрестанно повторять им об этом». Искусный плотник может вбить гвоздь одним сильным ударом, однако большинство предпочитает вбивать его несколькими ударами. Точно так же и истина усваивается за счет повторений, напоминающих удары молотка.
Однако подлинное заключение не ограничивается повторением: оно ориентировано на конкретное применение услышанного в жизни каждого из членов общины. Это не означает, однако, что практические выводы надо оставлять на самый конец проповеди: мы должны их делать по мере истолкования библейского текста. В то же время было бы ошибкой до срока говорить о том, к чему мы должны прийти. Узнав об этом, слушатели теряют интерес, им уже нечего ожидать, и поэтому всегда надо что-то иметь про запас. На конец проповеди можно оставить призыв, который силою Святого Духа подвигнет слушателей к действию.
Все сказанное существенно и для классического понимания публичного выступления. В трактате об ораторском искусстве Цицерон говорит, что «красноречивый человек должен своею речью научить (docere), доставить удовольствие (delectfre) и убедить (flectere, movere)«. Цитируя изречение Цицерона, Августин говорит о том, что христианский проповедник должен наставить ум, усладить и вдохновить чувства и направить волю, ибо «наставление - необходимость, услаждение - любезность, а убеждение - победа»28. С этим согласуется и современная теория коммуникации. «Научившись выражать свои цели в контексте специфической ответной реакции ваших слушателей, вы делаете первый шаг в направлении плодотворного, целенаправленного общения»29. Таким образом, завершив проповедь, мы не должны довольствоваться тем, что слушатели поняли наши наставления, вспомнили их или получили удовольствие: они должны прийти к необходимости какого-то действия. «Если нет призыва к действию, нет и проповеди»30
Библейские авторы хорошо сознавали, что именно в этом и состоит цель их наставлений. Господь поставил Иезекииля «стражем дому Израилеву», чтобы он возвещал народу о наказании Господнем и призывал его к покаянию. В своем пророческом служении Иезекииль глубоко скорбел о том, что народ не откликается на его слова. «Ты для них - как забавный певец с приятным голосом и хорошо играющий; они слушают слова твои, но не исполняют их», - сказал ему Господь (Иез. 33:30-33). Однако слушать проповедь - совсем не то, что слушать музыку, ибо музыка призывает к наслаждению, а Писание - к смирению. Апостолы недвусмысленно подчеркивают, что «истина» налагает нравственные требования: ее надо «исполнять», а не просто слушать, ей надо подчиняться, а не просто верить в нее31. «Если это знаете, блаженны вы, когда исполняете», - сказал им Иисус (Иоан. 13:17). Об этом же говорит и Иаков, призывая быть «исполнителями слова, а не слышателями только» (Иак. 1:22-25).
Из истории Церкви мы знаем, что великие проповедники всегда придерживались такого убеждения. Ярким примером могут служить пуритане. «Конечная цель благочестивого проповедования состояла в том, чтобы каждая проповедь имела свою «пользу» или применение», и прежде всего в том, что касается «обращения душ и воспитания их в святости»32. Я слышал (хотя сам не встречал в сочинениях пуритан), что они обычно говорили о необходимости «проповедовать к сердцу». Их, разумеется, нельзя обвинить в пренебрежении разумом, поскольку в их проповедях было достаточно богословия, однако они хотели, чтобы их весть шла от головы к сердцу, то есть волевому центру человеческой личности.
Читая дневник Джона Весли, мы постоянно убеждаемся в том, что он тоже различал «работу ума» и «работу сердца» и надеялся, что его проповеди достигнут сердец его слушателей. «Я был свидетелем тупого, спокойного внимания и ничего более», - пишет он. И далее: «Я не могу найти пути к сердцам жителей Перта». «Я горячо воззвал к сердцам всех присутствовавших»33.
Кэмпбелл Морган предпочитал говорить о воле. «Проповедник не просто призывает собравшихся обсудить ситуацию, рассмотреть проблему или теорию. Наша задача состоит в том, чтобы штурмовать крепость воли и захватить ее во имя Иисуса Христа... Не важно, благовествуем ли мы или наставляем. В конечном счете важен призыв»34.
Однако крепость можно взять только силой, равно как сердце и волю человека. «Окаменевшее сердце можно сокрушить не лаской а, ударом»35. Примерно то же говорит и Пол Уайт, знаменитый австралиец, работавший в джунглях Танзании. В своей автобиографии он рассказывает о том, в чем состоит секрет успешной работы проповедника: «Подцепить их на крючок, схватить, удержать, потешить и задеть за живое. Все дело именно в этом последнем»36.
Однако именно здесь многие из нас бессильны. Нам неуютно от таких метафор, как «штурмовать», «бить», «поражать». Они слишком напористы, слишком воинственны для нас. Мы говорим , что у нас нет ни прав, ни желания вторгаться в частную духовную жизнь. Кроме того, мы боимся повышенной чувствительности. В результате мы пользуемся кафедрой для того, чтобы прочесть с нее небольшие безобидные эссе и редко (если вообще когда-либо) затрагиваем нечто, требующее принятия конкретного решения. В первой йельской лекции Р. У .Дэйла есть раздел под заголовком «Бесцельные проповеди». Там он описывает, как однажды во время летнего отпуска слушал проповедника, который толковал библейский текст правильно и научно, мыслил остроумно и свежо, а отступления делал просто восхитительные. «Однако казалось, что этот проповедник не задумывался над тем, слушает ли его кто-нибудь... Я не мог понять, какую истину он хочет донести до нас, к исполнению какого долга призывает...» Позднее Дэйл посоветовал ему «подготовить двадцать - тридцать выступлений на политическом митинге», где горячо обсуждают текущие проблемы.
«Таким образом, господа, - продолжает Дэйл, - наша действительная задача состоит в том, чтобы «завоевывать голоса и пробуждать энтузиазм» наших прихожан. Однако, чтобы преуспеть в этом, необходимо развить бурную интеллектуальную деятельность и посредством конкретной цели направить ее на достижение конкретного результата... Наша проповедь будет бесцельной, если цель не сокрыта в ней самой. Архиепископ Уотли сказал об одном проповеднике, что «он целился в пустоту и поражал ее»37.
Дэйл сравнивал проповедника с политическим деятелем, завоевывающим голоса, другие сравнивали его с адвокатом, который, выступая перед судьей и присяжными, твердо надеется на то, что выиграет дело. Есть и другой образ, где проповедник сравнивается с рыбаком: своею проповедью он «ловит человеков» (Лук. 5:10), однако не должен уподобляться тому рыбаку, который, говоря об улове, сказал, что не поймал ни одной рыбы, но, тем не менее, множество было у него «почти на крючке». Об этом прекрасно сказал Джон Уилкинс, честерский епископ, живший в XVII в.: «Основная цель оратора - убедить... И посему проповедник, пышно украшающий свою речь общими словами и не стремящийся к чему-то конкретному в надежде призвать собравшихся к вере в какую-либо истину или к исполнению какого-то долга, похож на неразумного рыбака, развесившего сети в воздухе: он не может надеяться на успех от таких трудов»38.
Однако самый впечатляющий образ, который используют многие авторы, говорящие о практическом значении проповеди, - это образ охотника, страдающего из ружья. Говоря о проповедях Джорджа Уайтфилда, епископ Дж. Рэйл подчеркивал, что они «не похожи на утренние и вечерние залпы портсмутских пушек... которые никого не волновали». Напротив, его проповеди «были полны жизни и огня». «От них нельзя было спастись... В нем было какое-то святое неистовство, которое своим напором прочно приковывало ваше внимание»39.
Наиболее красочно эту аналогию развил Генри Уорд Бичер, описавший ее в самом первом выпуске своих йельских лекций (1872). Свои первые попытки проповедовать он сравнил с «охотой», которую устраивал в детстве.
«Обычно я ходил на охоту один и очень преуспевал в пальбе из моего ружья. Дичи это нравилось так же, как и мне, потому что я все время мазал и никого не ранил. Я палил так, как сотни проповедников выпаливают свои проповеди. Перезаряжаю ружье и - бах! - дым, шум, однако ничего не падает. И так без конца»40.
В своей последней лекции он говорит о том, что «проповедь - не китайская хлопушка, которой стреляют ради производимого ею шума». «Проповедь - это охотничье ружье, и с каждым выстрелом должна падать добыча, а каждый промах - это напрасная трата силы» (или «пороха»? «power» - сила, «powder» - порох)41.
Шесть лет спустя, читая свои лекции в том же университете, Р. У. Дэйл (1821-1895) сказал: «Господин Бичер отметил, что великий проповедник Джонатан Эдвардс в тщательно разработанной богословской части своих проповедей только изготавливает ружье к выстрелу, а в практической части открывает огонь по врагу. Боюсь, что многие из нас так много времени тратят на «изготовку», что стрелять просто некогда»42.
По словам Джеймса Блэка, «наше дело - это весьма ответственная стрельба по мишени». «Побольше огня, но только без фейерверка!» - призывает он43.
Быть может, кому-то из моих читателей образ со стрельбой покажется неуместным и даже оскорбительным, поскольку он якобы предполагает насилие и гибель, однако замечу, что в данной аналогии речь идет о цели, которую преследует проповедник (стрелять без промаха), а не о средствах ее достижения (влекущих за собой насильственную смерть). Таков же смысл образа, употребленного Иисусом, когда Он говорит о «ловцах». Сравнивая свое служение с рыбной ловлей или охотой, мы имеем ввиду одно и то же: твердую надежду на успех, то есть на властное привлечение людей ко Христу.
Как и следовало ожидать, Сперджен красочно развил этот образ и оживил его своим остроумием и наблюдательностью. «Бесполезно стрелять в воздух, - пишет он, - если ваша задача - пронзать сердца человеческие. Красиво размахивать саблей - занятие столь распространенное, что вам не стоит его повторять. Ваше дело - пронзать совесть и сердце. Стреляйте прямо в центр. Цельтесь в совесть и сердце. Некоторые проповедники напоминают мне знаменитых китайских фокусников, которыми не так давно повсюду восхищались. Один стоит у стены, другой бросает в него ножи. Один нож вонзается в стену прямо над головой, другой около уха - и далее одно за другим смертельное оружие вонзается подмышкой и между пальцев стоящего. Удивительное искусство - вонзать так близко и ни разу не задеть! Сколь многие из нас овладели им!»44
А теперь пора перейти от метафор к действительности. Чего мы надеемся достичь своими проповедями? «Я знаю, что я хочу сказать собравшимся, - говорил мне один епископальный священник во Флориде, - но я не знаю, для чего это нужно». Мы должны четко определить нашу цель, иначе любое наше заключение вызовет у слушателей замешательство и растерянность. Перечень возможных вариантов дан в самом Писании, где сказано, что оно полезно «для научения, для обличения, для исправления, для наставления в праведности» (2 Тим. 3:16). Однако это слишком общая формулировка. В этом отношении более обстоятелен был Чарлз Симьен, предлагавший оценить свой обширный труд (две тысячи пятьсот тридцать шесть разработок к проповедям, составивших двадцать один том) по тому, насколько он постоянен в стремлении «посрамить грешников, прославить Спасителя и содействовать обретению святости»45.
Однако сила воздействия нашей проповеди зависит от двух моментов - характера текста и состава общины. Что касается текста, то над ним мы размышляли до тех пор, пока не выявили основную мысль или тему. Теперь ее надо подать таким образом, чтобы она захватила слушателей и подвигла из к действию. К чему призывает текст: к покаянию или вере? К благочестию, послушанию, свидетельству или служению? Прислушаемся к нему, и он сам даст искомый ответ.
Что касается членов общины, то мы уже подчеркивали, что необходимо знать их жизнь и духовное состояние. В своем «Верном пастыре» Ричард Бернард отмечает, что «пластырь не излечивает, если мы только знаем о его существовании... однако умение наложить его на рану оказывает благотворное действие». Далее он перечисляет, к чему должен стремиться проповедник: «Наставлять невежд, укреплять тех, кто обрел знание, исцелять грешников, вдохновлять праведников, убеждать заблудших, наделять силою слабых, возвращать отступников, разрешать сомнения колеблющихся, всегда питать молоком и твердою пищей»46.
Единственная возможность сделать это состоит в том, чтобы воспользоваться дером воображения, полученные от Бога. Итак, мы изучили наш текст. А теперь представим членов общины и попытаемся связать одно с другим. Вот милая старая Люси, недавно потерявшая мужа и еще не оправившаяся от чувства утраты и одиночества, - что скажет ей мой текст? Я что он скажет Флоренс, старой деве, так и не смирившейся со своим положением? Или Элану, чувствующему груз ответственности в связи с повышением по службе? Что скажет он Джону и Мэри, которые только что поженились и вьют свое гнездо? Или тем студентам, которые заканчивают учебу и с беспокойством смотрят в будущее? Что скажет он этому Фоме, преисполненному сомнений, этому «не много не убежденному» Агриппе или Павлу, только что пришедшему ко Христу? Полезно не торопясь мысленно понять, что сказал бы им Бог в нашем тексте.
Приведем заключение из проповеди Джорджа Уайтфилда на тему о Царстве Божием: «Я знаю, что многие из вас пришли сюда из любопытства, просто посмотреть на собравшихся, однако если вы пришли к Иисусу Христу, Он примет вас. Есть ли среди вас солдаты, известные своим богохульством и сквернословием? Придите ко Христу и станьте под знамена Искупителя. Он примет всех вас. Есть ли среди вас маленькие мальчики и девочки? Приидите и вы ко Христу, и Он воздвигнет в вас Свое царство... и вы, отягощенные годами и убеленные сединой, придите к Иисусу Христу - и станете царями и священниками пред вашим Богом... Есть ли среди вас те, кто стремится к славе, кто хочет обрести венец и скипетр? Придите ко Христу, и Господь даст вам царство, которое никто от вас не отнимет»47.
А вот современный пример, на этот раз более этического, нежели богословского содержания. Молодого человека пригласили прочесть проповедь на тему седьмой заповеди - «Не прелюбодействуй». Проповедь была библейской по своей сути. смелой, открытой и ориентированной на реальную жизнь. Он закончил ее четырьмя призывами: обращаясь к неженатым и незамужним, он призвал беречь себя в чистоте для будущей жены или мужа и безжалостно пресекать соблазны; обращаясь в имеющим внебрачную связь, он призвал собраться с силами и разорвать ее, несмотря на возможные страдания; обращаясь к семейным людям, призвал крепить брачные узы и подавать добрый пример многим молодым людям из неблагополучных семей, не имеющим наглядного примера для подражания; и наконец, обращаясь к местной церкви, призвал мужественно противостоять всем согрешающим и обуздывать их во исполнение сказанного Иисусом (Матф. 18:15-17)48.
Кроме того, мы не должны забывать, что люди воспринимают наши проповеди через различные «фильтры». Одни хорошо принимают услышанное, другие противятся ему, усматривая в нем угрозу своему мировоззрению, культурному или семейному укладу, личной самооценке, греховному образу жизни или материальному способу существования. Чутко улавливая возможные преграды, в заключение нашей проповеди мы, вероятно должны прибегнуть к «увещеванию», нередко употреблявшемуся в проповедях апостолов. Мы можем это сделать посредством обсуждения (предвосхищая возражения слушателей и отвечая на них), предостережения (остерегая от возможных последствий непослушания), косвенного осуждения (сначала возбудив в слушателях нравственное негодование, а потом обратив его на них самих, как поступил Нафан с Давидом) или оправдания (ненавязчиво напоминая о любви Божией к нам).
По окончании проповеди можно предложить присутствующим помолиться. Хотя в англиканской церкви принято по окончании проповеди стоя возносить хвалу Богу, после многих проповедей это выглядит неестественно, и посему лучше просто помолиться. Иногда можно молиться вслух без подготовки, тем самым выражая реакцию собравшихся на услышанное Слово Божие, в другой раз более уместна молчаливая молитва. Надо помнить о том, что по воле Святого Духа ответ может быть разным у разных людей, и общая молитва никогда не может вместить всю полноту переживаемого. Поэтому лучше всего оставить их наедине пред Богом, чтобы Святой Дух помог каждому дать свой собственный ответ и принять свое решение.
Итак, снабдив проповедь вступлением и заключением, мы переходим к последнему этапу подготовки.
ЗАПИШИТЕ И ПОМОЛИТЕСЬ
Надо ли записывать проповедь? Бог создал всех нас разными, наделили неповторимыми чертами и способностями, и поэтому в данном случае единого правила не существует. Однако есть общее мнение, согласно которому надо избегать двух крайностей: полной импровизации и рабского следования записям. Хорошая импровизированная проповедь встречается крайне редко: немногие обладают столь ясным умом и живостью слога, чтобы сразу, без записей, доходчиво изложить все, что от них требуется. Пользуясь словами Хенсли Хенсона, можно сказать, что большинство превратилось бы (чего, кстати, боялся и сам Хенсон) «в тот тип людей, который хорошо известен в церковном мире и крайне неприятен моему разуму и чувствам - тот тип, который справедливо назван пустословами«49. Примером такого горе-проповедника может служить преподобный Амос Бартон, приходский священник. персонаж из романа Дж. Элиота. Мистер Хэкит, местный фермер, весьма нелестно отзывается о его попытках проповедовать без подготовки: «Проповедь нашего пастора... хорошо слушать тогда, когда он ее записал. Но когда он пытается проповедовать без книги, всегда путается, не помнит текста и временами барахтается, как овца, которая окотилась прежде времени и не может стать на ноги»50.
Этот проповедник, несомненно, выглядел бы лучше, если бы знал, что Чарлз Симьен советовал студентам приступать к импровизации только после того как они прочтут триста - четыреста записанных проповедей или прослужат на это поприще три-четыре года51.
Другой крайностью является дословное чтение собственной рукописи. Несмотря на то, что для нашего времени это совсем не характерно, надо признать, что на некоторых, поступавших таким образом, почило Божие благословение, и особенно это касается Джонатана Эдвардса. У него было плохое здоровье, слабый голос и маловыразительная жестикуляция. «Свои проповеди он записывал, но так мелко и неразборчиво, что прочесть их можно было только вплотную приблизив к глазам. Записи он брал на кафедру и читал почти все, однако не был прикован к написанному»52.
Для нашего сегодняшнего восприятия импровизированная проповедь страдает неточностью, а чтение по записям лишено непосредственности. Наше поколение требует, чтобы связь между проповедником и паствой была живой и зримой. Людям нравятся такие проповедники, как Дик Шеппард, священник-пацифист, в течение нескольких лет служащий в церкви св. Мартина (1914-1926). О нем говорили, что он «всегда обращался к человеку» и «никогда не бросал слова на ветер»53.
По-видимому существует только один способ сохранить точность слога и непосредственность изложения: записывать проповедь во время подготовки, однако не обращаться к записям во время ее произнесения. Записи - весьма полезное занятие. Во-первых, они приучают нас к ясности мышления. Словоохотливые проповедники могут искусной речью скрыть беспорядок мыслей, однако на бумаге сделать это гораздо труднее. Практически это просто невозможно, если мы хотим оставаться честными. Во-вторых, записи помогают избежать штампов, они заставляют нас отыскивать новые пути для выражения старых истин.
Итак, проповедь надо записывать. Однако что делать с нашими записями? Не рекомендуется заучивать их наизусть и потом читать с кафедры. Это очень трудное дело: мы постоянно рискуем что-то забыть, а напряжение столь велико, что нам некогда думать о смысле сказанного и о тех, кто нас слушает.
Можно взять написанное с собой на кафедру, но не читать все целиком. Так поступал Джозеф Пилмор (1734-1825), который по благословению Джона Весли стал первым странствующим проповедником из мирян и который позднее принял сан священника американской епископальной церкви. Совершая свое служение в церкви Христа (Нью-Йорк) и церкви св. Павла (Филадельфия), он по-прежнему горячо проповедовал Евангелие.
Один из членов его общины пишет о нем следующее: «Он записывал свои проповеди... и рукопись всегда была у него перед глазами. Сначала он только читал, но читал очень неторопливо и с легким воодушевлением; постепенно оно нарастало, глаза загорались, лицо оживлялось, и наконец, весь охваченный огнем, уже не читая, он, подобно водопаду, устремлялся вперед. Теперь, свернув свою рукопись, он просто держал ее в руке и буквально потрясал ею перед слушателями»54.
Третий и, пожалуй, самый лучший вариант состоит в том, чтобы сделать из рукописи выписки и захватить их с собой на кафедру. Происходит нечто удивительное: как только начинаешь проповедовать, основная часть проповеди сразу воскресает в памяти (особенно если мы хорошо ее подготовили, записали и помолились над ней), но в тоже время чувствуешь, что в какой-то мере ты свободен от записей и по ходу дела можешь дополнить их. Профессор Джеймс Стюарт, проповедовавший удивительно ровно, сказал мне, что пользуется именно этим методом. «Я всегда записываю проповедь полностью, в субботу утром сокращаю ее до одной-двух страниц, и в воскресенье беру их с собой в церковь»55.
После того, как проповедь написана, наступает время молитвы. Конечно, мы молились и до начала подготовки, и на всем ее протяжении старались пребывать в молитвенном состоянии, однако теперь, когда проповедь готова, о ней все равно надо помолиться. Лучше всего это сделать в воскресенье за полчаса до выхода из дома.
Только стоя на коленях перед Господом, мы врастаем в наше благовестие, вновь и вновь обретаем его, пока оно не обретет нас. Когда мы начнем проповедовать, наша весть будет исходить не из записей, не из нашей памяти, а из глубины нашей личности, из самого сердца. Поэтому, как писал Бакстер, «прежде чем идти в собрание служитель должен претерпеть особую боль сердца»56. «Отдайте сердце вашей проповеди», - призывал Коттон Матер, то есть не учите ее наизусть, но «сердцем прикоснитесь ко всему что вы приготовили»57. Каждый проповедник знает разницу между тяжеловесной проповедью, напоминающей перегруженный самолет, который никак не может взлететь, и проповедью, у которой есть «то, чем обладают птицы», то есть «крылья и чувство направления»58. Какой она будет - решит молитва. Нам надо молиться до тех пор, пока наш текст не оживет перед нами, пока он не предстанет во всей божественной красоте, пока огонь не воспламенит наши сердца и мы не почувствуем, как в нас растет сила Слова Божия.
В далеком прошлом об этом говорили пророки и мудрецы. «И подумал я: не буду я напоминать о Нем и не буду более говорить во имя Его; но было ы сердце моем, как бы горящий огонь, заключенный в костях моих, и я истомился, удерживая его, и не мог», - признается Иеремия. Нечто похожее переживает и Елиуй, молодой «утешитель» Иова, раздраженный тем, что три предыдущих не смогли дать ответа. «Я полон речами, и дух во мне теснит меня, - говорит он. - Вот утроба моя, как вино неоткрытое: она готова порваться, подобно новым мехам. Поговорю, и будет легче мне...» Псалмопевец, угнетенный царящим вокруг него злом и пороком, восклицает: «Воспламенилось сердце мое во мне, и в мыслях моих возгорелся огонь»59. Итак, благовестие должно уподобиться в нас горящему огню и молодому вину. Волнение нарастает, и мы уже не можем сдерживать его. Мы готовы у проповеди.
Весь процесс подготовки от начала до конца замечательно описан одним американским проповедником: «Вначале я все прочитываю, потом хорошенько обдумываю, потом горячо молюсь и иду».
ПОСКРИПТУМ
Иногда будущие священнослужители и молодые проповедники спрашивают меня: «Поскольку процесс подготовки столь сложен, сколько времени требуется на то, чтобы подготовить одну проповедь?» Этот вопрос всегда меня смущает, потому что точного ответа дать невозможно. «Вся ваша жизнь», - вот, пожалуй, самый лучший ответ, потому что каждая проповедь в известном смысле представляет собой осмысление всего пережитого и показывает, каким стал человек за эти годы. Точное количество часов назвать трудно, так как неясно, когда процесс начался. Включаем ли мы в него период общего подготовительного чтения? Ведь после нескольких лет учебы мы не сможем встретить ни одного стиха или отрывка, над которыми не размышляли бы ранее. К любому из них мы будет подходить с накопленным запасом идей. Если все-таки надо дать точный ответ, то мне кажется, что с момента выбора определенного текста до момента полного написания проповеди начинающим придется потратить десять - двенадцать часов («в целом проповедь требует двенадцатичасового труда», - сказал Бонхоффер60), о опытным проповедникам лишь наполовину меньше. По приблизительному расчету можно сказать, что на каждые пять минут проповеди требуется один час подготовки.
1 Smyth, The Art, p. 27.
2 Gillet, p. 12.
3 Sangster, The Craft, p. 90.
4 Smyth, Nhe Art, p. 177.
5 Nicoll, pp. 245, 249.
6 Spurgeon, Lectures, First Series, pp. 88-89.
7 Smyth, The Art, pp. 19-54.
8 Smyth, p. 22.
9 Sangster, Nhe Craft, pp. 53-94.
10 Luccock, pp. 134-147.
11 The Guardian Weekly, 29 January 1978.
12 Gowers, p. 1.
13 Arnold, in Gowers, p. 3.
14 Swift, in Gowers, p. 119.
15 Gowers, p. 47.
16 Grubb, pp. 153, 155.
17 Leacock, p. 109.
18 Lewis, C. S., Studies, pp. 6-7.
19 Lewis, W. H., Letters, p. 271.
20 Muggeridge, Chronicles, The Green Stick, p. 171.
21 Smyth, Garbett, p. 172.
22 Пс. 102:13; Пс. 1:4; Ос. 14:5; Ис. 40:31; Иер. 23:29.
23 Матф. 5:13-14; Лук. 17:24; Матф. 23:27; 1 Фес. 2:7; Иак. 4:14.
24 Sangster, The Craft, p. 211.
25 Smyth, The Art, p. 55-98.
26 Smyth, The Art, p. 146.
27 Haller, p. 140, 142.
28 Nhe Human Situation (1937), in Keir, pp. 65-66.
29 Beecher, pp. 127, 134.
30 Ryle, Light, p. 408.
31 Spurgeon, Lectures, Third Aeries, pp. 1-3.
32 Sangster, P., Dr. Sangster, p. 275.
33 Jowett, p. 141.
34 См., например, Иер. 1:6; 1 Кор. 3:1-2; 14:20; Евр. 5:11-14.
35 Пс. 35:7; Руфь 2:12.
36 Sangster, W., The Craft, p. 239.
37 Ferris, p. 93.
38 Broadus, p. 101.
39 Vinet, p. 269.
40 Bull, p. 131.
41 Филип. 4:1; 2 Петр. 1:12, 13; ср. 3:1-2.
42 On Christian Doctrine, 4, 12, in Schaff, Vol. 3, p. 538.
43 Berlo, 12.
44 Broadus, p. 210.
45 См., например, Иоан. 3:18-21; Рим. 1:18-23; 2 Фес. 2:10-12; 1 Иоан. 1:6, 8; 2 Иоан. 3-4; Иоан. 3, 4.
46 Morgan, I., Godly Preachers, p. 28.
47 См. записи от 13 мая 1769 г., 21 мая 1774 г. и 13 июня 1779 г.
48 Jones, p. 189 fnd Gammie, p. 198.
49 Baxter, Reformed Pastor, p. 160.
50 White, P., Jungle Doctor, p. 129.
51 Dale, pp. 22-24.
52 Wilkins, p. 25.
53 Ryle, Christian Leaders, p. 53.
54 Beecher, pp. 23-25.
55 ibid., p. 236.
56 Dale, p. 146.
57 Black, p. 62.
58 Shurgeon, All-Round Ministry, pp. 117-118.
59 Simeon, Horae, Vol. 1, p. 21.
60 Bernard, pp. 11, 72. В своей книге «Искусство пророчества», в главе под заголовком «О том, как использовать и употреблять учения» (1631) Джон Перкинс перечисляет разные типы людей и говорит, как донести благовестие до каждого из них (рр. 664-668).
61 Dargan, Vol. 2, pp. 314-315.
62 Таково заключение проповеди, прочитанной Роджером Симпсоном.
63 Henson, Retrospect, Vol. 3, pp. 312-313.
64 Eliot, p. 48.
65 Smyth, The Art, p. 178.
66 Dwight, Vol. 1, p. 605.
67 The Best of Dick Sheppard, ed. H. E. Luccock 1951, p. 19, in Davies, pp. 103-104.
68 Chorley, pp. 34-35.
69 Из частного письма от 30 сентября 1978 г.
70 Baxter, Reformed Pastor, p. 158.
71 Mather, p. 192.
72 Luccock, p. 12.
73 Иер. 20:9; Иов. 32:18-20; Пс. 38:4.
74 Fant, Bonhoeffer, p. 148.
ИСКРЕННОСТЬ
Ничто у современной молодежи не вызывает большего отвращения, чем лицемерие, и ничто так не привлекает, как искренность. Этим они отражают умонастроение Христа, который приберег свои наиболее резкие обвинения именно для лицемерия. Молодежь ненавидит наше взрослое притворство и увертки; у них довольно чуткий нюх, с помощью которого они на значительном расстоянии улавливают едва ощутимый запах религиозного обмана. Особенно подозрительно они относятся к нам, проповедникам, и к нашим громким заявлениям. Подобно гончим, учуявшим спрятавшуюся в норе крысу, они вокруг нас, стремясь уловить какую-либо несообразность. И дело не в том, что они сами неизменно чисты и последовательны: кто из падшего человечества хоть однажды был таким? Однако они вправе ожидать от нас соблюдения высоких нравственных норм, ибо проповедники - это не лекторы, которые могут рассуждать на темы, далекие от их собственного опыта, интересов и верований; они всей своей личностью призваны к несению доверенной им вести и поэтому им более чем кому-либо другому надо быть искренними.
Искренность проповедника имеет два аспекта: находясь на кафедре он говорит с нее о том, о чем хотел бы сказать, и оставляя ее, осуществляет в своей жизни все сказанное. И действительно, оба эти момента совпадают, поскольку как отмечает Ричард Бакстер, «тот, кто думает так, как говорит, несомненно будет делать так, как говорит» 1.
Самое первое и наиболее простое применение этого принципа к деятельности проповедника заключается в том, что возвещающий Евангелие сам должен вобрать его в себя, а проповедующий Христа должен знать Его. Но что тогда можно сказать и проповеднике, который сам еще не обратился, и о евангелисте, которому чужда евангельская истина? С присущей его стилю экспрессией Сперджен так описывает такого человека: «Безблагодатный пастор подобен слепому профессору оптики, философствующему и свете и зрении... в то время как сам пребывает в совершенном мраке! Он подобен немому, возведенному в ранг хормейстера, подобен глухому, пустословящему о симфониях и гармониях! Он подобен кроту, который вознамерился поучать молодых орлов, подобен моллюску, вознесенному над ангелами...» 2
Эти яркие образы могут вызвать у нас улыбку, чего, однако, не вызовет та ужасная аномалия, которую он описывает. И тем не менее такие люди еще встречаются на кафедрах некоторых церквей.
Пожалуй, не найти более замечательного примера, чем тот, который приводит преподобный Вильям Хэзлем. Рукоположенный в англиканской церкви в 1842 г., он добросовестно служил в приходе Северного Корнуэлла. Он был трактарианцем, искренне не любившим сектантов и знавшим толк в антиквариате и архитектуре. Однако он испытывал чувство неудовлетворенности, не ощущая в себе источника живительной влаги. Наконец в 1851 г., спустя девять лет после рукоположения, во время проповеди из Евангелия на тему «Что ты думаешь о Христе?» Святой Дух (в ответ на многочисленные молитвы) открыл ему глаза и дал увидеть Христа, о котором он говорил, - и его сердце уверовало в Него. Совершившаяся в нем перемена была столь очевидной, что местный проповедник, оказавшийся в церкви, вскочил и закричал: «Пастор обратился! Аллилуйя!», и голос его утонул в ликовании, возносимом тремя или четырьмястами прихожан. Что касается самого Хэзлема, то он «слился с остальными в этом взрыве ликования и чтобы направить его в какое-то русло... возгласил славословие и народ снова и снова воспел его голосом и сердцем». Слух о том, что «пастор обратился да к тому же благодаря своей проповеди у себя на кафедре», распространился с молниеносной быстротой. Его обращение было началом великого возрождения приходской жизни, длившегося около трех лет и сопровождавшегося живым чувством присутствия Божия и почти ежедневными обращениями (позднее же Господь призвал его к весьма необычному служению, выразившемуся в том, что он привел многих братьев-священников к личному познанию Иисуса Христа 3).
Однако члены церкви вправе надеяться, что Святой Дух совершил в жизни их пасторов нечто большее, нежели одно только обращение. Они вполне естественно ожидают и плодов Духа, то есть созревания христианского характера. Апостол Павел призывал Тимофея и Тита быть образцом христианского поведения. Равным образом Петр наставлял пресвитеров не господствовать, но «подавать пример стаду» 4 . Акцент здесь очевиден. Общение совершается не только в разговоре, но и как свидетельство, ибо «человек не может только проповедовать, но должен также жить. И жизнь, которой он живет, со всеми ее мелочами, представляет собой одно из двух: или она выхолащивает его проповедь, или наполняет ее плотью и кровью» 5 . Мы не можем скрыть того, что мы из себя представляем. То, что говорят о нас, столь же очевидно, как и то, что говорим мы. Когда эти два голоса сливаются, воздействие благовестия усиливается, но когда они противоречат друг другу, даже положительное свидетельство одного из них отрицается другим. Это как раз тот случай, который имеет в виду Сперджен, говоря о хорошем проповеднике, но плохом христианине: он «проповедовал так хорошо и жил так плохо, что когда он был на кафедре, все говорили, чтобы он никогда не сходил с нее, но когда он оставлял ее, все требовали, чтобы он больше туда никогда не подымался» 6.
Именно в этом заключается практический аспект встающей перед нами проблемы. О пасторах говорят, что они должны быть образцом христианской зрелости, и община стремится видеть в нас именно таковых, вознося нас на пьедестал, идеализируя и даже боготворя. Однако все мы знаем, что репутация, которую они нам приписывают по меньшей мере отчасти неверна, поскольку. несмотря на то, что благодать Божия действительно совершала и совершает с нас свою работу, мы, тем не менее, не образец добродетели, хотя они, похоже, иногда именно так и думают. Но что же нам делать? Разве подлинная искренность, о которой мы говорим, не требует от нас разрушить тот миф, который они создали, и рассказать истину о самих себе? Какая степень самораскрытия уместна на кафедре? Мой ответ на эти важные вопросы таков: нам опять-таки надо избегать крайностей. С одной стороны, превращать кафедру в исповедальню было бы неуместно, некрасиво и совершенно бесполезно. Однако, с другой стороны, изображать из себя совершенство было бы с нашей стороны нечестно и вредно для общины. Поэтому мы, конечно, должны признать, что мы тоже люди, как и они, с присущими человеку слабостью и падшестью, уязвимостью перед соблазнами и страданием, борьбой с сомнениями, страхом, грехом и постоянной потребностью в Божием прощении и освобождающей благодати. Именно так проповедник может остаться образцом, но образцом смирения и истины.
ПРОПОВЕДНИК КАК ЛИЧНОСТЬ
Из всего сказанного ясно, что искусство проповеди никогда не может быть сведено к обучению нескольким риторическим приемам. В основе его лежит все богословие, а позади него - весь образ жизни. Практику проповедования нельзя отделить от личности проповедника. Отсюда и тот акцент, который делается в Новом Завете на самодисциплине священника. «Итак, внимайте себе, - обращается апостол Павел к пресвитерам Ефесской церкви и далее добавляет: - и всему стаду, в котором Дух Святый поставил вас блюстителями» (Деян. 20:28). Примерно то же самое он пишет и Тимофею: «Вникай в себя и в учение...»(1Тим. 4:16). Важность повеления очевидна. На нас, священников. возложены богоданные обязанности как по отношению в общине, которой мы служим, так и по отношению к тому учению, которое мы несем, - и то, и другое вверено нам. Однако наша первоочередная обязанность - это обязанность по отношению в нам самим, заключающаяся в том, чтобы сохранять наше личное богопредстояние и нашу преданность Ему. Никто не сможет стать хорошим пастором или наставником других, не став прежде хорошим слугой Иисуса Христа. Дисциплина пастырского попечительства и консультаций равно как дисциплина богословских исследований и подготовки к проповеди, - все это будет лишь бесплодными упражнениями, если они не поддерживаются дисциплиной личного благочестия, особенно в библейский богомыслии и молитве. Каждый священник знает сколь требовательно его служение. Мы можем встретить неверное понимание и даже противостояние; мы мучительно возрастаем душой и телом; мы не застрахованы от одиночества и уныния. Даже сильнейшие духом падают под тяжестью этой ноши, если сила Божия не являет себя в нашей слабости, а жизнь Иисусова - в наших бренных телах так, что внутренне мы «со дня на день обновляемся» (2Кор. 4:7-11,16).
Неразрывная связь между проповедником и проповедью находит свое отражение во многих определениях искусства проповедования. Одно из широко известных определений принадлежит Филиппу Бруксу, который в течение двадцати двух лет был ректором церкви Святой Троицы в Бостоне (1869-1891), в 1877 г. читал лекции в Йельской духовной школе, а в последние два года жизни был епископом Массачусетским (1891-1893). Его первая лекция шла под заголовком «Два элемента в проповеди», где он и дал следующее ее определение: «Проповедь - это сообщение истины, совершаемое человеком и адресуемое людям. В своей структуре она имеет два существенных компонента: истину и личность. Чтобы проповедь состоялась, необходимо наличие обоих... Проповедь - это донесение истины посредством личности... Истина как таковая представляет собой компонент постоянный и неизменный, личность - компонент переменный и возрастающий» 7.
По-видимому, Генри Уорд Бичер сознательно вторил Бруксу, когда в 1872 г. прочел первый курс лекций в Йельской духовной школе, посвященный пямяти своего отца. «Проповедник, - сказал он, - до некоторой степени является воспроизведением истины в личностной форме. Истина должна существовать в нем как живой опыт, как торжествующее воодушевление, как напряженная реальность» 8.
До некоторой степени схожий акцент в определении проповеди можно усмотреть в словах мирянина-конгрегационалиста Бернарда Лорда Мэнинга (1892-1941), который говорит о «явлении Воплощенного Слова из Слова Написанного через Слово Говорящее». Далее он отмечает, что проповедь - это «наиболее торжественный акт богослужения, в котором обладаемое нами достояние - Евангелие Сына Божия - осеняет и даже преображает проповедника, который возглашает его» 9. Нельзя представить, чтобы проповедник мог оставаться равнодушным к тому, что он проповедует. Эта весть творит проповедника, контролируя его мысли и вдохновляя его дела. Именно поэтому столь красочно выглядит определение проповеди, данное Джеймсом Блэком. «Для нас, - пишет он, - проповедь - это естественно рождающийся преизбыток нашей веры. Мы восприняли благую весть и жаждем поведать ее другим. Наша вера подобна радости, которую мы не в силах подавить или сдержать. Она изливается как переполненная чаша... Проповедь - это не какая-то обязанность, а подлинная, неодолимая радость. Это стихийная страсть, похожая на приход любви в сердце молодого мужчины» 10.
Таким образом все четыре определения подчеркивают, что существует необходимая связь между проповедником и актом свершения проповеди.
АРГУМЕНТЫ В ПОЛЬЗУ ИСКРЕННОСТИ
Для большинства людей искренность является самоочевидной добродетелью, и она вряд ли нуждается в комментариях. Однако та легкость, с которой все мы уходим от жестких норм честности и до некоторой степени соскальзываем в притворство и лицемерие, дает основание считать, что нам неплохо было бы вооружится определенными аргументами в пользу искренности. Да за ними и не нужно далеко ходить: в Новом Завете их насчитывается по меньшей мере три вида.
Во-первых, Новый Завет предостерегает нас от опасностей, свойственных призванию учителя. Нет сомнений в том, что учительство - это духовный дар, и служение в нем является большим преимуществом, однако в то же время это служение чревато опасностью, ибо учители, наставляющие других, не могут ссылаться на незнание того, о чем они сами говорят. Апостол Павел писал иудейскому раввину: «если ты уверен о себе, что ты путеводитель слепых, свет для находящихся во тьме, наставник невежд, учитель младенцев, имеющий в законе образец ведения и истины: как же ты, уча другого, не учишь себя самого?» (Рим. 2:17-21). Лицемерие само по себе непростительно, и потому оно особенно неприятно в учителях. Отсюда и та суровость, с которой Иисус осуждает фарисеев: «ибо они говорят и не делают» (Матф. 23:1-3), отсюда и тот удивительный совет, который Иаков дает братьям по вере: «Братья мои! Не многие делайтесь учителями, зная, что мы подвергнемся большому осуждению» (Иак. 3:1).
Во-вторых, лицемерие сильно оскорбляет человека. Нет сомнения в том. что многие удалились от Христа из-за лицемерного поведения тех, кто призывал следовать за ним. Апостол Павел знал это и решительно не желал быть камнем преткновения для веры других людей: «Мы никому ни в чем не полагаем претыкания, чтобы не было служение, но во всем являем себя как служители Божии...» (2Кор. 6:3-4). Далее он говорит о долготерпении в переносимых тяготах и о воем характере как свидетельстве реальности его веры. Между его благовестием и его поведением не было разъединения.
Однако этого не скажешь о других проповедниках. Находясь на кафедре, мы громогласно заявляем о Христе и спасении, сойдя же с нее мы отрицаем Его, и признаков нашего спасения в нас не более чем в ком-либо другом. Поэтому нашему благовестию недостает правдоподобия. Если наша жизнь будет противоречить нашему христианскому благовестию, люди отнесутся к нему так, как они относятся к курсу лечения, рекомендованному торговцем, который перемежает каждую фразу кашлем и чиханьем11. Как говорит Ричард Бакстер, мы сами очень мешаем нашему делу, если в воскресенье в течение одного-двух часов на словах воздвигаем наш идеал, а затем всю оставшуюся неделю на деле разрушаем его.
«Существует явная погрешность у тех священнослужителей, которые допускают возможность такой несоразмерности между их проповедованием и их образом жизни, настойчиво стремясь к должной проповеди и гораздо меньше или вовсе не стремясь к должному образу жизни. Всей недели недостаточно, чтобы подготовиться к тому, как держать речь в течение двух часов и, тем не менее, иногда кажется, что даже одного часа слишком много, чтобы понять, как жить всю неделю... Мы должны серьезно учиться хорошей жизни и хорошей проповеди»12.
Современный романист Вильям Голдинг ярко изобразил негативную силу лицемерия, В своей книге «Свободное падение» он рассказывает историю Сэмми Маунтжоя, незаконнорожденного ребенка, выросшего в трущобах и ставшего знаменитым художником. Во время учебы в школе он буквально разрывался между двумя учителями и двумя мирами, стоявшими за каждым из них. По одну сторону стояла Ровена Прингл, христианка, преподававшая Писание, по другую - Ник Шэйлз, атеист, преподававший естественные науки. За ней стоял мир «неопалимой купины», сверхъестественной тайны, за ним - мир рационально постижимой вселенной. Сэмми инстинктивно тянулся к неопалимой купине, однако апологет христианского осмысления жизни оказался обыкновенной старой девой, начавшей травить Сэмми за то, что его усыновил священник, за которого она надеялась выйти замуж. Она отыгралась на мальчике своим жестоким обращением. «Однако как она могла, - спрашивал себя Сэмми позднее, - распинать маленького мальчика... и потом рассказывать историю о другом распятии, причем в ее голосе слышалось подлинное сожаление о человеческой жестокости и злобе? Я могу понять ее ненависть, но не могу понять, каким образом она сохраняла столь явные и тесные отношения с небом»13. Это противоречие и не дало Сэмми прийти ко Христу.
«Мисс Прингл сама подрывала то, чему учила. Она не могла убедить, но дело было не в словах, а просто в том, кем она была. Ник же вселял во мне доверие к его естественно-научной картине мира самим собой, а не словами. На мгновенье я как бы повис между двумя образами мироздания, затем неопалимая купина подвернулась рябью, и я побежал к моему другу. В этот миг дверь затворилась за мной. Я захлопнул ее за Моисеем и Иеговой»14.
Третий аргумент в пользу искренности касается того положительного влияния, которое оказывает на людей настоящая личность. Мы это видим на примере апостола Павла. Ему нечего было скрывать. Решительно «отвергнувши скрытные постыдные дела», он «открывал истину», тем самым «представляя себя совести всякого человека пред Богом» (2Кор. 4:2). Он питал отвращение ко лжи и обману, открыто совершал свое служение и мог призвать в свидетели Бога и человека (см. напр., 1Фес. 2:1-12). Его личная убежденность, постоянство его поведения и неприятие любых уловок создали прочную основу для всего его служения. В его жизни и поведении не было ничего, что мешало бы его слушателям поверить сказанному и чем они могли бы воспользоваться для оправдания собственного неверия. Они верили ему, потому что ему нельзя было не верить. Его слова и он сам были едины.
Глубоко искренние люди обладают удивительно завораживающей силой. Если это верующие, то они влекут к себе неверующих, как это видно на примере Давида Юма, английского философа-деиста, жившего в XVIIIв. и не признававшего исторического христианства. Однажды его приятель увидел, как он торопливо шел по одной из лондонских улиц; поравнявшись с ним, он спросил, куда тот направляется. Юм ответил, что идет послушать проповедь Джорджа Уайтфилда. «Но позволь, - спросил удивленный приятель, - ведь ты не веришь в то, о чем проповедует Уайтфилд, не так ли?» «Я-то не верю, - ответил Юм, - да вот он верит»15.
Я убежден, что и в наши дни сердечная искренность ничего не утратила из своей притягательной и впечатляющей силы. В 1954 г. Билли Грэм впервые заявил о себе в Великобритании, начав свою большую Лондонскую миссионерскую кампанию. В течение трех месяцев около двенадцати тысяч человек каждый вечер собирались на Хэрингейском поле. Много вечеров провел там и я и, окидывая взором эту громадную толпу, непроизвольно сравнивал ее с нашими полупустыми церквами. «Почему эти люди приходят слушать Билли Грэма, - спрашивал я себя, - и не идут к нам?» Теперь я знаю, что на этот вопрос можно было бы ответить очень по-разному, но я ответил себе так: «Этот молодой американский евангелист искренен, и этого нельзя отрицать. Даже самые резкие критики сходятся на том, что он искренен. Мне думается, что многие из присутствующих здесь впервые слушают несомненно искреннего христианского проповедника». И сегодня, спустя пять лет, у меня нет оснований думать иначе.
В век телевидения наличие искренности стало даже более актуальным. В своей глубокой, хотя и небольшой по объему книге под названием «Евангелизм сегодня» Джон Поултон написал об искренности следующее: «Наибольшего эффекта проповеди достигают те, кто воплощает в себе то, о чем говорит. Они сами суть их благовестие... Христиане... должны быть похожи на то, о чем они говорят. Ведь в первую очередь именно люди соотносятся друг с другом, а не слова или идеи... Телевидение приучило всех нас улавливать колебания, слишком торопливые ответы... Телевидение внесло панику в ремесло политики. Оно выявило несостоятельность, трудность отстаивания собственного мнения, наигранную ярость... [С другой стороны] достоверность излагаемого исходит из глубинной основы личности... Момент неискренности может бросить тень сомнения на все, что до этого было предпринято для установления контакта. Теперь в акте общения первоочередную роль играет глубинная достоверность самой личности»16.
Таким образом, лицемерие всегда отталкивает, а цельность и подлинность всегда привлекают
Одним из главных признаков глубинной цельности личности является готовность пострадать за то, во что веришь. Апостол Павел говорил о перенесенных им страданиях как о своего рода верительных грамотах17.
Лицемерный проповедник преуменьшает значение евангельской вести о свободе по благодати, делая это для того, «чтобы не быть гонимым за крест Христов» (Гал. 5:11; 6:12). Однако истинный слуга Божий хвалится своим долготерпением в гонениях (2Кор. 6:4-5), хотя его страдания могут быть и душевного порядка, ибо проповедник особенно восприимчив к сомнению и подавленности. Нередко безоблачный свет веры озаряет его после мрачной и одинокой борьбы. Его слушатели могут это видеть и должны относиться к нему более внимательно. Об этом хорошо сказал Колин Моррис: «Слова, преисполненные силы, произносятся не с кафедру а с креста. Чтобы проповедь была действенной, ее надо не только слышать, но и видеть. Здесь недостаточно одного только красноречия. проповеднического мастерства и знания Библии. Страдание, боль, борьба, пот и кровь подчеркивают значимость излагаемых истины, которым внимают люди»18.
По-видимому проблема личной искренности проповедника является наилучшим контекстом, в котором следует упомянуть о практических вопросах постановки голоса и жестикуляции, составляющих предмет заботы для самых молодых и неопытных проповедников. Вполне понятно, что их волнует манера речи («как я говорил?») и поведения («как я выглядел?»). Некоторые в конце концов решают это сами выяснить. Они стоят перед зеркалом, принимают самые разные позы и наблюдают за своими жестами, они записывают свой голос на магнитофон и потом прослушивают его. Сегодня, кстати, звук и изображение можно сочетать благодаря видеомагнитофонам, которыми уже регулярно пользуются американские семинаристы, изучающие искусство проповеди (как, впрочем, и учащиеся некоторых других стран). Я, конечно, не хочу совсем отрицать необходимость использования этих аппаратов, поскольку не сомневаясь в их полезности. Конечно, магнитофонная или видеолента предпочтительнее зеркала, так как человек. стоящий перед зеркалом, вынужден двигаться в то время, как лента дает возможность произвести последующую и объективную оценку проповеди, которая во время ее непосредственного прочтения была совершенно естественной. И тем не менее, я хотел бы предостеречь вас от опасности. Если вы смотрите на себя в зеркале, слушаете себя на магнитофоне или сразу делает и то и другое на видео, боюсь, что вы будете смотреть на себя и слушать свой голос уже будучи на кафедре. И в таком случае вы обречете себя на мучительное рабство самонаблюдения, причем как раз тогда, когда вас прежде всего необходимо все более забывать о себе, все более возрастая в постижении Бога, во имя которого вы и говорите к собравшимся слушать вас. Я знаю, что актеры пользуются зеркалами и магнитофонами, но проповедники - не актеры, а кафедра - не сцена. Будьте осторожны! быть может полезнее будет попросить товарища открыто высказать свое мнение о вашем голосе и манерах, особенно если они нуждаются в исправлении. «У кого есть хороший друг, тому не надо зеркало», - гласит индейская пословица. И тогда вы сможете быть собой, позабыв о себе.
Я на своем примере могу засвидетельствовать большую пользу от наличия одного или нескольких «критиков из мирян». Когда в конце 1945 г. я начал проповедовать, я попросил двух своих друзей, студентов-медиков, высказать свое мнение (в этом смысле медики просто превосходны, поскольку у них хорошо развито искусство наблюдения). Я помню, что был крайне удручен некоторыми из их писем, однако несмотря на это критика всегда была полезной. Оба теперь стали выдающимися медицинскими светилами19.
Если проповедник работает в группе, он, конечно, должен интересоваться замечаниями своих коллег. Групповая оценка, приуроченная к определенному случаю (будь то штатная группа или специально созванная и включающая в себе мирян). будет крайне полезной для проповедников. В дальнейшем она вберет в себя не только оценку речи, жестов и стиля поведения, но и оценку содержания проповеди, включая умение пользоваться Писанием, рассмотрение основной мысли и цели, структуры проповеди, лексики, иллюстративного материала, вступления и заключения.
Во втором выпуске своих лекция Сперджен посвятил две из них теме осанки, движения и жестов во время совершения проповеди, проиллюстрировав их карикатурами на лихорадочно жестикулирующих священников. Эти лекции содержат множество разумных и забавных советов, однако в них он явно стремится к тому, чтобы его студенты не слишком сосредоточивались на себе. Он скорее предпочел бы, чтобы они были неуклюжи и чудаковаты, нежели начинали «с позы и актерства»20.
«Я надеюсь, - пишет он, - что мы откажемся от трюков профессиональных ораторов, от стремления к эффекту, от заученной кульминации, заранее запланированной паузы, театральной напыщенности, высокопарной декламации и многого другого, что можно наблюдать на некоторых помпезных богослужениях, еще сохранившихся на земле. Быть может, скоро такие животные вымрут, и все мы научимся живому, естественному, простому способу благовествования, ибо я убежден, что такой стиль Господь благословил бы»21.
«Господа, - обращался он к своим студентам на другой лекции, - я еще раз напомню вам мое правило: пользуйтесь своим естественным голосом. Будьте людьми, а не обезьянами, сохраняйте во всем свою самобытность и не будьте попугаями... Если бы я мог допустить, что вы позабудете это правило, я утомил бы вас, повторяя снова и снова: будьте собой, будьте собой, всегда будьте собой» 22.
Такая естественность - родной брат искренности. Обе запрещают нам подражать другим людям и обе призывают оставаться собой.
СЕРЬЕЗНОСТЬ
Серьезность продолжает линию развития, намеченную искренностью. Быть искренним значит говорить, как думаешь и делать как говоришь; быть серьезным значит чувствовать, что говоришь. Серьезность - глубокое чувство, необходимое проповедникам. «Нельзя стать большим проповедником, не имея большого чувства», - писал Джеймс Александр23, ибо давно и повсеместно замечено, что тот, кто хочет пробудить глубокое чувство, сам должен глубоко чувствовать»24.
Потребность быть серьезным не ограничивается только христианским общением или даже манерой речи. Любая серьезная попытка общения требует от нас прочувствованного к ней отношения. И это особенно верно там, где речь идет о музыке. В качестве примера я позволю себе привести отрывок из стихотворения классика XIX в. Хосе Эрнандеса, которое называется «Гаучо» (так именовали потомков испанских переселенцев, оставшихся в Аргентине и зарабатывавших на жизнь разведением коров и лошадей). Это длинная баллада, повествующая о гаучо по имени Мартин Фиерро, о его богатом жизненном опыте и перенесенных обидах. В предпоследней главе он дает отеческий совет своим сыновьям. Они должны верить в Бога, остерегаться людей, не ссориться и избегать спиртного. Затем он переходит в их музицированию на гитаре и увлечению пением:
«Пусть сердце подтвердит, что хочешь стать певцом,
А как ты будешь петь - да разве дело в том?
Друзья мои, зачем вам струнами бряцать,
Чтоб слышать лишь себя и воздух сотрясать?
Но пойте только так, чтоб тот, кто вам внимал,
Почувствовал: не зря он время потерял» 25.
Очевидно, что настоящее слово и пение в равной мере должны свидетельствовать о глубоком чувстве. И тем не менее обычной жалобой во многих христианских преданиях была жалоба на то, что проповедь, произносимая с кафедры лишена чувства. «У нас громкая и страстная, плавная и изящная, великолепная, отшлифованная проповедь, однако во всем этом очень мало серьезности» 26. Яркое описание воскресного богослужение дал Марк Твен: «Священник раскрыл текст и начал монотонно развивать тему, которая была столь скучной. что многие вскоре начали клевать носами, а ведь речь шла о море огня и серы, и число избранников уменьшалось настолько, что в возможность собственного спасения верилось с трудом». Юному Тому Сойеру это до такой степени надоело (несмотря на всю торжественность темы), что он достал из кармана большого черного жука, который вместе с бродячим пуделем доставил ему веселое развлечение. Наконец проповедь и служба окончились «Когда же это тягостное испытание завершилось и было произнесено благословение, все собравшиеся испытали подлинное облегчение» 27.
Разумеется, сила имеющегося у нас или выраженного нами чувства в значительной степени зависит от нашего природного темперамента. У одних характер более живой, у других более апатичный. Однако было бы непростительным легкомыслием обсуждать вопросы, касающиеся вечной жизни и смерти с той же серьезностью, с какой мы говорим о погоде, делая это равнодушно или мечтательно. «Вы не должны обращаться к прихожанам так, как будто пребываете в полудреме, - говорил Сперджен студентам. - Ваша проповедь не должна быть явным храпом» 28. Несомненно одно: если мы сами дремлем над своим благовестием. то едва ли смогут бодрствовать и наши слушатели.
Казалось бы нет необходимости говорить о пользе серьезности, и, тем не менее, боюсь, что это необходимо. Серьезность является отличительным качеством христиан, имеющих попечение о духовном. Во-первых, они имеют попечение о Боге, о Его славе и Его Сыне Иисусе Христе. Пребывая в Афинах, апостол Павел «возмутился», поскольку увидел город, переполненный идолами; он был возмущен идолопоклонством афинян, чувствуя рвение к почитанию одного, живого и истинного Бога (Деян. 17:16). Он имел попечение о славе Божией; и тогда, когда говорит филиппийцам о тех многих, кто поступает «как враги креста Христова», он мог говорить это только «со слезами» (Филип. 3:18). Его заставляла плакать мысль о том, что люди отвергают цель Христовой смерти, вместо Его праведности полагаясь на свою собственную и вместо святости живя в снисхождении к себе самому. Он имел попечение о славе Христовой, а так надлежит поступать и нам.
Кроме того, нам необходимо иметь попечение о ближних, памятуя о том, что они пребывают во тьме. Иисус плакал о нераскаявшемся Иерусалиме, потому что жители этого города противились Его любви и не знали своего истинного блага (Матф. 23:37; Лук. 19:41-42). И в евангельском служении апостола Павла проповедь и плач шли рука об руку. В течение трех лет он «непрестанно со слезами учил каждого» (Деян. 20:31; см. ст. 19 и 37). Однако мы не должны думать, что слезный дар имел место только в Новом Завете. Конечно, англо-саксонское культурное наследие и современная британская культура сдержанно и даже неодобрительно относятся ко всякому зримому проявлению чувств, Однако как же это соотносится с нашей способностью радеть о духовном? Благовествуя о спасении и страшась, что кто-нибудь может отвергнуть их благовестие и тем самым обречь себя на вечные муки, истинно христианские проповедники всегда были готовы заплакать от сострадания. Хороший пример этому - Джордж Уайтфилд. Люди всегда чувствовали, что он любит их, пишет его биограф Джон Поллок.
«Его слезы, а он редко мог совершать проповедь без слез, были совершенно искренни. «Вы порицаете меня за слезы, - но как я могу сдержать их, если вы сами не плачете по себе, несмотря на то, что ваши бессмертные души на краю гибели, и - откуда мне знать? - быть может вы слушаете вашу последнюю проповедь и больше никогда в этой жизни у вас не будет возможности опять предстать перед явленным вам Христом?»29
Еще более современным примером является Д. Л. Муди. Нам рассказывали, что доктор Р. В. Дэйл. тридцать шесть лет прослуживший пастором в конгрегационалистской церкви Бирмингема, поначалу неодобрительно воспринял Муди. Однако «придя послушать его, он изменил свое мнение. С тех пор он относился к нему с глубоким уважением и считал, что тот имеет право проповедовать евангелие, «потому что он никогда не мог без слез говорить о заблудшей душе»30.
Я постоянно ловлю себя на том, что нам, проповедникам XX в., не мешало бы заново научиться плакать. Однако то ли слезы наши высохли, то ли слезные протоки засорились. Похоже, что все вокруг словно сговорилось, чтобы не дать нам заплакать о заблудших грешниках, заполнивших широкий путь, ведущий к гибели. Некоторые проповедники столь сильно захвачены радостным прославлением дарованного нам спасения, что у них никогда и в мыслях не было плакать о тех, кто отвергает его. Другие введены в заблуждение дьявольской ложью о всеобщем плане спасения. В конце концов все спасутся, говорят они, и никто не погибнет. Их глаза сухи, потому что они закрыли их, чтобы не смотреть на ту ужасную реальность вечной смерти и той «тьмы внешней», о которой говорили Иисус и Его ученики. Третьи верны в своем предостережении грешников от ада, что само по себе едва ли не более ужасно, нежели слепота тех, кто не ведает его реальности или же отрицает ее. Здоровой альтернативой этим совершенно неприемлемым позициям является плач Иисуса и Павла, Уайтфилда и Муди. Эту точку зрения разделяли и пуритане, особенно Ричард Бакстер. Его «ужасная, потрясающая серьезность» (по верному определению Бродуса) была следствием его острого переживания приближающейся смерти и вечности. Он выразил это в стихотворении «Дыхание любви - хвала и благодарность»31.
Пока в земной юдоли день не устал светить,
Я призван был заблудших к спасенью обратить.
Я проповедь поспешно и страстно говорил
И как Амвросий сразу учился и учил,
Я знал, что слишком мало мне остается жить
И я желал всем сердцем их души обратить;
И не сказать мне снова все так, как я сказал,
Как смертный к смертным слово я страстно обращал!
О, как же всем нам надо к раскаянью взывать,
Ведь им, стоящим в церкви, так скоро умирать!
Ведь время торопливо нас к вечности влечет!32
Еще более красноречивыми являются те отрывки из «Преображенного пастора» (1656), в которых Ричард Бакстер сожалеет о недостатке серьезности в себе самом и призывает своих товарищей-пасторов гнать от себя равнодушие. О себе он писал так: «Удивительно, как я могу проповедовать... небрежно и бесстрастно, как я могу оставить людей наедине с их грехами и почему я не иду к ним и не умоляю их покаяться во имя Господа, как бы они ни относились к этому и каких бы страданий и тревог мне это ни стоило. Я редко оставляю кафедру, но моя совесть не дает мне покоя, говоря, что я не был столь серьезен и страстен, как требовалось. Она укоряет меня не в стремлении покрасоваться и пококетничать, не в том, что я нечаянно роняю какие-то неуместные слова; она просто спрашивает меня: «Как ты можешь, имея такое сердце, говорит о жизни и смерти? Разве ты не должен плакать над этими людьми, разве слезы не должны мешать тебе говорить? Разве ты не должен вопиять, указуя им на их прегрешения, и просить, и умолять их задуматься о жизни и смерти?»33
Будучи столь критично настроенным по отношению к своим личным недостаткам, Бакстер знал, о чем ему надо говорить, призывая своих коллег-священников к большей степени серьезности. «Сколько священнослужителей проповедует от всего сердца?.. Увы, мы говорим так мало и мягко, что спящие грешники не могут нас расслышать. Толчки столь легки, что люди, зачерствевшие в сердце своем, не могут их почувствовать... Какими превосходными учениями располагают некоторые священнослужители, однако позволяют им умереть из-за отсутствия непосредственного и живого их применения... Милостивые государи, с какой же прямотой, непосредственностью и серьезностью надлежит вам возглашать благую весть, если она касается вечной жизни или смерти людей... Да разве можно холодно говорить о Боге и спасении человека?.. Ведь такое дело как проповедь о спасении человеческом должно совершаться со всею нашею силою, чтобы, слушая нас, люди в то же время могли прочувствовать то, о чем мы проповедуем»34.
До сих пор я говорил о необходимости наличия глубоких чувств применительно к серьезным темам. Разве можем мы возглашать торжественное благовестие в легкомысленной манере или говорит о вечной участи мужчин и женщин так, как если бы речь шла о том, где им провести свой летний отпуск? Нет, тема и тон, сущность проповеди и манера ее произнесения должны соответствовать друг другу, или, в противном случае, впечатление будет глубоко неприятным. Серьезность благовествования познается посредством той серьезности, с которой проповедует пастор. Однако такая постановка вопроса ведет к следующему аспекту нашей темы, а именно к утверждению того, что серьезность поведения является одним из самых надежных способов пробудить и сохранить внимание общины.
Девятая речь Сперджена в его первом выпуске «Лекций к моим студентам» озаглавлена предостерегающе - «Внимание!» Она качается того, «как добиться внимания слушателей и сохранить его» и содержит то сочетание здравого смысла и доброго юмора, которое было присуще этому гиганту человеческого духа. Что может быть практичнее первой части его совета, который гласит, что «в добавление к благодати Божией самое лучшее для проповедника - это кислород»? «Молитесь, чтобы вам отворились небесные окна, - продолжает он, - однако прежде откройте окна вашего молитвенного дома... Быть может, порыв свежего ветра, проносящийся по зданию, больше всего необходим людям в добавление к благовестию; по крайней мере он настроит их на восприятие истины»35. «Первое золотое правило» после кислорода (которое он утвердил) гласит, что надо «всегда говорить то, что достойно быть услышанным»36, именно то что кажется людям самым важным применительно к ним самим. Присутствующие на похоронах не станут спать, когда зачитывается последняя воля покойного, если они надеются что-то получить по завещанию; подсудимые не заснут, когда судья подводит итог слушанию, и их жизнь и свобода поставлены на карту. «Личная заинтересованность пробуждает внимание. Проповедуйте на темы из жизни, касайтесь неотложных, актуальных, личных проблем - и вас будут слушать со всей серьезностью»37.
Следующий совет Сперджена гласит, что надо заинтересовать себя, и тогда вы заинтересуете других». Он цитирует Вильяма Роумена, евангелического проповедника XVIII в., который говорил, что гораздо важнее знать сердце проповеди, а не ее искусство, посредством которого мы стремимся целиком и полностью завлечь нашего слушателя. «Имейте, что сказать, говорите это серьезно, и община будет у ваших ног»38. И, напротив, «ничто не поможет, если вы засыпаете во время вашей проповеди. Однако возможно ли такое? Еще как возможно! Это происходит каждое воскресенье. Многие священники на протяжении всей своей проповеди пребывают в глубокой дреме; они никогда не просыпались и, наверное, не проснутся, пока над их ухом не выстрелит пушка: банальные фразы, избитые выражения и тоскливая монотонность составляют суть их речей, и после этого они еще удивляются тому, что слушающие их находятся в столь дремотном состоянии; «признаюсь, что у меня это не вызывает удивления»39.
РАЗУМ И СЕРДЦЕ
Сонная проповедь столь смехотворна и противоречива по своей сути, что нам просто необходимо расследовать причины ее происхождения. Почему, например, проповедническая традиция епископальной церкви (особенно в Англии) сводится к проявления сладкоречивого благоразумия и никогда не проявляет никакого чувства? Мне думается, это происходит потому, что англиканство всегда ценило ученость и лелеяло идеал образованного священника. полагая, что любое проявление чувства несовместимо с такими установками.
В качестве примера возьму пастора Джеймса Вудфорда; его пятитомным «Дневником сельского священника» (1758-1802) наслаждалось не одно поколение английских читателей. Около тридцати лет он служил в деревне Вестон В Норфолке, и основной тональностью его жизни было «спокойствие». Он любил спорт, животных, деревенскую жизнь и в довершение всего - хорошую еду и вино. Изучая его пятитомник, я много узнал о его любимых блюдах и винах и совершенно ничего - о его любимых библейских текстах. Однако несколько лет назад профессор Норманн Сайкс получил доступ к сорока неопубликованным проповедям Вудфорда и, таким образом, смог заглянуть, так сказать, за «лаконические заметки» его дневника. Он выяснил, что Джеймс Вудфорд проповедовал на материале Библии и что отличительной чертой его изложения была разумная умеренность. В одной из своих проповедей он предостерегает паству «от пугала современного «энтузиазма», от «религиозного помешательства, которое приводит людей к величайшим и безумнейшим выходкам». Истины ради надо сказать, что далее он предостерегает их и от противоположной опасности, выражающейся в «непростительной вялости и духовном равнодушии в религиозных вопросах». И тем не менее, очевидно, что пастор Вудфорд в большей степени боялся «энтузиазма», нежели бесплодной ортодоксии40.
Нет сомнения в том, что именно такая форма страха преобладала в церковной иерархии ХVIII в., которая делала широкие обобщения относительно эксцессов «методизма», отказывалась признать евангелическое возрождение и с облегчением восприняло отход методистов от официальной церкви, «Энтузиазм» был для них бранным словом, и для тех дней вполне возможно было (как говорят) написать на церковном колоколе парадоксальное славословие типа: «Слава Богу и проклятие фанатикам». Оживление внес Чарльз Саймон, который в 1782 г. стал викарием этой церкви и начал проповедовать с большим чувством. Хью Эван Хопкинс, самый поздний его биограф, пишет следующее: «Эбнер Браун вспоминает, как он, сидя на богослужении в церкви Святой Троицы, неподалеку от одного женатого старшекурсника и его семьи, невольно услышал, как их маленькая дочь, заинтригованная странным поведением экспансивного человека, стоявшего за кафедрой, шепнула матери: «Мама, на что сердится этот джентельмен?» Как писал в своих «Мемуарах» его помощник Карус, «он не пытался сдерживать жара своих чувств, он весь погружался в свою тему, говоря и действуя именно так, как чувствовал»40.
Когда на закате жизни подагра ограничила его деятельность, Саймон писал Томасу Томасону: «Я сравниваю себя со слабым пивом, разлитым по бутылкам. Если меня заткнуть и открывать только дважды в неделю, я буду хоть куда, но если меня открывать каждый день, я вскоре уподоблюсь сточной воде»42. Благостворное служение Саймона в Кембриджском Тринити колледже, продолжавшееся сорок четыре года, дает нам образец того, как в проповеди могут примириться чувство и разум.
Как свидетельствовали те, кто его слушал, он, конечно, говорил с чувством, однако никто не мог обвинить его в «энтузиазме», который очерняет интеллект и презирает теологию. Напротив, при внимательном прочтении его проповедей, собранных в «Horae Homileticae», мы видим усердие и глубину мысли в анализе, толковании и соотнесении всего этого с жизнью. Надо признаться, что сегодня его наброски оставляют впечатление некоторой нечеткости, и иногда возникает вопрос, что же всетаки являлось причиной его беспокойства.
Тем не менее соседство разума и сердца, рационального и эмоционального вне сомнения присутствовало в проповеди Саймона, и достаточный претендент этому мы имеем в Новом Завете. Я уже упоминал о слезах апостола Павла. Однако не пора ли сказать и его мощном интеллекте, с которым столкнулись ученые, едва начав изучать его богословие? Тот же самый апостол, который беседовал в народом о своей вере на основании Писаний и старался убедить его силою аргументации и Святого Духа, - тот же самый апостол плакал о них, как до него это делал его Учитель. Рассмотрим, каким образом толкование и увещевание объединяются в его писаниях. Например, в конце пятой главы второго Послания к коринфянам он дает основное толкование новозаветного учения о примирении. Он касается глобальных тем, говоря, что Бог во Христе примирил с Собой мир, что Он определил не вменять грешникам их прегрешений, но «незнавшего греха Он сделал для нас жертвой за грех, чтобы мы в Нем сделались праведными перед Богом» (2Кор. 5:21). Здесь сконцентрированы мысли о Боге и Его промысле, о Христе и Его крестном подвиге, о грехе, примирении и праведности, - мысли, которые до сих пор комментаторы пытаются истолковать и разъяснить. Однако Павел не довольствуется глубоким богословским изложением. От факта примирения он переходит к служению и слову примирения, от того, что Бог сделал во Христе, к тому, что Он теперь делает в нас, от утверждения Христовых апостолов о том, что «Бог во Христе примирил с Собою мир», к призыву Христовых посланников «примириться с Богом». Он не ограничивается толкованием, но переходит в призыву, однако и призывает он только после того, как дает толкование. В его служении утверждение и призыв неразделимы.
Современная церковь крайне нуждается в том, чтобы усвоить наставление Павла и последовать его примеру. Конечно, некоторый проповедники не страшатся эмоционального накала и в своих благовестных проповедях без конца призывают к принятию решения или обращению. Иногда их проповеди представляют собой не что иное как долгий, затянувшийся призыв, однако слушатели находятся в недоумении, не понимая (даже при посторонней помощи) ни сути, ни основы этого призыва. Призыв к принятию решения, не сопровождаемый необходимым учением, оскорбляет человека, поскольку является просто бессмысленной игрой словами.
Другие проповедники совершают противоположную ошибку. Их изложение основных библейский учений о благовестии безупречно. Они ни в чем не отступают от Писания, ясны в объяснении, их язык адекватен теме, они сообразуются с духом времени. Во всем, что они говорят, трудно найти какую-либо погрешность, однако почему-то все равно они кажутся холодными и отчужденными. В их голосе никогда не слышно настойчивости. а в их глазах нет и намека на слезы. Они как будто никогда и не думали склониться над кафедрой, чтобы просить грешников покаяться во имя Христово, прийти к Нему и примириться с Богом. Они напоминают проповедников, о которых Сперджен писал следующее: «Ужасно слушать проповедь и все время чувствовать, что попал в снежную бурю или поселился в ледяном доме, чистом, но холодном, опрятном, но мертвящем...»43 Нет ничего удивительного, что вместо этого он выступает за то, чтобы было «больше небесного огня», заявляя, что «даже фанатизм лучше, чем равнодушие»44. «Дай нам больше речей, идущих от горящего сердца, - восклицает он, - похожих на лаву, извергающуюся из бьющего через край жерла вулкана...»45
Сегодня необходим все тот же синтез разума и чувства, толкования и увещевания, который был достигнут Павлом. Вспоминая об Исааке Бэрроу, преподавателе греческого языка в Кембриджском университете (жившем в XVII в.), Дж. В. Александр характеризует его как «путешественника, математика и богослова» и далее называет его «красноречивым логиком», добавляя, что «он был преисполнен высокой аргументации, которая... воспламенялась страстностью его натуры»46. Несколько ранее в этой же книге Александр призывает к «богословской проповеди». Людей интересует «страстная аргументация», так как «она допускает наличие большой силы и огня»47.
Проповедником уже нашего столетия, тоже призывавшим к сочетанию чувства и разума, был англичанин Джордж Кэмпбелл Морган, который сначала с 1904 по 1917 и затем с 1933 по 1943 гг. служил в Вестминстерской церкви. С 1911 по 1914 г. он был ректором Кембриджского университетского колледжа, готовившего священнослужителей-конгрегационалистов, где читал курс лекций об искусстве проповеди. Он говорил, что есть три необходимых условия проповеди - это «истина, ясность и страсть»48. Что касается «страсти», то здесь он поведал историю с известным английским актером Макреди. Однажды проповедник спросил его, как ему удается своим вымыслом привлекать таким толпы людей в то время как он, проповедник, возглашает истину, а к нему вообще никто не приходит. «Это очень просто, - ответил актер, - я объясню вам, в чем наше различие. Свой вымысел я подаю как истину, а вы свою истину - как вымысел»49. И далее Кэмпбелл Морган добавляет, что если представить проповедника с Библией в руках, то он лично не в силах понять, «как этот человек хотя бы иногда не может позабыть о себе, вдохновленный силою и жаром того, что он совершает»50.
Мартин Ллойд-Джонс, сменивший Моргана на кафедре Вестминстерской церкви, разделял его убеждение в том, что истина и страстность являются необходимыми компонентами христианской проповеди. В своей волнующей книге «Проповедь и проповедники»51 он задается вопросом о том, что же такое проповедь, и дает следующее определение: «зажечь логику! Рассуждение наделить красноречием! Однако не противоречит ли здесь одно другому? Конечно, нет. Размышление, касающееся этой истины, должно быть особенно выразительным, как это видно в случае с апостолом Павлом и другими. Надо зажечь богословие. Если же оно, так сказать не воспламеняется, то мне думается что такое богословие несовершенно или, по меньшей мере, несовершенно человеческое его понимание. Проповедь - это богословие, которое проникает человека, горящего воодушевлением»52.
Эту тему развивает и в «Христианской брани», своем толковании 10-13-го стихов 6-й главы Послания к ефесянам, где говорит о благотворном деле Святого Духа. «Не гасите огонь, не гасите Дух... Христианство - это теплота, это жар... «Да, конечно, - скажете вы, - однако вы обладаете истинной ученостью, вы не будете суетиться, чувствуя собственное достоинство. Вы будете читать какой-нибудь большой трактат спокойно и бесстрастно». Нет, это совсем не так! Это украшение Духа! Апостол Павел нарушал некоторые правила грамматики, прерывал свою собственную аргументацию ибо он горел! Мы же настолько соблюдаем приличия, настолько следим за собой, людей дело делает с такой благопристойностью и упорядоченностью, что в них, наших делах, нет жизни, нет тепла, нет силы! Но ведь все это - не новозаветное христианство... Плавит ли ваша вера ваше сердце и движет ли она его? Избавляет ли она ото льда, который в вас, от холода, царящего в вашем сердце, и окаменелости его? Сущность новозаветного христианства в его теплоте, которая всегда является результатом присутствия Духа...»52
Мне думается, что здесь Ллойд-Джонс коснулся самой сути вопроса. Горение проповеди зависит от горения проповедника, а оно, в свою очередь, дается Святым Духом. Наши проповеди не преисполнятся огня, пока огонь Святого Духа не возгорится в наших сердцах, и мы не «воспламенеем Духом» (Рим. 12:11).
История, рассказанная о В. Е. Сэнгстере относится к той поре, когда он еще не был доктором Сэнгстером, и представляет собой биографический очерк, который был написан его сыном Полем и который, я надеюсь, правдив. Однажды Сэнгстеру довелось участвовать в опросе кандидатов на служение в методистской церкви, и вот пред ним предстал молодой, немного нервный человек. Когда речь дошла до него, этот кандидат сказал, что он несколько робок и не принадлежит к тому типу людей, которые могут зажечь Темзу, то есть внести оживление в жизнь города. «Мой дорогой юный брат, - ответил умудренный жизнью Сэнгстер, - мне не важно можете ли вы зажечь Темзу или нет. Я хочу знать только одно: если я схвачу вас за шиворот и погружу в эту самую Темзу, раздастся ли хотя бы шипение?» Иными словами. горит ли сам молодой человек? И это очень важный вопрос.
Как мы можем заново поженить тех, кто никогда не разводился, то есть истину и красноречие, разум и страстность, свет и огонь? Некоторые проповедники окормляют паству превосходной теологией, однако создается впечатление, что она только что из холодильника. Нет тепла, нет жара, нет огня. Другие сразу бросаются в огонь, однако богословия у них при этом почти нет. Сочетание пламенного богословия, страстной истины и рассудительного красноречия почти неотразимо в своем воздействии, однако как же его достичь? В чем секрет всего этого - Святой Дух. Иисус назвал его «Духом истины», и, как известно, на день Пятидесятницы Он явился в виде «огненных языков». Поскольку обе стороны присутствовали в Нем неразделимо, неразделимыми должны они оставаться и в преисполненном Духа христианине. Как только мы позволим Ему свободно действовать в подготовке и чтении наших проповедей, свет и огонь, истина и страстность вновь сольются воедино.
Второй секрет успеха нам помогут разгадать те два ученика, вместе с которыми Христос направляется в Еммаус в полдень после первой Пасхи. Когда Он стал невидим для них, они сказали друг другу: «Не горело ли в нас сердце наше, когда Он говорил нам по дороге и когда изъяснял нам Писание?» (Лук. 24:32). Нет сомнения в том, что горение сердца, пережитое ими, было эмоциональным переживанием, глубоко взволновавшим их. Однако когда это началось? Это началось тогда, когда Он заговорил с ними, изъясняя им Писание, когда перед ними блеснули новые грани истины, зажженной огнем, - той библейской, благовествующей Христа истины, которая воспламеняет сердце.
ЮМОР И ПРОПОВЕДЬ
После того как мы признали необходимость наличия серьезности в наших проповедях, с неизбежностью возникает вопрос о том, уместно ли проповеднику иногда вызывать смех у собравшихся. На первый взгляд серьезность и смех кажутся чем-то несовместимым, и мы соглашаемся с Ричардом Бакстером, который писал так: «Что бы вы ни делали, люди должны видеть, что вы пребываете в добром строгомыслии... Вы не должны смущать сердца человеческие своими шутками...»54 Однако в действительности проблема столь просто не решается, ибо «время плакать и время смеяться» (Ек. 3:4). Мы видели, что нет необходимости непременно изгонять слезы с кафедры, но, быть может. именно поэтому не надо изгонять оттуда смех? Начнем наше исследование с учения Христа. ибо многие как будто сходятся в том, что юмор был одним из видов оружия в арсенале Учителя. В 1965 г. Элтон Трублад, преподаватель философии в Эрламском колледже и известный американский квакер, написал книгу «Юмор Христа». Он рассказывает нам что мысль о книге зародилась у него во время чтения 7-й главы Евангелия от Матфея, где речь идет о сучке и бревне в глазу грешника: во время чтения этой главы на семейной молитве его четырехлетний сын неожиданно рассмеялся. В дальнейшем Трублад насчитал тридцать смешных отрывков в синоптических Евангелиях и поставил под сомнение «надуманный образ Христа, который якобы никогда не смеялся»55, но, напротив, всегда был мрачен, угрюм и печален. В тоже время он стремился показать, что наиболее типичной формой юмора, используемой Христом, была ирония («высмеивающая перед людьми порок или безрассудство»), а не сарказм (который жесток и ранит свои жертвы).
«Очень важно понять, - пишет Трублад, - что очевидная цель Христова юмора сводится к тому, чтобы прояснить и углубить понимание истины, а не причинить боль. Вероятно, некоторая доля обиды неизбежна, особенно когда... высмеивается человеческая гордость, однако принципиальное устремление заключается не в том, чтобы обидеть... Истина и только истина - вот какова цель... Разоблачение ошибок, и благодаря этому выявление истины»56.
Другим ученым, ясно показавшим наличие элементов юмора в учении Иисуса был Т. Р. Главер, выпустивший популярную книгу «Иисус в истории»57. Хорошим примером является карикатурное описание Иисусом книжников и фарисеев, которые добросовестно выполняют мелкие предписания, пренебрегая «важнейшим в законе». Несогласованность в соблюдении норм закона уподобляет из возжаждавшей толпе, которая «оцеживает комара, а верблюда поглощает» (Матф. 23:23-24). Главер заставляет нас смеяться, рисуя образ человека, пытающегося поглотить верблюда: «Многие из нас когда либо представляли себе этот процесс и ряд тех ощущения, когда длинная волосатая шея проскользнула в горло фарисея, - и далее вся повисшая в воздухе масса, - один горб, затем второй - оба проскользнули туда же, а он и не заметил, - затем ноги, все четыре, вместе с узловатыми коленями и большими мягкими ступнями, Фарисей поглотил верблюда, даже не заметив этого»58.
Даже если Иисус только использовал это выражение, не пытаясь его описывать, все равно его слушатели уже готовы были рассмеяться. Принимая во внимание положенное Иисусом начало, вряд ли стоит удивляться тому, что использование юмора в проповеди и наставлении имело долгую и почтенную традицию. Особого расцвета она достигла во время Реформации XVI в., когда Мартин Лютер в Европе и Хью Лэтимер в Англии использовали грубоватую изобразительную мощь своих проповедей. Они рисовали карикатуры, поясняя их словами до сих пор вызывают у нас смех.
Таким образом, юмор - вещь законная, однако в его использовании нам необходимо знать меру и благоразумно относиться к выбору тем, над которыми мы хотим посмеяться. Смертному и падшему человеку всегда не подобает смеяться над Богом, будь то Отец, Сын или Святой Дух. В равной мере грешникам не подобает смеяться над распятием и воскресением Иисуса, благодаря которым совершено их спасение, или же над серьезным содержанием последних свершений, то есть над смертью, судом, раем и адом. Эти темы как таковые смеха не вызывают, и пытаясь сделать их смешными, мы опошляем их. Люди могут перестать всерьез относиться к нам, и тогда наше служение в своей невыразительности уподобится Лоту, который побуждал своих зятьев бежать из Содома, поскольку Господь задумал разрушить его, однако «зятьям показалось, что он шутит» (Быт. 19:14). Читая лекции в Йельском университете, Филиппс Брукс был совершенно прав, выражая презрение к «духовному шуту», который, «возлагая свои руки на множество священных вещей, пятнает все, к чему ни прикоснется»59. Такой безответственный фигляр, продолжает он, совершенно не понимает, что «юмор - нечто весьма отличное от легкомыслия»60.
Какова же ценность юмора, если прибегать к нему в должном месте и должным образом? Во-Первых, он снимает напряжение. Многим трудно сохранить умственное сосредоточение или вынести эмоциональное нарастание в течение длительного периода времени. Им надо расслабиться на несколько минут, и одним из самых простых, быстрых и здоровых способов помочь сделать это состоит в том, чтобы рассказать им какую-либо шутку и рассмешить их.
Во-вторых, смех обладает исключительной силой, способной разрушить оборонительную установку человеческой психики. Представим, что человек приходит в церковь в упрямом и непокорном расположении духа. Он не намерен отвечать на благовестие или менять свою точку зрения на ту или иную проблему. Вы видите это по его лицу: складка у рта и нахмуренные брови - все свидетельствует о его непреклонности. Однако, когда неожиданно для себя он вдруг рассмеется, его сопротивление рушится. Эту силу юмора хорошо знал Джеймс Эггри (1875-1927). Родившись на Золотом Береге, он получил образование в Соединенных Штатах, был первым проректором Эчимот-колледжа и глубоко интересовался проблемой расовой гармонии. Когда он содействовал инспектированию образовательного уровня жителей западной, южной и восточной Африки, люди боялись, что его искренность приведет к обострению ситуации. Однако бояться не было нужды. «Сначала я заставляю их хохотать, - говорил он, - а потом вбиваю в них истину»61. Или, как точно выразился Кристофер Мэрли: «После веселья - тихий, кроткий голос»62.
И, наконец, третье и самое большое преимущество юмора состоит в том, что он смиряет нас, высмеивая издержки нашего самомнения. Я не знаю лучшей разработки этой темы, чем та, которая представлена в первой главе книги Рональда Кникса «Очерки о сатире»63. Названный Хортоном Дэйвсом «Его величеством Смехом, фонтаном веселья и изящества»64, он во введении к своей книге стремится провести различие между остроумием, юмором, сатирой и иронией. «Сферу юмора, - пишет Кнокс, - преимущественно составляет человек и его дела, представленные в весьма неподобающих, весьма неожиданных и нелепых обстоятельствах, умаляющих человеческое достоинство... Человек, поскользнувшийся на гололеде, выглядит смешно, поскольку он неожиданно утратил свою вертикальную походку, возвышавшую его над другими как существо двуногое. Нет ничего смешного, когда падает лошадь... Только человек обладает достоинством и поэтому только он и может быть смешон... Во всяком юморе так или иначе речь идет об утрате достоинства, о потере благородства. Предметному миру юмор несвойственен, и везде, где имеет место шутка, в основе ее так или иначе замешан человек, будь то полуангел или полузверь»65.
Смеяться над чьими-то слабостями значит делать кому-то комплимент, так как этот смех признает природное достоинство человека и не принимает всерьез отклонений от подлинно человеческого поведения, выражающихся в гордости, самомнении и мелочности. Все это смешно потому, что оно не подобает истинному статусу человека. Кроме того, юмор может быть направлен против себя самого: можно смеяться над своими собственными манерами, над своим смешным несоответствием истинно человеческим качествам. «Сатира, - продолжает Рональд Кнокс, - рождена для того, чтобы бичевать постоянные или даже временные безрассудства человека как такового... Смех - это смертоносный динамит, который упрятан в заряд сатиры и который, будучи безошибочно направлен на выбранную цель, наносит ей целительные раны»66. Резюмируя точку зрения Кнокса, можно сказать, что смех (особенно сатирического толка), вышучивая наше человеческое безрассудство, свидетельствует в нашем падении и стыдит нас вплоть до раскаяния. Поэтому мы, проповедники, должны искуснее и чаще пользоваться сатирой, никогда не забывая о том, что, смеясь над другими, мы, учитывая всеобщую склонность человека к напыщенности и безрассудству, смеемся и над собой. В «Таинственном страннике» Марка Твена сам сатана напоминает роду человеческому67, что при всей его бедности он, «несомненно, обладает одним действительно эффективным оружием - смехом». Как, например, можно разрушить какой-нибудь «колоссальный обман»? «Только смех может разбить его вдребезги и разметать на куски. Ничто не в силах устоять против атаки разума»68.
Одним из наших современников, который с большим эффектом пользуется оружием, является Малькольм Маггеридж. Как бывший издатель журнала, который он шутливо называет «якобы юмористическим журналом по прозванию «Панч», он имел серьезное основание поразмышлять над смыслом смеха, который «наряду с мистическим просветлением является самым ценным даром и благословением, нисходящим к нам на землю». Более того, он склонен рассматривать смех как «изнанку мистицизма», поскольку мистик устремляется вверх к Богу, в то время как юморист признает нашу неспособность найти Его. Он считает, что этот парадокс проиллюстрирован в знаменитых соборах средневековой Европы, которые имели как «устремляющийся в небо шпиль», так и «ухмыляющуюся и льнущую к земле гаргулью». То и другое представляло собой не безвкусное сочетание, а взаимодополнение: «шпиль, возносящийся к вечной небесной славе» и «гаргулья, смеющаяся над причудами смертных людей». Вместе они помогают нам определить юмор как «гротескное выражение непреодолимого неравенства между человеческим устремлением и его реализацией»69. Некоторые читатели Малколма Маггериджа считали, что он склонен только к едкой критике чужих неудач, однако мы хотим напомнить, что он не щадил и себя самого. Шпиль и гаргулья олицетворяли его собственную жизнь, и он признается, что существует пропасть между его небесными образами и его земными достижениями. Он стремится сохранить верность реальности Христа, которого он постиг, однако с грустью добавляет: «Мне ненавистно думать как много тысяч миль эта бренная плоть по той или иной причине таскалась по миру»70.
Такой юмор, разумеется, не следует изгонять из проповеди. Напротив, Если мы смеемся над положением человека и тем самым над собой, юмор помогает нам сохранить реальный взгляд на вещи. Нередко именно благодаря смеху мы ясно улавливаем проблески тех высот, с которых пали, и тех глубин, в которые мы погрузились, первоначально влекомые томительным желанием «искупления, исцеления, обновления и прощения». Таким образом юмор может быть настоящей подготовкой к благовествованию и поскольку он пробуждает в сердцах чувство стыда за то, что мы есть, и стремление к тому, чем мы могли бы стать, нам с радостью надо привносить его в богослужение, делая это в интересах проповеди.
ВРЕМЯ ПРОПОВЕДИ
У меня часто спрашивали, сколько времени, на мой взгляд, должна занимать проповедь, однако на этот вопрос невозможно ответить, так как здесь существует много привходящих фактором. Это зависит от обстановки и темы, от таланта проповедника и степени зрелости общины. Однако, мне кажется, было бы справедливо поднять эту проблему именно в главе, посвященной искренности и серьезности, так как я считаю, что, в конечном счете, любая проповедь должна длиться ровно столько, сколько необходимо проповеднику, чтобы высказать все, что он хочет высказать. В основном община начинает проявлять нетерпение не потому, что проповедь длится долго, а потому, что она скучна и порой кажется, что и сам проповедник почти не заинтересован в том, что он делает. Как сказал Х. В. Бичер, «верный путь сократить проповедь - это сделать ее интереснее»71.
Апостол Павел постоянно предостерегает проповедников от многословия, памятуя о судьбе бедного юноши по имени Евтих, который во время продолжительной проповеди уснул, выпал из окна и был поднят замертво. Проповедь Павла состояла из двух частей: первая длилась от заката до полуночи, а вторая - от полуночи до рассвета (Деян. 20:7-12). Однако это не рекорд. Согласно книге рекордов Гиннеса72 за 1980 г. самая долгая из когда-либо читанных проповедей длилась двадцать три часа. Она была произнесена преподобным Дональдом Томасом Бруклинским и длилась в промежутке с 18 по 22-е сентября 1978 г. Оставив в стороне эту проповедь, которая скорее похожа на бессмысленное состязание, отметим, что существует множество примеров проповедей, длившихся по несколько часов. В своей дневниковой записи от 19 октября 1739 г. Джон Весли рассказывает, что он проповедовал В Холлшире, в Кардиффе, с «такой свободой в манере речи», которую испытывал не часто. «Мое сердце выросло настолько, - продолжает он, - что я не знал, как мне закончить, и так продолжалось три часа».
Первая проповедь Джонатана Эдвардса, прочитанная им в Пристоне после своего назначения ректором в 1758 г., была посвящена «постоянству Христа». «Она длилась свыше двух часов, однако говорили, что присутствующие слушали со столь глубоким вниманием и интересом, что позабыли о времени и удивлялись, что она окончилась так скоро»73.
Будучи ректором университета св. Эндрюса Ричард Чэнинг Мур (1762-1841), позднее ставший епископом штата Вирджиния и главой американской епископальной церкви, собирал на свои проповеди множество прихожан. «По завершении воскресного богослужения один из членов общины встал и сказал: «Доктор Мур, люди не хотят уходить, пожалуйста, скажите нам еще одну проповедь». Он согласился. Однако и потом они продолжали алкать Слова жизни. Последовала третья проповедь, в завершение которой проповедник сказал: «Мои возлюбленные братья и сестры, теперь вам надо разойтись, ибо хотя я и с удовольствием возглашаю радостную весть о спасении, мои силы на исходе, и я не могу больше говорить»72.
Я привел эти три примера (проповедь Джона Весли, длившуюся три часа, двухчасовую проповедь Джонатана Эдвардса и три следовавших друг за другом проповеди Чэнинга Мура) отчасти потому, что все они принадлежат к одному и тому же неторопливому веку, а отчасти потому, что все они были ответом на необычный духовный голод отдельных общин. В викторианскую эпоху нормой проповеди была сорокапятиминутная ее продолжительность, и нередко целый час (который, кстати, иногда уходил на то, чтобы осушить стакан вина) могла вытерпеть только довольно зрелая община, не говоря уже о сегодняшних столь желанных и долгих проповедях. Однако ив те дни некоторые прихожане вели себя беспокойно. Сперджен рассказывает об одном фермере, который жаловался ему на молодого священника, который проповедовал слишком долго. «Сэр, - говорил он, - ему надо заканчивать в четыре, а он продолжает еще полчаса, а в это время мои коровы стоят недоенные! Как бы это понравилось ему, если бы он сам был коровой?» В этом вопросе была большая доля здравого смысла, комментирует Сперджен. Обществу защиты животных от жестокого обращения следовало бы предъявить иск этому юному грешнику. Разве смогут извлечь какую-либо пользу из услышанного, если все их думы заняты коровами?75
Известно, что, идя навстречу несдержанности викторианцев, многие проповедники сократили свои проповеди до десятиминутной беседы. Прихожане не могли расти духовно здоровыми при такой скудной диете. «Игрушечные проповеди порождают игрушечных христиан», - это высказывание приписывали Кэмпбелу Моргану и Стюарту Болдену, современникам той эпохи. Примерно так же говорил и П. Т. Форсайт: «Краткость может быть душою остроумия, но проповедник - не острослов... Христианство кратких проповедей - христианство недалекое»76. Я счастлив, что сейчас такой взгляд на проповедь распространяется все больше и больше. В своей статье, опубликованной в журнале «Таймс» 6 августа 1977 г. епископ Манчестерского университета Р. П. Хэнсон сожалел об «отсутствии глубины и серьезности» в церкви, в значительной степени определяя это краткими проповедями. «Даже сам архангел Михаил не смог бы никого обратить за десять минут, - писал он. - Несмотря на то, что проповеди епископа Вильяма Коннера Мэгги характеризуются как непрерывные упражнения ясного осмысления религиозных проблем», продолжает Хэнсон, «проповедь, длящуюся только десять минут, нельзя назвать непрерывными упражнениями ни в какой области: такое невнимание к проповедованию Слова является признаком легкомыслия в религии».
Говоря о времени, необходимом для проповеди, нельзя учредить каких-то твердых и строгих правил на этот счет за исключением, быть может, того момента, что десять минут - это слишком мало, а сорок - слишком много. Кто-то мудро сказал, что любая проповедь должна «выглядеть минут на двадцать», даже если в действительности она длится дольше. Проповедник поступит благоразумно, если, прибыв в новую церковь, предложит общине то, к чему она привыкла. Однако постепенно, когда Слово Божие разбудит их аппетит, они сами начнут просить большего.
Эта глава носила несколько субъективный характер, однако такой она и должна была быть, ибо проповедь никогда нельзя отделить от проповедника. В конечном счете именно он определяет, что ему говорить и как говорить. Он может на мгновенье узреть весь триумф проповеди и постичь ее богословский смысл. Он может старательно исследовать тему и хорошо подготовиться. Он может видеть необходимость связать Слово с миром и искренне желать наведения мостов между ними. И тем не менее у него может не быть жизненно необходимых компонентов духовной реальности личности, отсутствие которых ничто не сможет компенсировать. Искренность и серьезность не являются теми качествами, которые могут быть привнесены извне, как украшения, которые мы вешаем на рождественскую елку. Они - плоды Духа, характеризующие ту личность, которая верит в то, что говорит и чувствует, что говорит.
В начале нашего столетия Е. М. Баундз писал, что «за проповедью стоит человек, целиком и полностью. Проповедь - это не часовое выступление, а истечение жизни. Необходимо затратить двадцать лет жизни, чтобы подготовить проповедь, ибо необходимо двадцать лет, чтобы стать человеком»77. Ему вторит Джеймс Блэк, считающий, что «лучшей проповедью всегда является естественный преизбыток зрелого ума и свидетельство возрастающего опыта. Хорошую проповедь нельзя сделать, ее можно только выстрадать»78.
Мне нравятся эти два слова: «истекать» и «переливаться» («преизбыточествовать»). Они кратко выражают ту мысль, что истинная проповедь никогда не представляет собой поверхностной активности; она поднимается из глубины личности. Сам Иисус обращал на это особое внимание. Он говорил, что без вечного источника животворного Святого Духа из нас никогда не потекут реки живой воды и что от избытка сердца говорят уста (см. Иоан. 4:14; 7:37-39; Матф. 12:34).
1 Baxter, Reformeed Pastor, p. 162.
2 Spurgeon, Lectures, First Series, p. 4.
3 Haslam, pp. 48-49.
4 1 Тим. 4:12; Тит. 2:7; 1 Петр. 5:3.
5 Bavinck, p. 93.
6 Spurgeon, Lectures, Ferst Series, pp. 12-13.
7 Brooks, Lectures, pp. 5, 28.
8 Beecher, p. 16.
9 Manning, p. 138.
10 Black, p. 6.
11 cf. Shurgejn, Lectures, Secjnd Series, p. 45.
12 Baxter, Reformed Pastor, p. 162.
13 Golding, p. 210.
14 Golding, p. 217.
15 Black, p. 23.
16 Houlton, pp. 60-61, 79.
19 Один из них - Тони Вотресон, профессор вирусологии при королевской Медицинской школе усовершенствования врачей в Хаммерсмите. В силу присущей ему скромности он склонен считать, что, по зрелом размышлении, его замечания были, вероятно, «дерзки, злонамеренны и незрелы» и что они скорее касались технической стороны в структуре и произнесении проповеди, нежели действительно важных вопросов о миропомазании, вознесении Христа и благословении народа. Однако, я думаю, он недооценивает значение той критики и помощи, которую оказал мне.
20 Spurgeon, Lectures, Second Series, p. 132.
21 ibid., p. 29.
22 Spurgeon, Lectures, First Series, p. 131.
23 Alexander, p. 20.
24 Broadus, Preparation and Delivery, p. 218.
25 Hernandez, p. 241.
26 Alexander, p. 6.
27 Twain, pp. 50-51.
28 Spurgeon, Lectures, Second Series, p. 46.
29 Pollock, Whiterfield, p. 263.
30 David Smith, Expositor’s Greek Testament.
31 Dargan, Vol. 2, p. 174.
32 Baxter, Poetical Fragments, pp. 39-40.
33 Baxter, Reformtd Pastjr, p. 110.
34 ibid., p. 106.
35 Spurgeon, Lectures, First Series, pp. 138-139.
36 ibid., p. 140.
37 ibid., p. 149.
38 ibid., p. 146.
39 ibid., p. 148.
40 Две статьи Нормана Сайкса о Джеймсе Вудфорде см. в Тheology, vol. 38 No.224, February 1939 and No.227, Vay 1939.
41 Hoprins, p. 65.
42 ibid., p. 162; Cfrus, p. 445.
43 Spurgeon, All-Rjund Vinistry, p. 175.
44 ibid., p. 173.
45 ibid., p. 224.
46 Alexander, p. 266.
47 ibid., p. 25.
48 Morgan, g. c., Preaching, pp. 14-15.
49 ibid., p. 36.
50 ibid., p. 37.
51 1971.
52 Lloyd-Jones, Preaching, p. 97.
53 Lloyd-Jones, Warfare, pp. 273-274.
54 Baxter, Reformed Pastor, p. 145.
55 Trueblood, p. 10. Рассказывают, что Лентулий, ставший римским консулом в 24 г. до Р. Х., представил сенату описание Иисуса, в котором были следующие слова: «Нельзя припомнить, чтобы кто-либо видел его смеющимся». Однако в действительности это утверждение было сделано не ранее 1680 г. и его подложность очевидна.
56 ibid., pp. 49-53.
57 1917.
58 Glover, p. 44.
59 Brooks, Lecnures, p. 55.
60 ibid., 57.
61 Men Who Served Africf, p. 154.
62 Luccock, p. 192.
63 1928.
64 Davies, p. 116.
65 Knox, pp. 13-15.
66 ibid., pp. 26-27.
67 1916.
68 The Portable Mark Twain, p. 736.
69 Цитата взята из вступительного слова, сказанного Маггериджем в Гордон колледже (штат Массачусетс), хотя в частном письме от 24 сентября 1979 г. он писал мне, что много раз испоьлзовал образ «гаргульи и шпиля» в своих статьях и выступлениях. «Если мне не изменяет память, - писал он, - впервые этя идея пришла мне в голову в Солсбери, указав на гаргулью, с такой злобной ухмылкой льнущую к земле».
70 Muggeridge, Chronicles, The Green Stick, p. 98.
71 Beecher, Lectures, p. 257.
72 Cuinnes Book of Records, 1980, p. 228.
73 Dwight, p. 577.
74 Chorley, p. 39.
75 Spurgeon, Lectures, First Series, pp. 144-145.
76 Forsyth, Positive Preaching, pp. 109-110.
77 Bounds, p. 11.
78 Black, p. 37. См. также: Martin, Whft’s Wrong with Preaching Today?
Во всем мире сегодня ощущается крайняя нужда в смелых и мужественных проповедниках, таких, какими были апостолы ранней Церкви, которые. «исполнившись Духа Святого, говорили Слово Божие с дерзновением» (Деян. 4:31, ср. 13). Никогда не будет хорошим тот проповедник, который идет на поводу у людей, их вкусов, и желаний. Мы призваны исполнять свой священный долг - проповедовать Евангелие, провозглашать слово Божие, а не то, что угодно людям. Многие из современных служителей Церкви подвержены болезни, называемой «услаждением слуха», в результате чего они уподобляются учителям. которые льстят слуху людей, «не приемлющих здравого учения, но по своим прихотям избирающих себе учителей» (2 Тим. 4:3). Мы не можем потворствовать желаниям и прихотям людей, мы также не должны поддаваться соблазну, но подобно апостолу Павлу не пропускать «ничего полезного, о чем вам не проповедовал бы и чему не учил бы вас, ибо я не упускал возвещать вам всю волю Божию» (Деян. 20:20,27). При выборе текстов и тем для проповеди мы не должны руководствоваться своими собственными симпатиями или существующей модой. Лекарство, предлагаемое в Евангелии, прописано Великим Целителем, и нам нужно ни прибавлять, ни убавлять ничего, чтобы сделать его приятнее для больного. Его надо подавать в чистом виде, таким. как оно есть. Нам также не следует опасаться, что люди не примут его. Разумеется, некоторые могут отойти, но большая часть откликнется и не останется равнодушной. Джордж Батрик считаем, что «люди уходят из церкви не столько из-за суровой истины, вызывающей у них чувство тревоги и неловкости, сколько из-за не имеющих значение мелочей, вырабатывающих у них чувство тревоги и неловкости, сколько из-за не имеющих значение мелочей, вырабатывающих у них пренебрежительное отношение»1.
В одной из своих Йельских лекций 1877 г. Ф. Брукс сказал, что «мужество - это непременное качество для пастора... Если вы испытываете страх перед людьми и являетесь рабом их мнения, тогда оставьте свое пасторское служение и займитесь чем-либо другим: изготовляйте обувь, сознательно пишите плохие картины, которые удовлетворяют их вкусам, - займитесь чем угодно, но только не посвящайте своей жизни проповедованию не того, что сказал Господь, а того, за что вам платят деньги. Будьте мужественны. Будьте независимы»2.
«Боязнь пред людьми ставит сеть» (Притч. 29:25), и многие проповедники, действительно попадают в нее. Но раз попав в эту сеть, человек уже более не свободен и становится рабом человеческого мнения.
О ТРАДИЦИИ МУЖЕСТВЕННОЙ ПРОПОВЕДИ
Христианский проповедник, желающий с Божьей помощью и в наши дни оставаться верным и честно исполнять свой долг, может с избытком черпать вдохновение в вековой традиции, начиная с ветхозаветных времен. Моисей был первым пророком, который услышал слово Божие, уверовал в него и подчинился услышанному. Затем он провозгласил Слово Божие, несмотря на сопротивление людей и одиночество, на которое, в результате, он был обречен. Однако отчетливый и ясный характер эта традиция обретает в период монархии, точнее, начиная с пророка Илии. Правда, проводимые им цифры досадно искажены, когда он говорит, что все люди Израиля отошли от Завета Господня и «только я, один я остался». На самом же деле более семи тысяч человек не склонили головы перед Ваалом (4Цар. 19:9-18). Но несмотря на это, смелость, с которой он обличал властителей, попиравших как божественную, так и человеческую справедливость, не может не вызывать восхищения. Он бросил вызов пророкам Ваала и посрамил их публично, обвинил царя и царицу в убийстве Навуфея и захвате его виноградника. И в том и в другом случае он действовал в одиночестве. Это был прекрасный прецедент, и впоследствии случаи, когда пророк противился царю, слово духовного лица - царской власти, стали обычным явлением в пасторском служении. Нафан обличил царя Давида в прелюбодеянии с Вирсавией и убийстве ее мужа. Амос резко осудил Амесию, священника Вефильского. который пытался заставить Амоса замолчать и предрек ему ужасную участь (7:10,17).
Другой пример одинокого голоса - пророк Иеремия. С самого начала его проповеднического служения Господь предупредил его, что народ и цари будут выступать против него за его предсказания о всенародном бедствии. Бог сказал ему: «Я поставил тебя ныне укрепленным городом и железным столбом и медною стеною на всей этой земле, против царей Иуды, против князей его, против священников его и против народа земли сей. Они будут ратовать против тебя, но не превозмогут тебя» (Иер. 1:17-19). И несмотря на некоторые непростительные приступы отчаяния, жалости к себе, желания отмстить за себя, позиция Иеремии, выступающего в одиночестве, вызывает глубокое уважение. Он был настоящим патриотом и сознавал, что только искреннее покаяние может спасти народ. Однако он был призван огласить народу суд Божий и кару за его отступничество, о пленении народа Вавилоном. Пророк был обвинен в том, что он не любит свою страну, и даже в измене ей.
Кульминационной точкой ветхозаветней пророческой традиции является «глас вопиющего в пустыне» - Иоанн Креститель. Иисус Христос говорит о нем как о подлинном пророке, исполнителе Слова Божия; он не носит мягких одежд подобно людям, живущим в царских чертогах и погруженным в исполнение плотских желаний, он не колеблется, как трость, от людского мнения (Матф. 11:7-11). Он - Илия, которому должно прийти. Пасторское служение Иоанна также включает два аспекта: религиозный и социальный. Он объявляет о приближении Царства Божия и уличает царя в прелюбодеянии. За свою смелость он поплатился жизнью и стал последним в длинном списке пророков-мучеников. которых Израиль не принял и убил (ср. 2Пар. 36:15-15; Матф. 23:29-36; Деян. 7:52). Затем они убили своего Мессию и преследовали Его учеников (ср. 1Фес. 2:15).
Сам Иисус Христос выступает смело и без всяких компромиссов. В конце Его жизни посланники фарисеев обратились к Нему со словами : «Учитель, мы знаем, что Ты справедлив и истинно пути Божию учишь, и не заботишься об угождении кому-либо, и не смотришь ни на какое лицо» (Матф. 22:16). Не удивительно поэтому, что Он пользовался популярностью в Галилее только около года, и при этом враждебность властей все возрастала, пока они, наконец, не приняли решение убить Его. Иисус говорил Своим ученикам, что ученик не выше учителя, и если преследователи учителя преследовали его, то и учеников Его постигнет та же участь. Так случилось. В Деяниях Лука свидетельствует о том, что в начале арестовали и посадили в темницу Петра и Иоанна, затем были замучены Стефан и Иаков. Апостол Павел подвергался всевозможного рода гонениям и унижениям со стороны противников евангельского учения. Преследование это было прямым следствием открытой и дерзновенной проповеди (греч. parresia - дерзновение. - Прим. пер.) Истины Христовой, характерной для первых христиан (Деян. 28:30-31). Именно об этом больше всего мечтал Павел, говоря о своем служении. Он пишет своим друзьям из тюрьмы и просит их молитв о нем: «дабы мне дано было слово устами с дерзновением возвещать тайну благовествования... дабы я смело проповедовал, как мне должно» (Ефес. 6:19-20). Даже находясь в темнице, Павел не молчал; он использовал свое заключение как еще одну возможность для смелой проповеди. Лука заканчивает повествование о деяниях апостолов тем, что Павел остается под домашним арестом в Риме. Но и здесь в течение двух лет он принимал всех, приходивших к нему, проповедуя и уча «со всяким дерзновением невозбранно» (Деян. 28:30-31). Традиция смелого свидетельствования Слова Божия и связанного с этим страдания непрерывно прослеживается в служении пророков в Ветхом Завете, апостолов и Самого Господа в Новом Завете, а также на продолжении всей истории существования Церкви. В качестве иллюстрации к сказанному можно привести несколько примеров, чтобы вдохновить нас следовать этим же путем и излечить нас от порочного стремления стать «популярным проповедником». Начнем с Иоанна Златоуста, проповедника конца четвертого века. Проповеди его отличались смелостью, красноречием, выразительностью и проникновенностью. Он проповедовал вначале в Антиохии, а затем в течение шести лет как архиепископ Константинопольский, но был отстранен от кафедры и сослан за то, что разгневал императрицу. Он смело осуждал процветавшие в городе пороки и «бесстрашно обличал всех и вся, не взирая на лица и их положение»3. Взять, например, его семнадцать бесед на Евангелие от Матфея, где он поясняет, в частности, сказанные Иисусом слова «не клянитесь вовсе» (Матф. 33:37). Он был непоколебим в мнении, что паства должна со всей серьезностью принимать и исполнять заповеди Господни. «Если я увижу, - говорил он, - что кто-либо из вас противится этому. я не позволю такому человеку, так же, как блудникам, прелюбодеям и убийцам, переступить этот священный порог и участвовать в совершающихся здесь бессмертных таинствах... И пусть никто, ни богатый, ни монах не кичится здесь передо мною, высказывая знаки неудовольствия. Я не придаю этому никакого значения, для меня это ничто. Каждый предстанет пред Богом и даст отчет за себя», - подчеркивал Иоанн Златоуст4.
Теперь обратимся к Уиклифу, предтече английской Реформации, жившему тысячу лет спустя. Перед ним стояла трудная задача выступить в одиночестве с прямой критикой церковного учреждения. Он обрушился на духовенство за его привязанность к земным благам, сравнивая его с книжниками и фарисеями; на папство, обвиняя его в коррупции и в ошибочном учении о преосуществлении. Несколько раз его привлекали к суду, но всякий раз за него вступались друзья, и ему удавалось избежать приговора. Однако многие из его последователей были казнены за ересь, например, лолларды, которых сожгли на костре.
С появлением Мартина Лютера свет Реформации озарил Европу. С феноменальной храбростью он выступал против власти Папы, против индульгенций, и отстаивал свою точку зрения на Слово Божие. Можно открыть любую из его книг наугад, и на каждой странице мы найдем примеры смелых высказываний. В комментарии на Нагорную проповедь он говорит: «Я проповедник, и у меня должны быть зубы, чтобы кусаться и сражаться за истину»5. И далее: «Тот, кто хочет быть проповедником и честно исполнять свой долг, должен быть всегда свободен и свидетельствовать истину независимо и бесстрашно. Он должен обличать любого, ко заслуживает обличения, идет ли речь о великом или о простом человеке, о богатом или о бедном, друге или враге. Алчность не позволяет поступать так из страха лишиться кормушки после обличения важной персоны или кого-либо из ее друзей. Поэтому алчность кладет свой свисток в карман, где он и пребывает в покое...»6.
Однако ни один из христианских проповедников не проявил столько смелости, сколько проявил ее шотландский реформатор Джон Носк. Это был хрупкий, небольшого роста человек со страстной манерой речи. После своего возвращения в Шотландию в 1559 г. из Швейцарии, где он был в ссылке в течение шести лет, он своими смелыми проповедями вдохнул новую жизнь в сердца шотландцев, которые страстно стремились в лоно шотландской реформистской церкви. Посланник королевы Елизаветы писал о нем в своем донесении: «Голос одного человека за один час может вселить в нас больше жизни, чем 500 труб, непрерывно трубящих нам в уши»7. Нокс публично выступал против замышлявшегося брака шотландской королевы Марии с Дон Карлосом, сыном испанского короля Филиппа, так как это привело бы к укреплению инквизиции и власти папы в Шотландии - как политической, так и религиозной. Он громко заявлял, что этот союз «вытеснит Иисуса из нашего королевства». Королева была глубоко оскорблена, послала за Ноксом, протестовала, рыдала и поклялась отмстить. На что Нокс ответил: «Мадам, я полагаю, что вне кафедру проповедника мало кто может обижаться на меня. Но здесь, на кафедре, я не принадлежу себе, здесь я подчиняюсь Тому, Кто велит мне говорить прямо и откровенно и не льстить никому на свете» .
Нокс умер в 1672 г. и похоронен со всеми почестями на кладбище в Эдинбург при церкви св. Джайлса. Регент (граф Мортон) сказал на его могиле: «Здесь покоится человек, который никогда никого не боялся»8.
В течение последующих трех столетий проповедники продолжали традицию смелого свидетельствования и терпели страдания. Да и в наш двадцатый век можно привести немало примеров такого служения и страдания - не только в странах с фашистским и марксистским режимами или в странах, исповедующих ислам или индуизм, но также и в так называемых христианских странах Запада, где мы встречаем смелых проповедников, отказывающихся приспосабливать свои проповеди в угоду популярности. Здесь я ограничусь лишь одним примером - служением Преподобного Мартина Лютера Кинга-старшего, отца лидера борцов за гражданские права цветного населения Америки. Пастора Лютера Кинга, как известно, убили. Жена его сына, Коррета Скотт Кинг пишет о покойном отце своего мужа в книге «Моя жизнь с Мартином Лютером Кингом-младшим»: «...к этому времени (1964 г.) он уже прослужил пастором в баптистской церкви в Атланте тридцать три года. Это был большой человек и физически, и духовно. Он стоял на кафедре - сильный, свободный, никого на свете не боявшийся - ни белого, ни цветного, - говорил только сущую правду, проповедуя Слово Божие и изливая безграничную любовь на свою паству»9.
УСПОКАИВАТЬ И ТРЕВОЖИТЬ
Необходимо рассмотреть обстоятельства, которыми объясняется существование стойкой традиции непопулярной проповеди. Эта традиция прослеживается как в Ветхом, так и в Новом Завете, а также на протяжении всей истории Церкви, что противоречит естественному желанию проповедника быть популярным и скорее успокаивать людей. чем тревожить.
И проповедники и пророки сознают себя посредниками между Богом и людьми, свидетельствуя Слово Божие. В ветхозаветные времена даже языческие предсказатели, например, Валаам (независимо от его отношения к Израилю), осознавали, что их свобода ограничивается откровением, которое они имели от Бога. Несмотря на то, что царь моавитский Валак послал Валаама с поручением проклясть Израиль, он продолжал Израиль благословлять. Он говорил разгневанному Валаку: «...могу ли я что от себя сказать? Что вложил Бог в уста мои, то и буду говорить» (Чис. 22:38). Если язычник Валаам говорит о своей ограниченной свободе, о том, что не должен отходить в своих предсказаниях от Слова Божия, то тем более это должны были понимать пророки Израиля. Каждый из них был послан Богом, подобно Иеремии, чтобы исполнить Его повеление: «Вот Я вложил слова Мои в уста твои... и все, что повелю тебе, скажешь... не убавь ни слова» (Иер. 1:9,17; 26:2).
Но вопреки этой подлинной миссии пророков воспринимать и передавать Слово Божие возникает нечто прямо противоположное - лжепророчество. Израильские лжепророки отказались от следования откровению, а это повлекло для них утрату свободы. Они сочли для себя возможность стряпать проповеди на основе собственных догадок. Господь говорит: «Они рассказывают вам мечты сердца своего, а не уст Господних. Пророк, который видел сон, пусть и рассказывает его, как сон, а у которых Мое слово, тот пусть говорит слово Мое верно. Что общего у мякины с зерном?» (Иер. 23:18,28, ср. Иез. 13:2-3).
Трагедия состояла в том, что их сны и видения являли собой лишь «обманчивые надежды» и мирские иллюзии вместо здравого суждения, точнее, они говорили то, что от них хотели услышать люди. «Пророки пророчествую ложь... и народ Мой любит это» (Иер. 5:31). Они говорят «провидящим «перестаньте видеть» и пророкам «не пророчествуйте нам правды, говорите нам лестное, предсказывайте приятное, сойдите с дороги, уклонитесь от пути, устраните от глаз наших Святого Израилева» (Ис. 30:9-11, ср. Мих. 2:6-11). Израиль предпочел спокойствие во лжи беспокойной истине. Увы! Лжепророки были очень рады и жаждали угодить людям. «Они постоянно говорили пренебрегающим Меня: «мир будет у вас», «не придет на вас беда» (Иер. 23:17, ср. 5:12-13; Плач Иер. 2:14). Основной мотив их проповеди «все хорошо», а припев - «мир, мир», даже тогда, когда мира-то и не было. В результате «они врачуют раны народа Моего легкомысленно» (Иер. 6:14; 8:11). Подобно шарлатанам, они накладывают повязку там, где нужно решительное хирургическое вмешательство. Если же сравнить этих пророков со строителями, то можно сказать, что «когда народ строит стену, они белят ее». Другими словами, они выдавали официальные религиозные санкции и придавали видимость религиозной респектабельности всему тому, что люди хотели делать, как бы это ни противоречило воле Божией. Но люди не могут воздвигнуть стену, которая могла бы защитить их от гнева Божия, а побелка стены пророками не может скрыть ее трещин. И она падает от ветра и дождя, посылаемых судом Божиим» (Иез. 13:10; 22:28). Описанная c помощью этих двух метафор деятельность пророков передает одну мысль: нераскаявшиеся грешники мучаются от суда Божия. Раны их гноятся, а стены шатаются. Нерадикальные меры (повязка на ране, побелка стены) бесполезны. и те, кто применяет их, преступно безответственны, так как они уводят людей от действительности, с которой люди должны встречаться лицом к лицу. Отец Мэйпл в «Моби Дике», извлекая урок для проповедников из истории об Ионе, восклицает: «Горе тому, кто пытается маслом заливать волны, когда Господь затеял бурю!»10.
И без того сложное положение проповедников, остающихся верными Слову Божию, усугубляется тем, что они оказываются отчужденными не только от людей, но и от других проповедников. В церкви в настоящее время нет единства мнений даже по основным догматическим и этическим вопросам, на которых Писание дает ясный ответ. Мирян же пичкают с помощью телевизора и газет наставлениями, состряпанными так называемыми экспертами-теологами, которые спорят между собой. Это явление отнюдь не ново. В сущности, то же самое, что и столкновение между пророками и лжепророками, писанное в Библии. Прототипом такого конфликта может служить пророк Михей, сын Иемвлая. Царь Иудейский Иосафат и царь Израильский Ахав (оба были в свойстве) решили объединить свой силы и вернуть Рамоф Галаадский, оккупированный Сирией. Но прежде, чем начать войну против Сирии, они решили узнать, «что скажет Господь» (кстати, и до сих пор часто бывает, что вначале люди принимают решение и лишь потом обращаются к Богу за подтверждением правильности предпринятого шага с тем, чтобы придать определенную респектабельность своему поступку). Около четырехсот пророков, которых собрал царь Израильский, сказали: «Иди войной на Рамоф Галаадский. Господь предаст его в руки царя». Пророк Седекия, который, очевидно, имел склонность к саморекламе, надел на голову железные рога и сказал: «Так говорит Господь: сими избодаешь сириян до истребления их». Но Иосафату было не по себе, и он каким-то образом почувствовал, что есть другой пророк, который может изречь другое свидетельство. Ахав признался, что есть и другой пророк по имени Михей, сын Иемвлая, «но я не люблю его, ибо он не пророчествует обо мне доброго, а только худое». Несмотря на сказанное, за Михеем послали евнуха, который сказал ему: «Вот, речи пророков единогласно предвещают царю доброе, пусть бы и твое слово было согласно со словом каждого из них; изреки и ты доброе». Слова эти были, конечно, дружеским предостережением, однако исходили от дьявола, ибо было важнее - мнение большинства в пользу царя или слова Господа, свидетельствующие об обратном. И Михей без всякого колебания сказал: «Жив Господь? Изреку то, что скажет мне Господь». И когда он предстал перед двумя царями, «сидящими каждый на сидалище своем, одетые в царские одежды», его не ослепило великолепие их, он не дрогнул и смело сказал: «я вижу всех израильтян, рассеянных по горам, как овец, у которых нет пастыря». Это было предсказание гибели Ахава в этом сражении и одновременно опровержение того, что сказали пророки, совет которых исходил из уст и через «духа лживого». Один из пророков ударил его по щеке за его искренность и прямолинейность (3 Цар. 22:1-29).
Перед Михеем стояла проблема выбора: придерживаться господствовавшей точки зрения, обрести благосклонность царя и при этом оказаться лжецом перед лицом Бога или остаться один на один с общепринятым мнением, потерять расположение царя. но быть угодным Богу. К его никогда неувядаемой славе, он предпочел угодить Богу, а не людям. Имя его упоминается в Библии всего один раз в связи с этим событием, но он заслуживает более широкой известности и прославления. Это один из недостаточно прославляемых библейских героев. Перед христианскими проповедниками всегда стоит эта проблема выбора между истиной ценою потери популярности и лжесвидетельствованием в награду за известность. Хотелось бы, чтобы каждый из нас мог подписаться под Словом Хенсли Хенсона, написанными им после избрания в 1887 г. его главой Оксфордской палаты (Head of Oxford House) В Бетнал Грин: «Я нисколько не забочусь о популярности, так как я знаю, что она завоевывается ценою измены истине»11. Наверное, именно это имел в виду Иисус Христос, когда произносил следующие слова: «Горе вам, когда все люди будут говорить о вас хорошо, ибо так поступали со лжепророками отцы их» (Лук. 6:26). Ему, видимо, было совершенно ясно, что популярность как для пророков так и для проповедников покупается утратой ценности. В наши дни, похоже, лишь немногие из священнослужителей верят в это, во всяком случае, мало таких, кто готов подвергнуть себя риску поплатиться за эту веру. И действительно, правдивая проповедь Нового Завета по-прежнему оскорбляет человеческую гордыню, и те, кто проповедуют Слово Божие, не отступая от истины, не могут избежать хотя бы некоторой оппозиции. Апостол Павел в свое время обнаружил, что проповедь Христа распятого для самодовольных иудеев явилась камнем преткновения, а для посвященных эллинов - безумием. Никто не может познать Бога своею мудростью или добрыми делами. Бога можно познать только на кресте. Для образованных людей эта истина вдвойне оскорбительна. Она вызывает у них негодование: во-первых, потому что исключает любой другой путь, и, во-вторых, потому что они усматривают в этом нечто унизительное для себя. Кажется, что распятый Христос говорит нам: «Я здесь на кресте из-за вас. И если бы вы сами могли спасти себя, Я не был бы здесь». Человек начинает христианский путь, стоя на коленях и с преклоненной головой. Путь в Царство Божие лежит только через смирение.
Я часто благодарил Бога за то, что Он дал мне познать эту истину в самом начале моего христианского пути через осознание проявляющейся гордыни в моем собственном сердце и в других людях. Это случилось, когда я учился на последнем курсе в Кембридже, в колледже Святой Троицы. Недавно я сам обратился ко Христу и теперь, путь не очень удачно, пытаюсь поделиться благовестием с товарищем по учебе. Я стараюсь объяснить великое учение об оправдании только благодатью, о том, что спасение - свободный дар Христа. Он не покупается и не продается, ибо Христос даром получил его и даром дает. Вдруг, совершенно неожиданно, мой товарищ воскликнул: «Ужасно! Ужасно! Ужасно!» - такова человеческая заносчивость, что благовестие оказывается для нее не чудесным, каково оно на самом деле, а ужасным, хотя оно вовсе не такое.
Именно в связи с этим у Александра Уайт наступил кризис к концу его служения в Эдинбурге. Он знал, что некоторые считают его «маньяком греха», и поддался соблазну отметить в проповеди, как однажды, проходя по Хайленду (едва ли потом он мог вспомнить точное место), ему показалось, что он услышал глас Божий, обращающийся к его совести со всепобеждающей силой: «И Он сказал мне ясно-ясно: «Нет, продолжай и не отступай! Вернись и смело заверши свое дело. Говори и не бойся. Любой ценой заставь их увидеть себя в Законе Божием как в зеркале. Сделай это, ибо кроме тебя это сделать некому. Никто больше не станет рисковать своей жизнью и своей репутацией. Не так уж много у тебя осталось, чем рисковать. Иди домой и посвяти остаток жизни порученному тебе делу. Ты должен показывать Моему народу грехи и необходимость Моего спасения». И он сделал так. Он не ослушался божественного знамения. Он получил «новую силу и новое воодушевление», чтобы закончить свой жизненный путь12.
Проповедники не могут уклониться от долга нарушать покой благодушных. Мы знаем, что Христос говорил много «утешительных слов» и что в англиканской церкви мы повторяем некоторые из них на богослужении. Но не все Его слова утешительные: много и таких, что глубоко смущают и беспокоят. В толковании этих «неутешительных слов» мы должны быть не менее правдивыми. Поэтому в проповедях надо говорить и о гневе Господнем, и о Его любви, благодати и милости (тем более, что на фоне мрака эти слова сверкают ярче всего), о наказании Божием и спасении. аде и рае (вопреки искушению узнать то и другое в подробностях, мы должны заботиться о том, чтобы не выходить за рамки Священного Писания), о смерти со Христом и о воскресении с Ним, о покаянии и вере, о Христе-Господе и о Христе-Спасителе, о награде и воздаянии за следование Христу, о самоотречении как пути к самопознанию, об иге христовой власти, под которым обретаем успокоение.
Не только в проповедовании Евангелия, но и в учении о христианской жизни необходимо принять Новый Завет и в наименее приятных аспектах. Например, апостолы пишут о «неразрывной и возвышенной радости» познания Христа и добавляют, что мы должны терпеть «тягости» из-за различных искушений и сатанинских сил (1Петр. 1:6-8). Они рассказывают о твердости веры в дело Христа и о богодухновенности, но в о же время изображают нас солдатами, атлетами, земледельцами и борцами, т. е. используют метафоры для усиления воздействия. Апостолы особенно подчеркивают радостную свободу, для которой Христос освобождает нас, и в то же время говорят, что это новое рабство Христу и Его воле. Они убеждают нас, что мы больше не «под законом» в том смысле, что Бог принимает нас по Своей благодати, а не по нашим делам, и добавляет, что от нас требуется послушание, ибо Христос умер ради нас, «чтобы оправдание закона исполнилось в нас, живущих не по плоти, но по духу» (Рим. 8:3-4).
Такие высокие моральные требования поставлены перед нами. Апостолы не стесняются делать самые конкретные указания. Как были бы удивлены многие современные прихожане, если бы им пришлось слышать проповеди наподобие посланий к Ефесянам (4:25-5:21), к Титу (2:1-15), проповеди Иакова или Нагорной проповеди. Всегда ли мы верно следуем тому, чему учат нас апостолы об отношениях между мужем и женой, детьми и родителями, господами и слугами? Всегда ли мы понимаем, что сребролюбие - это идолослужение, что обогащение - опасно, что благородная взаимная ответственность - признак нового общества Божьего? Помним ли мы, что пожизненный разнополый брак является единственной формой брака, заповеданной Богом для сексуального удовлетворения, тогда как развод (иногда дозволяемый по снисхождению к человеческой немощи) - всегда отступление от идеала Господнего, и что нарушение супружеской верности и блуд, так и гомосексуализм противоречат воле Божией; что необходимость труда заложена в природе творения, а не стала результатом грехопадения, ибо труд задуман Господом как сотрудничество с Ним для удовлетворения самого человека и других людей (и это лишний раз подчеркивает трагизм безработицы).
Если мы честны в нашей проповеди «о грехе, праведности и о суде», то мы должны опасаться любой односторонности. Нельзя не признаться, что некоторые проповедники как будто радуются, громогласно вещая о будущем суде Божьем. Им доставляет нездоровое удовлетворение видеть свою паствы, терзаемую ударами бича. Объясняется ли это садизмом или мазохизмом, но извлекать удовольствие из чужих страданий - всегда низко. Энтони Троллоп в «Барчестерских башнях» ярко выразил свое презрение к проповедям такого типа на примере одного из героев - пастора Овадии Слопа. Несмотря на то, что пастор не был лишен красноречия, свои проповеди он «посвящал, в основном, обличению». Даже «его взгляд и тон были чрезвычайно суровы... Когда он проходил по улице, на его лице отражался ужас от злобы мира, а в уголках глаз всегда была затаена анафема... Милости нашего Спасителя оставались для него пустыми словами...»13. По удачному выражению Колина Морриса, «он использовал кафедру более для обличения, чем для научения»14.
В наше время нравственной распущенности мы испытываем нарастающую потребность в проповеди о суде Божьем, но тем больше необходимо нам вспоминать милосердие Божие к грешникам. Скорбь Иисуса о лицемерии книжников и фарисеев - одно из самых пламенных обличений во всей Библии. Иисуса недаром называли «другом грешников» - они окружали Его плотной толпой и слушали Его с радостью. Он призывал грешников прийти к Нему со своими заботами и тягостями, чтобы получить покой; Он принимал несдержанную любовь пришедшей блудницы и сказал женщине, уличенной в прелюбодеянии: «Я не осуждаю тебя; иди и впредь не греши».
В этой связи примечательно, что Павел убеждает коринфян «Кротостью и снисхождением Христовым» (2Кор. 10:1). Он умел быть суровым, когда, например, ожидал, что церкви накажут нарушителей и даже отлучат от общения нераскаявшихся. Но совершенно очевидно, что все это не доставляло ему удовольствия. Напротив, он показал пример снисходительной и самоотверженной родительской любви. Сам Себя он сравнивал, обращаясь к фессалоникийцам, с кормилицей (англ. - «матерью»), нежно обходящейся с детьми своими», и с «отцом детей своих» (1 Фес. 2:7,11).
В наше время каждый христианский пастор испытывает такое же чувство любви к вверенной ему пастве. Каждое воскресенье он говорит с прихожанами о их заботах. Одного вскоре ждет серьезная операция, другому недавно сообщили о неизлечимой болезни. Ему приходится иметь дело с распадающейся супружеской парой, с мужчиной, которому жена, с женщиной, с которой жестоко обращается муж, с человеком, потерпевшим крах в любви, с молодыми людьми, которым трудно оставаться христианами в нехристианском окружении... Когда он смотрит на лица всех этих людей, ему кажется, что за видимостью благополучия скрывается трагедия. Почти каждого била жизнь, и каждому приходится испытать искушение унынием, одиночеством, отчаянием. Однако, одних нужно, прежде всего, встряхнуть и вывести из благодушия, а другим важнее всего дать утешение в любви Божией. Дж. Х. Джоветт писал: «Несколько лет назад на меня произвел сильное впечатление один повторяющийся мотив, который мне встретился во многих биографиях. Доктор Паркер постоянно повторял: «Взывайте к разбитым сердцам!» А вот свидетельство Яна Макларена: «Главный результат проповеди - утешение...» И еще я приведу полный страдания отрывок из проповеди доктора Дейла: «Люди хотят, чтобы их утешили... Они нуждаются в утешении - действительно нуждаются, а не просто хотят его»15.
Но все-таки мы должны соблюдать в своей проповеди равновесие, и необходимо молиться, чтобы мы могли его верно почувствовать. Чэд Уолш из американской епископальной церкви дает удивительно верное определение проповеди в своей ранней книге «Campus Gods on Trial»: «Подлинное значение проповедника заключается в том, чтобы нарушить покой самодовольных и утешить страдающих»16. Столетием раньше Джон Ньютон, обратившийся работорговец, обычно говорил, что целью всех его проповедей было «разбить сердце каменное и исцелить сердце разбитое»17. Такое сочетание в проповеди бывает редко. У одних проповедников каждая проповедь приносит утешение, но тогда они не обращаются к тем, кого нужно растревожить. У других противоположная крайность: обличая человеческий грех и проповедуя божественную святость, они становятся нарушителями церковного мира, однако они забывают о тех, кто нуждается в утешении. Определение Чада Уэллиса, в котором объединены две функции проповедника, можно проиллюстрировать данными из «Дневника» Джона Уэсли. Например, 21 июня 1761 г. он проповедовал на погосте Осмотрели в Йоркшире. Он записал об этом так: «Думаю, что многим причинял я боль, но и многих утешил»18. Затем, 17 августа 1787 г. он проповедовал при большом собрании народа рядом с губернаторским домом на острове Олдерни на Командорских островах. «Я думаю, - писал Уэсли, - многие были тронуты до глубины души в этот раз, а некоторые так и остались неутешенными»19.
Более современный пример приводит доктор Хортон Дэвис в книге «Образцы английской проповеди 1900-1960 гг.» Посвящая книгу своему отцу, конгрегационистскому проповеднику, он начинает предисловие такими словами: «Воспитываясь в доме шотландского пастора, я имел великое преимущество слышать живую проповедь Слова Божия, с пониманием и сочувствием принимаемую в самых разных семьях... Воскресенье всегда было высшей точкой недели. и вершиной этого дня был момент, когда весь приход рассаживался на церковных скамьях, чтобы послушать того, кто умел быть то Сыном грома (Воанергесом), то сыном утешения (Варнавой) в одной и той же проповеди...»20. Каждый проповедник должен соединять в себе Воанергеса (имеющего мужество нарушать покой) и Варнаву (имеющего дар утешения).
ЗНАЧЕНИЕ СИСТЕМАТИЧЕСКОГО ИЗЛОЖЕНИЯ
Говоря о необходимости мужества, я уже касался полезности систематического изложения материала проповеди, что подразумевает кропотливую работу с какой-либо книгой Библии или ее частью, внимательный разбор текста стих за стихом. Первое преимущество такого подхода - необходимость принять во внимание даже те места текста, которые мы иначе могли бы не заметить или даже умышленно пропустить. Мне запомнилось, как несколько лет назад, проповедуя по Нагорной Проповеди и дойдя до стихов Матф. 5:31-32, где Господь касается повода для развода, я обнаружил, что за 25 лет служения стыдно признаться в этом, поскольку развод - животрепещущая современная тема. в связи с которой люди особенно нуждаются в помощи. Конечно, я мог привести убедительные извинения типа «это очень сложный предмет, который мною недостаточно изучен», «это слишком спорный вопрос, а мне хотелось бы избежать споров», «мне хотелось быть уверенным, что я никого не обижу». Короче говоря, мне хватало оправданий, почему я избегал этого предмета. Но зато теперь, ведя за собой приход вслед Нагорной Проповеди, я сам затрудняюсь перед стихами Матф. 5:31-32. Что теперь делать? Я не могу пропустить эти стихи и начать проповедовать словами: «В прошлое воскресенье я говорил о Матф. 5:30; сегодня мы будем говорить о Матф. 5:33». Нет, я должен был сделать то, от чего так долго уклонялся, и теперь ясно вспомнились те часы, которые я должен был отдать изучению этой темы прежде, чем пытаться говорить об этих стихах.
Еще одно преимущество систематического изложения состоит в том, что ни у кого не возникает вопрос, почему мы сегодня берем именно этот текст, а не другой. Если бы я неожиданно произнес проповедь о разводе, прихожане неизбежно были бы удивлены. Они бы спрашивали друг у друга: «Кого это он сегодня имел в виду?» Но в моей ситуации таких вопросов не возникло: все знали, что стихи Матф. 5:31-32 - это просто очередные стихи в моей серии проповедей.
Третье преимущество, возможно, важнее всех. Полное и систематическое раскрытие большой части Писания расширяет горизонт людей, подводит их к самым важным темам Библии и показывает им, как толковать Писание с помощью самого Писания. Об этом очень хорошо сказал П. Т Форсит: «Нам необходима защита от его (проповедника) субъективности, отклонений от темы, однообразия, ограниченности. Более того, мы должны защитить его от опасности проповедовать самого себя или свое поколение. Мы должны всегда обращаться в проповеди к своему веку, но горе нам, если мы всего лишь держим зеркало перед временем»21. И еще: «Одна их важнейших задач проповедника - очистить восприятие Библии от буквализма, от той атомистической библеистики, которая низводит Писание до религиозной газетной подборки, их которой при случае выдергиваются фразы... Необходимо воспитывать более свободное, широкое и органичное понимание Библии, в которой главное значение каждой части - ее вклад в живое целое благовестия, и где это целое соединяется в великий путь человеческой истории»22.
Но так или иначе проповедник должен высказывать и свои собственные соображения. Известно, что величайшие в истории Церкви проповедники толковали Писание путем систематического, полного и добросовестного изучения. Яркий пример этого в первые четыре столетия существования Церкви представил Иоанн Златоуст, уже упоминавшийся в этой лаве, когда я рассказывал о его мужестве. На протяжении приблизительно двух последних десятилетий четвертого столетия он составил толкования на Книгу Бытие и Псалмы из Ветхого Завета, а из Нового Завета - на Евангелия от Матфея и Иоанна, Деяния и на все послания апостола Павла.
Но наиболее систематическое развитие практика систематического изложения получила у реформаторов XVI в., которые страстно желали раскрыть прихожанам чистоту и силу Слова Божьего. Лютер и Кальвин различались во многих отношениях. Лютер был немцем, а Кальвин - французом; Лютер был дородным и сильным, а Кальвин - стройным и слабым; на лютеровский стиль наложило отпечаток его живое, даже пылкое воображение. а Кальвину был присущ холодный, ясный анализ. И все же оба прилежно и глубоко толковали Писание, так что нам, современным проповедникам, становится стыдно за себя. Реформаторы в Виттенберге (Лютер и его соратники) «...провели широкую кампанию по религиозному обучению при помощи проповеди. В воскресенье проводили три публичных служения: от пяти до шести утра - по посланиям Павла, от девяти до десяти - по Евангелиям и после обеда в различное время - продолжали утреннюю тему или занимались катехизисом... По понедельникам и вторникам - проповеди по катехизису, по средам - по Евангелию от Матфея, по четвергам и пятницам - по Евангелию от Иоанна. Полностью этой нагрузки не мог вынести ни один человек,.. но проповедническая активность Лютера была потрясающей. Включая семейные службы, в воскресенье ему часто приходилось проповедовать по четыре раза в день, а раз в три месяца он проводил двухнедельную серию (по четыре дня в неделю) проповедей по катехизису. Общее количество произнесенных им проповедей составляет 2300. Наибольшая активность падает на 1528 г., когда было произнесено 195 проповедей за 145 дней»23.
Метод Кальвина был похож на метод Лютера. хотя стиль его был, пожалуй, более систематическим. С 1549 г. он проповедовал в Женеве. каждое воскресенье по дважды и, кроме того, через неделю на вечерних службах в будние дни. Он старался проповедовать Ветхий Завет в будние дни, а Новый завет и Псалтирь - по воскресеньям. Во время служения платный стенографист записывал проповеди и затем расшифровывал их. За пятнадцать лет с 1549 г. до смерти он занимался толкованием из Ветхого Завета - Бытия, Второзакония, Судей, Иова, некоторых псалмов, 1 и 2 Самуила, 1 Царей и всех больших и малых пророков, а из Нового Завета - четвероевангелия, Деяний, 1 и 2 Коринфянам, Галатам, Ефесянам, 1 и 2 Фессалоникийцам и трех соборных посланий.
Другие швейцарские реформаторы следовали тем же путем. Например, Цвингли в начале своего служения объявил о своем намерении не просто толковать отрывки из Библии, а главу за главой рассматривать Евангелие от Матфея. Когда друзья сказали ему, что это нововведение, он справедливо возразил, что «это старый обычай. Вспомните беседы Златоуста на Евангелие от Матфея и Августина на Евангелие от Иоанна»24. Такого же мнения был и Генри Буллингер, сменивший Цвингли в Цюрихе. Согласно Э. Даргану, он был «высокого роста с большой бородой, с благожелательным и умным выражением лица; у него был приятный голос и благородные манеры». Далее Дарган говорит, что в период 1549-1568 гг. Буллингер произнес 100 проповедей по Апокалипсису, 66 - по книге пророка Даниила, 170 - по книге Иеремии, 190 - по Исаии и, сверх того, много других25.
Столетие спустя Мэтью Генри представил великолепный образец правдивого и точного проповедования. В течение 25 лет пасторского служения в Честере (1687-1712), он на каждой утренней воскресной службе сосредотачивал внимание на Ветхом Завете и на Новом Завете - на полуденной. Он дважды прошел всю Библию и на проповедях в будние дни изложил толкование всего Псалтиря не менее 5 раз. Эти толкования образовали основу его знаменитого комментария.
Великие проповедники прошедшего столетия продолжали традиции, заложенные Августином и Златоустом и развитые Лютером, Кальвином и другими реформаторами и пуританами. Например, Чарльз Симеон (Саймин) составил 2536 толкований, которые опубликованы в двадцать одном томе Horae Homileticae («Часы проповеди». - Прим. пер.). Он указывает, что если мы будем читать по одному толкованию в день, у нас уйдет на это семь лет.
Джозеф Паркер, служивший в городском храме Лондона в течение тридцати трех лет с 1869 г., регулярно проповедовал перед 3000 человек. В 1884 г. он известил о своем намерении произнести проповедь по всей Библии. Проповедуя дважды по воскресеньям и единожды по четвергам, он справился с этой задачей за семь лет. Его проповеди были опубликованы под названием «Народная Библия» в двадцати пяти томах, последний из которых появился в 1896 г.
Александр Макларен, баптистский проповедник, собиравший огромные толпы народа в Union Chapel (букв. «молитвенный дом», - Прим. пер.) В Манчестере в течение, примерно, полустолетия (1858-1903), и которого иногда называли «принцем толкователей», изложил свои толкования всей Библии в 32-х томах своих «Толкований Священного Писания», опубликованных в течение последних шести лет его жизни (1904-1910).
Уже в наш век заслуживает внимания деятельность Уильяма Темпла, который, будучи настоятелем церкви св. Иакова на Пикадилли во время первой мировой войны за четыре года изложил в своих проповедях толкование Евангелия от Иоанна, позднее опубликованное под названием «Чтения из Евангелия Св. Иоанна».
Обращаться к систематическому изложению полезно и для здравия Церкви (которая живет и питается Словом Божиим) и для самого проповедника, которому таким образом задаются темы проповедей. Применяя последовательное толкование, мы должны учитывать особенности нашего времени и не пытаться слепо подражать нашим предшественникам. В наше время уже не многие прихожане испытывают такой духовный голод, чтобы выдерживать длительные толкования, как это было в прошлые времена. Дэйл, например, упоминал о «немецком профессоре экзегетики. который более двадцати лет, читая лекции по Книге пророка Исаии, приступил только к середине второй главы»26. Даже замечательное толкование Послания к Римлянам доктора Мартина Ллойда-Джонса, доведенное им только до 17-го стиха 14-главы, хотя он занимался им 12 лет вплоть до своего ухода из Вестминстерского молитвенного дома, едва ли может быть повторено в условиях какой-либо английской церкви. Но если мы сделаем скидку для современных людей и будем вести толкование не по стихам, а по параграфам, и не в течение нескольких лет, а за несколько месяцев, то и современные прихожане смогут его воспринять27. Это поможет и нам, проповедникам, обрести необходимое мужество, чтобы раскрыть весь предвечный совет Божий.
Иногда, к сожалению, решение быть мужественным на проповеднической кафедре приводит к тому, что мы становимся своевольными и заносчивыми. Если нам удалось добиться искренности от самих себя, мы можем свести это достижение на нет, начав гордиться своею искренностью. По правде говоря, кафедра - это опасное место для любого из потомков Адама, решивших взойти на нее. Она - место «высокое и превознесенное» (Ис. 6:1), и, таким образом, обладает той значимостью, которая в действительности подобает только престолу Яхве. Мы стоим здесь одни в то время, как глаза всех собравшихся устремлены на нас. Разговариваем тоже только мы, а все остальные сидят тихо, молчаливо и покорно. Кто может пережить такой публичный самопоказ и в то же время уберечься от тщеславия? Гордость. без сомнения, является главной профессиональной опасностью проповедника. Она погубила многих, лишив их служение силы.
В некоторых из них она прямо-таки кричит о себе. Они эксгибиционисты по характеру и используют кафедру как сцену для самопоказа. Ллойд-Джонс справедливо называл таких людей «кафедральными говорунами, а не проповедниками», видя, с какой профессиональной изощренностью они устраивают эти публичные представления1. В своей девятой лекции, читанной в Йельском университете в 1872 г. под названием «Искусство приготовления проповеди», Генри Уорд Бичер говорил о «проповедях Навуходоносора». Это необычное выражение он использовал применительно к риторическим речам, «над которыми хлопочет тщеславный священник», в действительности повторяющий хвастливые слова Навуходоносора: «Это ли не величественный Вавилон, который построил я в дом царства силою моего могущества и в славу соего величия!» «Быть может Бог был бы прав, - продолжает Бичер, - послав таких проповедников питаться травой, подобно Навуходоносору, если через некоторое время они, подобно ему, возвращались бы в здравом уме и смирении»2. Аналогия весьма красноречива, ибьо в гордости есть нечто принципиально «непристойное», нечто оскорбительное для христианского чувства приличия, нечто вызывающее отвращение. Самое примечательное в истории падения Навуходоносора и его восстановления заключается в том, что его гордость вылилась в безумие, а здравый ум возвратился к нему только тогда, когда он смирился.
Другие проповедники не уподобляются Навуходоносору, потому что их гордость не проявляется в форме явного хвастовства. Она более тонченна, более изворотлива и даже более порочна, поскольку можно внешне вести себя очень кротко внутри сохранять ненасытную страсть к аплодисментам. Можно с кафедры славословить Христа и в тот же самый миг в действительности искать своей собственной славы; можно призывать собравшихся к прославления Бога и с виду действительно вести их к этому прославлению, в тайне, однако, надеясь, что какая-то частица из него перепадет и нам. Нам надо кричать вместе с Бакстером: «О, каким верным спутником, каким жестоким повелителем, каким хитрым, тонким и вкрадчивым врагом предстает этот грех гордыни!»3.
Я думаю, для того, чтобы выявить этого врага. сраазиться с ним и поразить его, надо (и это будет лучше всего и полезнее) проанализировать, каковым же должно быть смирение проповедника.
СЛОВО БОЖИЕ
Прежде всего смирение нам необходимо для того, чтобы подчиниться Слову Божию. Это значит, что мы должны сопротивляться соблазну, проявляющемуся в стремлении уклониться от якобы устаревших истин Писания, заменив их нашими собственными более «актуальными» воззрениями. «Глупый не любит знания, а только бы выказать свой ум» (Притч. 18:2).
Христианское смирение начинается tapeinophrosune, что означает «смиренномудрие». Это связано с нашим образом мыслей по отношению к ближним, когда мы оцениваем их выше нас самих и поэтому с радостью служим им (Филип. 2:3,4; 1Петр. 5:5), и по отношению к Богу - «смиренномудренно ходить пред Богом твоим» (Мих. 6:8), причем последнее особенно важно. Смиренномудрие не является чем-то замкнутым в себе и недоступным критике, оно есть признание границ нашего ума. Оно говорит о себе языком псалма: «Господи! Не надмевалось сердце мое и не возносились очи мои, и я не входил в великое и для меня недосягаемое» (Пс. 130:1). По отношению к всеведения Божию оно говорит так: «Дивно для меня ведение Твое, - высоко, не могу постигнуть его!» (Пс. 138:6). Это не обскурантизм и трезвое признание того, что бесконечный Бог выше нашей способности постижения, что Его действия и пути гораздо выше наших, как небо выше земли (Ис. 55:8-9), что мы ничего не можем знать о нем кроме того, что Он сам раскрывает перед нами, и что поистине «немудрое Божие премудрее человеков» (1Кор. 1:25). Итак, если божественные сужденя неисследимы, а пути непостижимы, то в таком случае нелепо предполагат, что когда-либо мы сможем познать Его ум посредством нашего собственного, наставляя Его или давая Ему советы (Рим. 11:33-34). Следовательно, мы не наделены свободой, позволяющей нам противостоять Его откровению или критиковать Его план спасения. Конечно, весть о кресте может показаться нелепой нашему конечному и падшему разуму, и мы даже предложить альтернативные пути спасения, которые кажутся нам более предпочтительными. Однако Бог говорит: «Погублю мудрость мудрецов», и решает спасти нас через «безумие» Евангелия, которое в действительности является Его мудростью (1 Кор. 1:18-25; ср. 3:18-20). И поэтому мы должны делать все, что в наших силах, причем как в самих себе, так и в других, чтобы «ниспровергать замыслы и всякое превозношение, восстающее против познания Божия, и пленять всякое помушление в послушание Христу» (2Кор. 10:5).
Каким образом смиренномудрие и подчинение божественному откровению во Христе отражается на поведении проповедника? Смиренные проповедники не добавляют к Писания ничего из своих собственных измышлений и ничего не изымают из него в угоду своим пристрастиям. Первая тенденция часто принимает форму жгучего стремления к оригинальности. Некоторым проповедникам Библия кажется скучной и поэтому они пытаются освежить ее своим собственным суетным возбуждением. Другим она кажется пресной, и они пытаются придать ей остроту за счет добавления своей приправы. Они не хотят принять ее такой, какова она есть; они постоянно пытаются улучшить ее посредством своих блестящих идей. Однако это не входит в задачу проповедника. Вся наша «оригинальность» должна сводиться к умению брать старые истины и творчески оформлять их в современной терминологии, приспособливая их к современным условиям. Однако «творческая» работа в этом направлении (в подлинном библейском смысле) не означает «изобретения» новых набиблейских понятий. Кроме того, не следует быть столь тщеславным или бузрассудным, чтобы воображать что предпринятое нами перетолкование обладает авторитетом, присущим Cлову Божию, которое мы пытаемся перетолковать.
Проповедник, наделенный смиренномудрием, не допустит опущений или добавлений к Писанию. Он не должен манипулировать библейским текстом ради того, чтобы сделать его более приемлемым его современникам, ибо стремление сделать «его» более приемлемым в действительности означает стремление «осовременить» себя самих ради затаенного желания собственной популярности.
Фарисеи были виноваты в том, что делали добавления к Слову Божию. вина же саддукеев состояла в том, что они, напротив, изымали из него то, что их не устраивало. Иисус критиковал и тех и других, настаивая на том, чтобы Слово Божие было оставлено в покое, без каких-либо добавлений и изъятий, без расширения или изменения смысла, - оставлено как верховный и самодостаточный авторитет. Эту критику следовало бы учесть современым церковным фарисеям и саддукеям. которые посягают на Писание, отбрасывая то, что им неугодно и добавляя то, что им хочется добавить. Мне кажется, что существует определенная заносчивость богословско-либерального толка, которая не согласуется с историческим библейским христианством, ибо всякий, кто не желает подчиниться Слову Божию и «не следует здравым словам Господа нашего Иисуса Христа и учению о благочестии» остается «преисполненным тщеславия» и «непокорным» (1Тим. 6:3-4; Тит. 1:9-10). Христианский проповедник - это не частный мыслитель, который избретает новые чтения в угоду себе самому, и не редактор, который усекает не понравившиеся ему старые учения. Он - слуга Господа, он - Его управляющий, справедливо распределяющий между домочадцами те истины, которые вверены ему Писанием: ни больше, ни меньше и ничего постороннего. Для такого служение необходимо смиренномудрие. Мы должны ежедневно обращаться к Писания и, подобно Марии, сидеть у ног Иисуса, слушая Его Слово.
Именно такого рода «слушание» имел в виду Бонхоффер, говоривший о необходимости «молчания». Он не настаивал на том, как считают некоторые, что Церковь должна отказаться от проповедования ввиду того, что ее неудачи в сфере воспитания чувства ответственности якобы лишили ее права голоса. Непротив, он осуждал не «свидетельствующую» Церковь, а Церковь «болтающую». Он желал, чтобы Церковь в почтении умолла перед Словом Божиим. «Молчание Церкви - это молчание перед Словом. Свидетельство о Христе - это Церковь, говорящая из подлинного молчания», - писал он4.
Эта благоговейная и преисполненная надежды установка на божественное откровение не только истинна, но и плодотворна, ибо, как недвусмысленно сказал Иисус, Бог скрывает Свои тайны от мудрых и разумных и открывает их сладенцам, то есть смиренным, искренним искателям истины (Матф. 11:25).
ХРИСТОВА СЛАВА
Смирение ума должно сопровождаться смирением побудительным причин. Почему мы проповедуем? Что мы рассчитываем достичь своею проповедью? Какой побудительный мотив заставляет нас упорно добиваться задуманного? Боюсь, что слишком самто движущие нами мотивы носят эгоистический характер. Мы желаем славословия и поздравления от людей. После воскресной службы мы стоим у церковной дверей и тешим себя хвалебными замечаниями, которые делают некоторые члены церкви, как быдто выученные этому искусству (особенно в Соединенных Штатах). «Прекрасная проповедь, пастор! Сегодня вы действительно осчастливили мое сердце!» Конечно, искренняя оценка может основательно взбодрить патора, однако праздная лесть и лицемерное повторение избитых фраз (независимо от действительного качества проповеди) вредны для проповедника и противны Богу. Община должна найти в себе мужество отказаться от этой традиции и впредь более сдержанно и по существу высказывать слова ободрения.
Главная цель проповеди - изложить Писание столь верно сообразно современнйо ситуации, чтобы слушающие постигли Иисуса Христа во всем его соответствии актуальным нуждам человека. Истинный проповедник - это свидетель, он непрестанно свидетельствует о Христе, однако без смирения он не сможет и не захочет делать это. Этот момент хорошо чувствовал Джеймс Дэнни, написавший на ризнице свой шотландской церкви следующие слова: «Никто не может одновременно свидетельствовать о Христе и о себе. Никто не может сказать, что, спасаясь силою Христа, он сам знает, как спастись»5. Очень похожие слова сказал и Джон Ватсон, или «Макларен», написавший бестселлер под названием «Beside Bonnie Brier Bush». «Главный эффект любой проповеди состоит в том, чтобы раскрыть Христа, а главное искусство проповедника состоит в том, чтобы спрятать себя самого»6. Однако цель проповедника преследует нечто большее, нежели одно только раскрытие Христа; она состоит в том, чтобы раскрыть его так, чтобы люди ощутили потребность прийти к Нему и принять Его. Именно этот момент и побудил Рональда Уорда назвать свою книгу о проповеди «Царским причастием». Проследив параллель между слежунием Слова и служением причащения, он выразил ее в следующих слова: «Как в Святом Причастии мы даем хлеб и вино, и верные принимают Христа, так и в проповеди мы произносим слова, а верные также принимают Христа»7. Таким образом, как в Господней Трапезе, так и в толковании Писания существует внешний признак (вино и хлеб и слова) и внутренняя, или духовная благодать (Христос, воспринятый верою).
Эту же истину можно выразить и по-другому, сказав, что проповедь похожа на личную встречу или, по меньшей мере, ее цель состоит в том, чтобы способствовать этой встрече. «Однако эта великая встреча не прдеставляет собой встречу проповедника с народом. Это встреча Бога с людьми»8. Дональд Миллер говорит об этом еще выразительнее. Приводя слова П. Т. Форсайта о том, что «истинная проповедь - это настоящее дело», он пишет: «Настоящая проповедь совершается только тогда, когда встреча между проповедником и его общиной превращается вов стречу троих, где Бог Сам становится одним из ее живых участников»9.
Я совершенно согласен с этими утверждениями. Самое желанное и волнующее переживание, которое только может испытать проповедник, наступает тогда, когда на середине проповеди необычная тишина нисходит на собравшихся. Спящие просыпаются, кашляющие умолкают, беспокойные затихают. Все превращается в зрение и слух. Все внимают, но не проповеднику, ибо о нем забывают, и люди лицом к лицу встречаются с живым Богом, слушая Его тихий, кроткий голос. Этот опыт часто описывал Билли Грэм. Мне на память приходит его речь, сказанная им 20 мая 1954 г.; в ней он обращался к 2400 священнослужителям, собравшимся в Центральном холле Вестминстера. Третий из двенадцати пунктов речи акцентировал внимание на силе Святого Духа и той свободе проповедования, которая нисходила на Билли Грэма. «Часто я чувствовал себя как зритель, который стоит в стороне, наблюдая как действует Бог, - говорил он, - Я чувствовал себя отъединенным от происходящего. Я желал устраниться насколько мне это было возможно, уступив место Святому Духу...»10 Именно в этом и проявляется смирение движущего мотива. «Я желал устраниться», - говорит он. А ведь как легко стоять на пути, вклиниваясь между людьми и Богом. Два образных примера помогают проиллюстрировать эту ситуацию. Первый касается свадьбы. Желание шафера - сделать все, что в его силах, чтобы способствовать бракосочетанию невесты и жениха, никоим образом не стяновясь между ними. Иисус воспринял ветхозаветный образ брачного союза Яхве с Израилем, смело назвав себя Женихом (см., напр. Марк. 2:19-20). Похоже, что и Иоанн Креститель в определенной мере тоже понял это. Он знал, что он - не Христос, о чем и сказал в открытую. Он был Его предшественником, посланным впереди Его. «Имеющий невесту есть жених, - говорит Иоанн, - а друг жениха, стоящий и внимающий ему, радостью радуется, слыша голос жениха: сия радость моя исполнилась. Ему должно расти, а мне умаляться» (Иоан. 3:28-30). В этой связи служение проповедника походит на служение Крестителя, приготовляющего путь Христу, радующегося Его голосу, оставляющешл Его с Его невестой и постоянно умаляющегося ради Его возрастания. Знаменитый апостол Павел однозначно рассматривал свое служение именно в этом контексте самоумаления. «Я обручил вас единому мужу, - пишет он коринфянам в своем послании к ним, - чтобы представить Христу чистою девою». Он даже испытавает ревность ради Христа, видя как невеста проявляет знаки неверности (2Кор. 11:2-3). Каждый христианский проповедник понимает эти слова и каждый испытывает эту ревность. «Мы должны быть друзьями Жениха, - говорил Дж. Джуетт, - должны искать блага, но не своего, а Его, выступая шаферами Господу и несказанно радуясь, когда нам удается свести друг с другом невесту и Жениха»11. Он так и поступал. В начале служения, во время которого ему надо было проповедовать, перед ним представал один из прихожан, начинавший с так называемой «боговдохновенной молитвы». «Господи, - говорил он, - благодарим Тебя за нашего брата. А теперь он исчезнет. Яви нам Твою славу в столь ослепительном великолепии, чтобы мы позабыли о нем». «И он был совершенно прав, - комментирует Джуэтт, - я думаю, молитва была услышана»12.
Второй пример, говорящий о том, что проповеднику по ходу проповеди необходимо самоустраниться, - это пример с дирижерем оркестра. В этой связи я вспоминаю Отто Клемперера, выдающегося немецкого дирижера, особенно прославившегося свомим интерпритациями Брамса и Бетховена. Он умер в 1973 г. в возрасте восьмидесяти лет. Один из его биографоф коротко и просто выразил суть его дарования. «Он позволял музыке течь», - сказал он13. В статье по случаю его восьмидесятилетия, где Клемперер торжественно провозглашался «самым выдающимся из ныне живущих дирижеров», музыкальный критик Невил Кардус писал: «Он никогда не был этакой примадонной от дирижирования, никогда за свю свою долгую жизнь он не ставил себя между музыкантами и слушателями. За дирижерским пультом он являл собой некий род зримой незримости, образец классической анонимности»14. Мне очень нравится это выражение - «зримая незримость». Она в равной мере подходит к дирижеру и проповеднику. Никто из них не может укрыться от взоров (один за дирижерским пультом, другой на кафедре), однако никто не должен стремиться привлечь к себе внимание. Концертная аудитория пришла слушать музыку, а не наблюдать за дирижером, церковная община приходит внимать Слову Божию, а не ради того, чтобы взирать на проповедника или слушать его. Задача дирижера состоит в том, чтобы извлечь музыку из хора или оркестра, чтобы слушатели могли насладиться ею; задача проповедника состоит в том, чтобы извлечь Слово Божие из Библии, чтобы собравшиеся могли с радостью принять его. Дирижер не должен становиться между музыкой и слушателями, проповедник не должен становиться между Господом и Его народом. Нам необходимо смирение, чтобы отойти в сторону, и тогда заговорит Господь, а народ будет внимать Ему, Господь явит Себя им, и они увидят Его и, слушая Его голос и созерцая Его славу, они падут перед Ним на колени и воздадут Ему хвалу.
СИЛА СВЯТОГО ДУХА
Третьим компонентом в моем анализе проповеднического смирения я назову смирение в осознании собственной зависимости. Каждый проповедник хочет произвести эффект. Он надеется, что люди будут слушать его проповеди, поймут и ответят на них верою и послушанием. Однако на что он полагается, стремясь к такому воздействию?
Многие полагаются на самих себя. Они экстровертны по своему характеру, в личностном плане они обладают силой и влиянием. Кроме того они могут обладать глубоким интеллектом. В силу всего этого они производят впечатление на всякого, с кем встречаются, поскольку они родились лидерами. Естественно, что, всходя на кафедру, они надеются использовать эти дарования. Имеют ли они на это право? И да и нет. Они, конечно, должны признать, что сила их интеллекта и личности исходит от Бога. Им не следует притворяться, что у них отсутствуют эти дарования, не надо пытаться изгнать их или пренебрегать ими во время подготовки к проповеди или во время совершения ее с кафедры. Они должны быть самими собой. Однако им не следует воображать, что богоданные таланты могут привести народ ко Христу без богоданного благословения.
На всем протяжении нашего служения мы должны помнить о достойном сожаления духовном состоянии людей, лишенных Христа, и о грозной силе и коварстве те «начал и сил», которые обращены против нас. Иисус сам рисовал картину человеческой потерянности, прибегая к словам, характеризующим физическую немощь. Сами по себе мы слепы для божественной истины и глухи для Голоса Божия. Будучи хромыми, му не можем следовать Его путями. Немые, мы не можем петь в Нему и обращаться к Нему со словом. Поглощенные собственными злоупотреблениями и грехами, мы просто мертвы. Более того, мы обмануты демоническими силами, у которых находимся в порабощении. Конечно, если мы считаем, что все это преувеличение, что в этом есть нечто «мифическое» или явно ложное, то в таком случае мы не ощутим потребности в сверхъестественной силе: мы будет считать, что нам жватит нааших собственных способностей. Однако если на самом деле люди духовно и нравственно слепы, глухи, немы, хромы и даже мертвы (не говоря о том, что они - узники сатаны), то в таком случае смешно надеяться, что мы само по себе, своею всего лишь человеческою проповедью, сможем коснуться из сердец и спасти их, пребывающих в таком состоянии. Пусть об этом скажет Сперджен с присущей ему остротой и силой: «Я не стану учить тигра достоинствам вегетарианской жизни, однако я попытался бы сделать это в той мере, в какой попытался бы убедить заблудшего грешник в истине, явленной Богом и касающейся греха, праведности и грядущего суда»15.
Только Иисус Христос силою Святого Духа может даровать зрение слепым и слух глухим, исцелить хромого и наделить немого даром слова, пробудить совесть, просветить ум, воспламенить сердце, подвигнуть волю, даровать жизнь мертвому и спасти рабов сатаны от сатанинского рабства. И все это Он может сделать и делает, о чем проповеднику должно быть известно по своему собственному опыту. Поэтому в первую очередь нам как проповедникам необходимо «облечься силою свыше» (Лук. 24:49), чтобы подобно апостолам «благовествовать... Духом Святым, посланным с небес» (Петр. 1:12), и чтобы это благовествование пришло к людям через нашу проповедь «не в слове только, но и в силе и во Святом Духе и со многим удостоверением» (1Фес. 1:5). Но тогда почему же складывается впечатление, что сила Святого Духа довольно редко сопутствует нашим проповедям? Я сильно подозреваю, что главная причина кроется в нашей гордости. Для того, чтобы преисполниться Духом, мы сначала должны признать нашу собственную пустоту. Для того, чтобы Бог вдохновил и использовал нас, нам сначала надо смириться под Его могущественной дланью (1Петр. 5:6). Для того, чтобы признать Его силу, мы сначала должны признать и затем даже насладиться своею собственной немощью.
Признаюсь, что именно эта последняя парадоксальная мысль произвела на меня самое сильное впечатлеие среди всех других мыслей, посредством которых новозаветные писатели выражают ту же истину, «Сила через слабость» - такова постоянно повторяющаяся, быть может доминирующая тема в посланиях Павла к коринфянам. Им тоже крайне недоставало этой истины, ибо они были горды, хвалились своими дарованиями и достижениями, а также своими дховными вождями, теша себя потыдным культом личности и стравливая одного апостола с другим, причем так, что это ужасало Павла. Они оказывали ему такое почтение, которое подобало только Христу. «Разве Павел распялся за вас?» восклицал он в смятении. «Или во имя Павла вы крестились?» (1Кор. 1:13). Он не позволял им похваляться самими собой или другими людьми. «Никто не хвались человеками, - настаивал он. - Хвалящийся хвались Господом» (1Кор. 3:21; 1:31).
Именно на фоне тщеславия, присущего коринфянам, основная мысль Павла о «силе через слабость» приобретает ясные очертания, Приведем три основных отрывка, в которых она вновь заявляет о себе.
«И был я у вас в немощи и в страхе и в великом трепете. И слово мое, и проповедь моя не в убедительных словах человеческой мудрости, но в явлении духа и силы, чтобы вера ваша утверждалась не в мудрости человеческой, но в силе Божией» (1Кор. 2:3-5).
«Но сокровище сие мы носим в глиняных сосудах, чтобы преизбыточная исла была приписываема Богу, а не нам» (2Кор. 4:7).
«И чтобы я не пресозносился чрезвычайностью откровений, дано мне жало в плоть, ангел сатаны, удручать меня, чтобы я не превозносился. Трижды молил я Господа о том, чтобы удалил его от меня, но Господь сказал мне: «Довольно с тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи». И потому я гораздо охотнее буду хвалиться своими немощами, чтобы обитала во мне сила Христова. Посему я благодушествую в немощах, в обидах, в нуждах, в гонениях, в притеснениях за Христа: ибо, когда я немощен. тогда силен» (2Кор. 12:7-10).
Помимо парадокса «силы-слабости», помимо мысли о проявлении божественной силы в человеческой слабости и через нее существует еще один весьма важный момент, объединяющий эти три отрывка. Речь идет об употредлении греческого слова «hina» («чтобы; для того, чтобы»). Попытаюсь пересказать высказывания Павла своими словами. Первое: «И был я у вас в немощи моей и поэтому положился на Святого Духа, властно являющего истину моей вести, чтобы вера ваша утверждалась в одной только силе Божией». Второе: «Но сокровище благосествование мы носим в хрупких глиняных сосудах (то есть в наших очень слабых и хрупких тедах), чтобы ясно было видно, что безмерная сила, поддерживающая нас и обратившая вас, исходит от Бога, а не от нас». И, наконец, третье: «Поскольку Иисус сказал мне, что Его сила совершается в человеческой намощи, я с радостью буду похваляться моими слабостями, чтобы сила Христова утверждалась на мне... Ибо только когда я слаб, тогда я силен». Трудно не обратить внимание на это повторяющееся «чтобы» и не сделать вывода, к которому оно приводит. В названных случаях человеческая слабость должна сознательно признаваться и продлеваться, чтобы она была посредником, через которого действует божественная сила, и тем поприщем, на котором эта сила могла бы проявить себя. Павел недвусмысленно говорит о данном ему «жале в плоть», независимо от того, какая физическая (или, быть может, психическая) немощь имеется в виду. Нет сомнения в том, что это «ангел сатаны». Однако Господь Иисус Христос отверг троекратное моление Павла о том, чтобы это жало было исторгнуто. Оно дано ему для того, чтобы смирить его, и по произволению Божию оно остается нетронутым, чтобы в самой слабости его Христова сила утверждалась на нем и совершалась в нем.
Однако мы не можем свести этот принцип к одному только Павлу; он имеет всеобщее приложение. Один из афоризмов, приписываемых основателю Внутренней Китайской Миссии Хадсону Тэйлору, гласит: «Все гиганты Божии были слабыми людьми», то есть все они (как он полагал) по этой причине нуждались в поддержке, исходящей от силы Божией. Это утверждение нельзя считать доказанным, так как в некоторых мужчинах и женщинах, широко используемых Богом, эта слабость не была замечена. Но, быть, может, в таком случае она была тайной, сокрытой слабостью? Я думаю, что это именно так. Во всяком случае примесательно, что в одном только прошлом столетии многие выдающиеся проповедники, как известно, имели различные немощи. Возьмем, например, Джеймса Макгрегора, который в течение сорока лет служил в церкви св. Катберта в Эдлинбурге. Он был не только мал ростом, но и с детства имел серьезную деформацию тела. ОДнажды по какому-то случаю преподаватель пасторского богословия утверждал, что священнослужителю просто необходимо обладать «большим и сильным телосложением». В этот момент «дверь отворилась и, как бы бросая вызов этому утверждению, на пороге появился тот, кого любовно называли «крошка Макгрегор...» Его фигура с кроткими искривленными ногами, делавшими его похожим на карлика, являла собой торжествующее доказательство необыкновенной свободы духа от увечного тела»16.
Немощи других носили в большей степени психолигический, нежели физический характер. Ф. В. Робертсон (1816-1853), которого иногда называли «проповедником проповедников», читал свои проповеди в церкви Святой Троицы и Брайтоне и на протяжении всей своей жизни пользовался огромным влиянием (его читают и сегодня); однако всю свою короткую жизнь (тридцать семь лет) он отличелся не только плохим здоровьем, но и страдал от приступов меланхолии и болезненного самоанализа. Он переживал собственную несостоятельность и часто пребывал в глубокой душевной посраченности. Однако именно из этих слабостей рождались мужество и сила его проповедей. Многие удивятся, услышав. что Джозеф Паркер, в течение двадцати восьми лет проповедовавший в Сити Темпл в Лондоне и пользовавшийся серьезным авторитетом и широким признанием, страдал по поводу своего низкого происхождения (он был сыном нортумберлендского каменщика и получил недостаточное богословские образование). Однако, пожалуй, самым удивительный открытием будут те слова, которые великий Сперджен (всем известный как «владыка проповедников», весьма преуспевающий в познании Писаний, уверенный в себе, ясный в формулировках, красноречивый и остроумный) сказал о себе в своей проповеди, читанной в 1866 г.: «Я страдаю от столь страшного духоного упадка, что, мне кажется, никто из вас никода не дойдет до такого плачевного состояния, в каком пребываю я»17.
В этой связи мне тердно говорить о себе, поскольку я, конечно, не принадлежу к тому разряду мастеров проповедничества, о которых только что упоминал. Однако, не обладая их силой, я считаю, что все-таки кое-что знаю об их слабости. За тридцать пять лет моего священнического служения я приобрел некоторый опыт, подтверждающий наставление Павла, адресованное коринфянам и утверждающее, что сила проявляется в слабости. Упомяну только об одном случае, произошедшем в июне 1958 г. в Австралии. В течение недели я выступал с проповедями в Сиднейском университете и в воскресенье эта миссия должна была завершиться. Для заключительной встречи студенты решились отвести впечатляющий своими размерами Большой Зал университета. Однако сильный приступ инфекционного заболевания, которое австралийцы называют словом «вог», а мы словом «баг», внезапно обрушился на меня и я потерял голос. Я лишился дара речи. Всю вторую половину дня я хотел кому-то позвонить и попросить, чтобы мне нашли замену, однако меня убедили не делать этого. В семь часов тридцать минут, за полчаса до начала нашей заключительной встречи, я сидел в боковой комнате и ждал. Со мой были несколько студентов, и я шепотом попросил преподавателя комитета по проведению данного мероприятия, чтобы он прочитал стихи о «жале в плоть» из 12-й главы 2-го Послания к коринфянам. Он прочитал, и разговор между Иисусом и Павлом как бы ожил:
Павел: Умоляю Тебя, избавь меня от этого.
Иисус: Довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи.
Павел: И потому я гораздо охотнее буду хвалиться моими немощами, чтобы обитала во мне сила Христова... Ибо, когда я немощен, тогда силен.
После прочтения этих стихов он помолился обо мне и зя меня, и я направился к сцене. Когда пришло время говорить, я смог всего лишь прокаркать в миурофон монотонную выдержку из Евангелия. Мой голос был совершенно неподвластен мне и во всем остальном я тоже никуда не годился, однако в течение всего этого времени я вызвал к Господу, прося Его исполнить свое обетование и проявить свою силу через мою слабость. Затем в завершение моей проповеди, после прямого наставления о том, как прийти ко Христу я призвал сделать это сейчас же и получил непосредственный и довольно широкий отклик. После этого я был в Австралии семь или восемь раз и всегда кто-то приходил ко мне и говорил: «Помните то заключительное служение в 1958 г. в Большом Зале университета, когда вы потеряли голос? В тот вечер я пришел ко Христу».
Все мы, христианские проповедники, существа, конечные, падшие, бренные и грешные; говоря библейским языком, все мы - «глиняные сосуды», «глиняные кувшины» (2 Кор. 4:7). Сила принадлежит Христу и совершается Его Духом. Слова, произносимые нами в нашей слабости, Святой Дух своею силою доносит до ума, сердец, совести и воли наших слушателей. «Лучше сказать шесть слов силою Святого Духа, чем проповедовать семьдесят лет без Него»18. Сейчас, когда я пишу, передо мной лежит фотография огромной центральной кафедры в столичном молитвенном доме, с которой проповедовал Сперджен. Эта фоторгафия представлена во втором томе его «Автобиографии». До нее со всех сторон по изогнутой линии примерно пятнадцать шагов, и говорили (чего я сам, однако, не могу подтвердить), что, подымаясь по этим ступеням размеренной походкой грузного человека, Сперджен на каждой из них бормотал про себя: «Я верю в Святой Дух». Нет сомнения в том, что после этого кредо, повторенного им пятнадцать раз, во время своего восхождения на кафедру, он действительно верил в Святой Дух. Это же самое он призывал делать и нас.
«Евангелие проповедуется всем, но с властною силою оно доходит только до некоторых. Сила благовествования не в красноречии проповедника, иначе люди могли бы сами обращать других. Она и не в учености проповедника, иначе она была бы просто людской мудростью. Мы можем проповедовать до онемения, мы можем истощить наши легкие и умереть, однако никто не обратится, если не будетсопутствовать таинственная сила - сила Святого Духа, преобразующая волю человека. Уважаемые господа! Мы можем проповедовать человечеству с тем же успехом, как если бы мы проповедовали каменным стенам, доколе нашему слову не будет сопутствовать Святой Дух, дающий силу обращать человека»19.
* * *
Итак, в результате нашего анализа мы выделили три компонента проповеднического смирения: смиренный ум, подчиняющийся Слову Божию, засвидетельствованому в Писании; смиренные устремления, ориентированные на то, чтобы совершилась встреча между Христом и Его народом; и смиренное чувство собственной несамодостаточности, выражающееся в полагании себя на силу Святого Духа. Это означает, что наша весть должна быть Словом Божиим, а не нашими словами, наша цель - слава Христа, а не наше прославление, и наша уверенность - в силе Святого Духа, а не в наших силах. Это триединство смирения, о котором апостол писал в своем Послании к коринфянам (1 Кор. 2:1-5), возвещая Слово или «свидетельство» Божие о ряспятом Христе в явлении духа и силы.
Мне думается, что эту главу лучше всего было бы завершить цитатой нескольких неизвестных стихов, найденный его преподобием Безилом Гофом в ризницах церкви св. Марии в Ипсвиче и приходской церкви Девона. Он подарил их мне и с тех пор они всегда висят в моей спальне:
Когда Твоя благая весть наполнит этот дом,
Пусть мое сердце и душа забудут обо всем,
Когда, внимая Слову, все склонятся пред Тобой,
Ты не оставь меня вовек и за крестом укрой.